Литмир - Электронная Библиотека

Лида взглянула на меня и глубоко вздохнула.

— Иван, может, и учился бы, — сказал я. — Грамотным человеком стал… Но вскоре после смерти Санэ Роман женился на многодетной женщине. В чуме против каждого шеста стало чуть ли не по голове. Мал мала меньше. Трудно было управляться с хозяйством. Роман трижды тайком увозил сына из школы. Ему нужны были рабочие руки. Потом началась война. Роман ушел на фронт, и двенадцатилетний Иванко впрягся в лямку отца… А приемные и родные братья и сестры Ивана все учатся в школе и в институтах.

8

У нас уже давно набухли тетради от записей образцов ненецкого фольклора. Прокручен весь запас магнитофонных лент на бобинах. Настала пора прощаться с нашими друзьями. А вторая неделя августа выдалась как никогда знойной. Идешь, и похрустывает под тобой пересохший ягель, ещё совсем недавно сочная трава зачахла, почернела, будто обуглилась.

Олени задыхаются от жары, нервно дергают ногами. Расправил крылья овод. Стадо закрутилось как водоворот.

Выехать в Нарьян-Мар утром, как ни уговаривали, Иван наотрез отказался.

— Жалко олешков, тяжело им тащить нарты по обсохшей земле, а вечером, как упадет солнце, — пожалуйста, хоть сто километров! — сказал он. — Полозья по росе скользят, как мыло по мокрым ладоням.

И вот, когда солнце над заливом повисло на высоте щучьего прыжка от воды, тишину над простором оборвали крики пастухов, лай собак и реханье оленей. От копыт взбудораженного стада загудела, кажется, вся тундра.

Вскоре Иван подвел к нартам пять белых быков, а мне показал на шесть стройных хапторок — бесплодных олених, которые уже стояли на привязи у крайних грузовых саней. Мы начали запрягать.

— Ой, какие они маленькие!.. Олешки мои… Олешки… — послышался голос Лиды.

Девушка теперь уже не боялась оленей, как вначале, в Нарьян-Маре. Она забавно крутилась около них и тонкими пальцами нежной руки поглаживала длинные морды хапторок. Им это не нравилось: хапторки недовольно водили ушами, вскидывали головы.

— Олешеньки… Что, не нравится вам?

— Не тронь! — крикнул я, но слова мои запоздали.

Крайняя из хапторок поднялась на дыбы и бойко забила по воздуху передними ногами. Моя синеглазая спутница едва успела отскочить в сторону. Она стояла поодаль, бледная.

— Ты что это так? Тебя жалеют, ласкают, а ты?..

— Не подходи, ради бога, не подходи! — снова вмешался я. — Хапторки не любят, чтобы кто-то их беспокоил.

— Ты же говорил, что олени не нападают на людей, — с упреком в голосе сказала Лида.

— Нет, конечно. Добрые олени не нападают. А хапторки, как некоторые своенравные женщины… Они всё могут.

Вскоре мы собрались в путь. Первым выехал Иван. Пять белых оленей мигом вынесли его на простор. Я тоже стеганул вожжой по спине передовой хапторки, вспрыгнул на нарту, но меня сбросило на землю. Держась за нарту, я пробежал три-четыре шага и снова попытался запрыгнуть, но, столкнувшись с Лидой, опять упал. Растянулся на земле. Вожжи натянулись, олени, метнувшись влево, встали. Я увидел, что нарта лежит вверх полозьями, а чуть дальше на земле сидит Лида и растирает обеими руками ногу.

К ней подбежала Авдотья.

— Больно? — спросила она.

— Нет… пройдет. — Лида встала и, прихрамывая, подошла ко мне.

Авдотья помогла нам поставить нарту на полозья. Я велел Лиде сесть так, чтобы осталось место и мне, и, наконец, хапторки понесли нас по вечереющей тундре вслед за упряжкой Ивана.

— Ой!.. Ой!.. Как курьерский поезд, несутся!.. Что за дикая сила?! — вскрикивала за моей спиной не то удивленно, не то восторженно Лида.

И в душе моей от тайной обиды на неё за её недавнюю неуклюжесть и непутевость и следа не осталось. Но я ничего не говорил, будто не слышал.

А на тундру падала ночь. Зажигались в синеве первые робкие звезды. И вдруг выплыло над горизонтом зарево. Оно с каждым мигом разгоралось всё сильнее, ярче.

Упряжка Ивана остановилась. Встали и наши олени. Иван подошел к нам.

— Что это там запылало?

— Сам не пойму.

— Горит что-то… Явно что-то горит, — рассуждала Лида.

— Там я как-то железную башню геологов видел, — сказал Иван. — Ещё в конце весны.

— Далеко она отсюда? — поинтересовался я.

— Нет. Не очень далеко. Одна оленья пробежка, — и пояснил, явно для Лиды: — километров десять-пятнадцать. Пустяки!

После раздумий, ехать или не ехать на зарево, мы всё-таки решили ехать. Может, беда какая? Закон тундры — помогать людям, если они в беде.

Вскоре над горизонтом взметнулись огромные языки красноватого вверху и желтого внизу пламени. Потом мы разглядели буровую вышку и крохотные силуэты людей, суетящихся вокруг гигантского костра.

Приезда нашего, кажется, никто не заметил. А пламя бушевало так, что языки его порой поднимались вверх на длину вытянутого тынзея. Ночное небо полнилось каким-то монотонным гулом. Гудела и земля.

— Здравствуйте! — сказали мы, подойдя к людям, которые с нескрываемой радостью смотрели на огонь.

Люди обернулись к нам, начали здороваться, и я рядом с собой увидел знакомое озаренное лицо Исаева — земляка по тундре и товарища по Ленинграду. Он в годы моей учебы в педагогическом был студентом горного института.

— Здравствуй, Вася! Здравствуйте, товарищи! — сказал он и подал руку Лиде, мне и Ивану. — Исаев… Ну вот и загорелась кровь нашей родной и студеной тундры. Это в году третья наша удачная скважина на нефть. Есть и газ. Вчера было опробование, результаты обнадеживающие. Скоро, видимо, и здесь, как в Прозрачном, промышленную разработку начнем. А пока, на радостях, наши ребята костер раздули. «Пусть в Нарьян-Маре увидят», — говорят они.

— Да-а, костер у вас… отменный… — задумчиво сказала Лида.

— В Нарьян-Мар? — поинтересовался Исаев.

— Да.

— На олешках?

— А на чем же?

— Может, на вертолете? У нас Ми-6 уходит утром.

— Ведь это здорово! — воскликнула Лида. — Я ещё никогда на вертолете не летала.

— Вот и полетите… А пока располагайтесь. Там вот наши хаты. — Исаев показал на приземистые, красноватые от огня палатки. — Идемте.

Начальник геологической партии рассказал нам, что разведка на нефть и газ идет в округе уже около пятнадцати лет, но первые обнадеживающие результаты получены только шесть лет назад.

— Теперь-то начнется, — заверил он, — и, видимо, как на Уренгое, на Ямале, жарко будет. Газа больше, чем нефти. Нефть легкая.

— Михаил Егорович! — донесся с улицы чей-то по-мальчишески звонкий голос.

В палатку залетела шустрая черноглазая девчонка с рыжей челкой. Увидела нас, смутилась.

— Ой, извините. И гости наши тут. Здравствуйте! Вот и хорошо — ребята просят вас к праздничному столу. Ужин готовил сам Бочкаренко!

— Наш буровой мастер, — объяснил Исаев. — Спасибо, Ирочка. Сейчас идем.

Праздничный ужин геологов начался в третьем часу утра. У малюсенького по сравнению с пылающей нефтью костра хозяйничали Олег Бочкаренко и Ирина. Они то и дело подносили на стол, сколоченный наскоро из трех широких плах, пропахшие ароматным ивовым дымом шашлыки из оленины и зайчатины, поджаренные тушки куропаток. Кроме того, стол ломился от жареной, вареной и малосольной рыбы — хариуса, гольца, пеляди, нельмы.

Люди не скрывали своей радости. Они вовсе забыли о комарах, о бездорожье, о неделях без писем, обо всех неурядицах кочевой жизни, которые известны только им — людям с рюкзаками и с неутомимой жаждой поиска ради этого именно дня, когда… когда просто можно сказать: победа!

Исаев обратился к буровикам с поздравлениями, но речь его то и дело тонула в шуме голосов и рокоте движка, подающего свет.

А черное небо уже бледнело. К Исаеву подошел один из геологов и сказал:

— Палатка для гостей, товарищ начальник, готова. Туристическая, легкая и, конечно, теплая.

— Ну вот, можете и отдохнуть, Лидия… Простите, как по батюшке-то?

— Александровна, — тихо отозвалась Лида. — Спасибо вам, Михаил Егорович. Но спать я не думаю. Хоть последнюю-то ночь в тундре хочу провести под открытым небом.

81
{"b":"133788","o":1}