В школе Полина училась легко. Делала всё с увлечением, помогала отстающим, выполняла общественные поручения. На каникулы всегда возвращалась с похвальным листом, привозила много книг и читала вслух отцу и матери. Микита радовался успехам дочери, особенно похвальным листам. Кто-кто, а Микита знал им цену, — сам не раз получал почетные грамоты от правления колхоза и даже брал их из рук самых главных начальников округа.

Радовался Микита недолго. Книги да книги — это стало его тревожить. Он ещё не высказал своего недовольства дочери, а мать как-то заговорила с ней:

— Не начиталась в школе-то? Всё бумаги да бумаги. Не пора ли за шитье браться? Ведь годы-то, Полина, — что вода. Надо и о жизни подумать — не вечно будешь ребенком.

Дочка с недоумением посмотрела на мать: «Жизнь… Разве книги не учат жить?..»

Когда Полине исполнилось шестнадцать, она услышала от отца смешные слова:

— Ой, Полина, Полина, книги до добра не доведут… Гляди, мухи тебя полюбят.

— Какие это мухи?.. Смешно! С чего это ты, отец, о мухах заговорил? И что плохого в книгах?.. — смеялась Полина.

Загадками говорила и мать. Не всегда Полине коптить чум отца, — когда-нибудь придет за ней упряжка. Надо привыкать к хозяйству, учиться шить, готовить еду, ума-разума набираться.

Девушка знала: мать никогда не говорит зря. Надвигалось что-то большое, неотвратимое, и сердце наполнялось тревогой. Полина вдруг поняла, что в этой тундровой жизни она не принадлежит себе, не всё так, как учили в школе. Она рассматривала своё отражение в воде или в маленьком зеркальце, которое уже давно носила в сумочке, украшенной звенящими копытцами оленят. Заплетая тяжелую косу, шептала: «Неужели невеста?» И тут же смеялась: «Как же, невеста! Разве такие невесты бывают?»

Звенел звонок, последний звонок учебного года. Его заглушал нарастающий гул самолета. Крылатая машина пронеслась над поселком. На аэроплощадку к самолету брызнула, как заряд снежного урагана, вся школа.

Прилетевших из города было трое: председатель рыбкоопа и двое незнакомых. Они взяли чемоданы и вместе с пилотами направились в поселок. Ребята разглядывали тяжелую, пахнущую бензином машину и потом постепенно начали расходиться.

— Ребята, помогите мне!

Полина оглянулась и увидела, как заведующая почтовым отделением перекладывала тяжелые мешки в ящики с сургучными печатями.

— Роза Александровна, что нести? — подошла к ней Полина.

— Ноша есть — были бы руки. Почты сегодня много. Как не быть почте. Распутица. Самолеты почти месяц не летали, — отозвался Борис, начальник посадочной площадки (его все звали аэродромщиком). — Где же собачьи упряжки? — возмутился он.

— Как же, ищи. Станут тебе охотники сидеть дома и нас поджидать, — высунув голову из полукруглой двери самолета, ответила начальница почты. — Хоть ты-то в поселке оказался. Мой ещё в полночь уехал к морю.

Борис молчал. Он смотрел на море. Там, за голубой полоской прибрежного льда, темнела вода, там, над морем, летали утиные стаи. Весна… Время любви и охотничьих страстей. На север летят птицы, люди летят на юг…

Перегруженные нарты подъехали к высокому крыльцу почты. Девушки помогли Розе Александровне занести в здание мешки, ящики и зашагали к интернату. Они думали каждая о чём-то своём, они ждали чего-то особенного, нового, пусть даже… письма. Лишь Полина ничего не ждала. Писем она не получала, а жизнь её уже определена.

Она хорошо помнит тот день, когда в чум её отца приехал со сватами Едэйко Тайбари. Отец, конечно, сначала был неумолим. Потом, разгоряченный его упорством, Едэйко пообещал за Полину пять важенок. И Микита согласился:

— Хорошо. Пусть будет по-твоему. Только дай моей дочери закончить школу.

Сваты долго молчали, поглядывали друг на друга. Полина, закрыв лицо руками, заплакала в голос. Едэйко вспотел, уши его побагровели, и он сказал:

— Год-то… Ладно. Подожду. Пусть закончит школу… Если уж так надо…

Потом хозяева и гости сидели за праздничным столом. Микита щедро угощал гостей — пировали весь вечер и всю ночь. И только когда незакатное солнце уже скользило по гребням волн океана в сторону утра, хозяева и гости улеглись на латах и заснули.

Полина проснулась — кто-то дышал ей в лицо. Она открыла глаза — рядом лежал Едэйко. Девушка почувствовала, как руки его прикоснулись к её груди, как заскользили по спине, бедрам; в лицо ударило обжигающим перегаром. Полина закричала так, что задребезжали шесты чума. Она оттолкнула его, накинула на плечи легкую паницу и вылетела из чума. Парень как ни в чем не бывало натянул пимы, влез в малицу и, улегшись на латы, уснул.

Полина вернулась в чум только на третьи сутки. Отец и мать не сказали ей ни слова, но Полина возненавидела своего жениха. Она старалась забыть о нём, но школьный звонок снова разбередил ей душу. Она вспомнила слова отца и Едэйка:

— «Пусть будет по-твоему…»

— «Год-то… Ладно. Подожду…»

— Тьфу! Поганый! — вырвалось у Полины вслух.

Вскоре в комнату девушек вошла с пузатой сумкой на ремне заведующая почтой. Она достала пачку писем, положила на стол и улыбнулась:

— Это, девочки, вам. Читайте да пишите скорее — женихи ждут. Весна!..

В её руках появился ещё один конверт. Она шагнула к Полине.

— А это… с припиской «лично». Пляши, Полина! — потом добавила: — Письмо-то из Ленинграда. Женихи там — не чета здешним…

Роза Александровна, посмотрев в окно, вдруг умолкла, торопливо подала письмо и шагнула к выходу. В дверях она столкнулась с человеком в малице.

— Здравствуй, Едэйко, — и скрылась за дверью.

Едэйко снял малицу, швырнул её на пол. Потом долго стоял у порога, смотрел на Полину. Та спрятала ещё не распечатанное письмо в карман, оттолкнула Едэйко в угол, хлопнула дверью и исчезла. Пьяный Едэйко сидел на полу и говорил:

— По-Полина где?

В комнате засмеялись. Едэйко не унимался:

— Г-г-где Полина?

— Зачем тебе Полина? — зло спросила Нина Безумова. — Убирайся отсюда!

— По-Полина — мой-а жена. За-законная.

— Йо-хо-хо-о! Держите меня, девочки! — падая на кровать, заверещала под смех подруг Рита Коскова.

— Да ч-что вы смеетесь?! — рассердился Едэйко и выпалил, будто никогда не заикался: — Полина — моя законная жена. Ещё в прошлом году купил её за пять оленей у Микиты.

— Понятно! Убирайся! — девушки вытолкнули Едэйко за дверь.

Вошла Полина. Уткнулась лицом в подушку да так и пролежала весь вечер.

В комнате было тихо. За окном чирикали воробьи, где-то далеко тарахтели куропатки.

Эта зима для Микиты Салиндера была бесконечной. Он торопил дни, недели, месяцы, а они шли медленно, лениво. Микита Салиндер ждал лета. С каждым днем он всё отчетливее слышал звон оленьих копыт, смех колокольчиков, веселые песни — шум большой свадьбы.

И когда, наконец, красноперой птицей полетело над снегами холодное, но ослепительно яркое солнце, Микита Салиндер облегченно вздохнул. В утренних сумерках он вставал на лыжи, брал топор, ружье и шагал по синим снегам в ещё дремлющий лес. Бесшумно падали с веток комья снега. Из-под самых лыж выпархивали куропатки и долго носились над лесом. Миките грезилось осеннее утро, которое донесет до него желанные выстрелы свадебных гостей. А потом?.. Потом Микита будет сидеть на самом почетном месте, рядом с дочерью, и с достоинством угощать дорогих гостей всем, чем богато его стойбище.

Топор стучал по стволам молодых берез и елей. Лес плакал, и эхо с болью повторяло стоны деревьев. Микита ничего не замечал. В эту весну он был самым занятым, самым деловым человеком. А как же иначе? Единственную дочь надо выдать замуж со всеми почестями, по всем законам. Ведь она, Полина, не без рода и племени. Да и красавица: стройная, как молодая ольха, румяная, косы будто горный водопад спадают к её ногам. О такой невесте могут только мечтать женихи от моря соленого до дремучего леса, от синего Камня Канина до самого Хантыйского Камня.