– Привет, – осторожно улыбаюсь я в ответ. – Саша, да?

– Да! Ты в Турции уже не работаешь, что ли?

– Я приехала к вам по путевке, – улыбаюсь я.

– Ну, давай я тебя угощу! Что ты пьешь?

Он обхватывает меня за плечи и подталки вает к бару.

– «Кровавую Мэри», – говорю я.

Со стаканами в руках мы отходим от бара к обложенной кирпичами колонне. Кинув сумку под ноги, я размешиваю стеблем сельдерея льдинки в своем коктейле, поглядывая то на толпу у бара, то на Сашу, отпивающего что-то бесцветное из высокого и широкого стакана.

– Знаешь, – неловко начинаю я разго вор, – я слышала легенду о том, как был изо бретен этот коктейль – «Bloody Mary».

Саша вопросительно наклоняет голову.

– Якобы произошло все это в парижском «Ритце». Когда-то там останавливался Хемин гуэй со своей невестой, которая стала его чет вертой женой. Фамилии ее я не помню, но зва ли ее Мэри. И вот этой самой Мэри жутко не нравилось постоянное пьянство Хемингуэя, и он жаловался бармену в отельном баре, что она всегда унюхивает, что он пил спиртное, и не дает ему покоя своей руганью.

Я отпиваю глоток коктейля. Саша наклоняется ближе к моему рту, потому что музыка становится громче. Я чувствую джин в его дыхании.

– И тогда бармен изобрел вот такую, яко бы не обладающую запахом комбинацию вод ки с томатным соком, специями и так далее. А на следующее после дегустации утро Хе мингуэй похвалил бармена, который изобрел эту смесь: «Well done, bloody Mary never smelt a thing»[28]. Вот так и стали называть коктейль Bloody Mary.

Саша смеется, а я добавляю с усмешкой:

– Возникает только вопрос: если он свою Мэри считал bloody, когда она была невестой, то зачем он вообще на ней женился?

– Ну, это же легенда. А я, например, другую версию слышал. Что этот коктейль назвали в честь Марии Тюдор, которая протестантов гоняла. И наверное, еще сотня-другая барменов приписывали себе авторство. Ну, так ты чего в Москве-то? Уволилась, что ли?

– Нет. Почему? Я по делам заехала ненадолго.

– Скоро обратно, значит?

Я киваю.

– Ну и как тебе Москва? – Он обводит взглядом зал и указывает на танцпол рукой с зажатым в ней стаканом, словно это и есть Москва.

– Курорт! Сегодня же понедельник, да?

– Вторник уже.

– Ну, неважно. Смотри, сколько людей развлекается, как будто у них не бывает рабочих дней с подъемом в шесть утра и совещаниями в первой половине дня.

– Да, точно! – восклицает он. – Но Москва этим и хороша. Никогда не спит. Еще выпьешь?

Я украдкой бросаю взгляд на часы – успею ли протрезветь к своему рейсу? – и соглашаюсь. Вытащив из кармана несколько купюр, я протягиваю Саше деньги:

– Мне все ту же «Мэри», пожалуйста. Он негодующе выставляет вперед ладони:

– Не надо! Я угощаю.

– Надо, – твердо отвечаю я. – Мы еще не настолько близко знакомы.

Он берет деньги, и по выражению его лица я понимаю, что он отметил про себя это мое «еще».

Пока он добывает напитки, я лениво, без особого желания курю, думая о том, что может и, вправду, стоит познакомиться с ним этой ночью поближе: выходной – так выходной! А в Анталию полететь завтра. Сказать, что не успела на самолет. Может, там и мест сегодня не будет, говорили же в офисе…

Я вижу, как Саша проталкивается от бара, держа стаканы высоко над головой. Он кому-то улыбается, кивает, целуется в щеки с девушкой, низко наклонившись к ней. Похоже, он здесь завсегдатай.

– Держи, – говорит он, вкладывая в мою ладонь холодный влажный стакан.

Я делаю маленький глоток и ставлю стакан на узкий выступ колонны.

– Слушай, а как ты вообще попала на эту работу? – спрашивает Саша, протягивая мне раскрытую пачку сигарет.

– Нет, спасибо, – отказываюсь я. – Знаешь, как это ни банально, по объявлению в газете.

– Серьезно, что ли?

– Да. Я сидела в офисе и от нечего делать читала объявления. Все подряд. Прочитала и это, позвонила – тоже от нечего делать, а они предложили приехать к ним в тот же вечер. На следующий день я уволилась, купила учебник турецкого и большой чемодан, – и уже через несколько дней сидела на берегу моря вместе с другими гидами, слушала, как надо обслуживать туристов. В начале сезона там очень здорово…

Я замолкаю, вспоминая весеннее море. Апрель, туристов единицы, многие магазины и отели еще закрыты, пахнет постепенно нагре вающимся морем, влажной землей и стройкой, солнце уже припекает, но его тепло еще легко сдувает ветерок… Полное надежд пробуждение каждое утро.

– До сих пор больше всего люблю начало сезона, – добавляю я, качнув головой, чтобы стряхнуть картинку, сложившуюся в ней, как в калейдоскопе. Я чувствую, что начинаю пьянеть.

– Здорово. А я никогда еще не ездил к морю в начале сезона.

– А у каких морей ты бывал?

– Черное, Средиземное, Красное. В конце августа опять собираемся к Средиземному – на Ибицу.

Тут я вспоминаю, что до сих пор не получила ответа от британской компании, которой отправила анкету с галочкой напротив Ибицы, включенной в вопрос о предпочтительных местах работы. Надо найти в аэропорту Найджела и расспросить его, можно ли устроиться в их компанию без британского паспорта.

– Дорогой, наверное, курорт? – спрашиваю я.

– Ну, не дороже Москвы, – усмехается он. – Тут столько спускаешь! В общем, все, что зарабатываешь.

– А если зарабатывать больше?

– Ну, больше спускать буду. Очевидно!

– А чем ты занимаешься? Я не помню, говорил ты или нет.

– Я консультант.

– Понятно, – киваю я, по его тону поняв лишь, что не стоит уточнять, кого и по каким вопросам он консультирует.

Я вытираю повлажневший лоб – мне вдруг становится невыносимо душно после всего съеденного и выпитого. Я поднимаю сумку с пола, на что сразу отзывается болью спина.

– Слушай, я пойду. Прогуляюсь. Душно, – говорю я, глядя в сторону выхода.

– Пойдем вместе? – оживляется он и отставляет опустевший лишь наполовину стакан.

Я оказываюсь на улице первой и, отойдя от охранников, с удовольствием вдыхаю прохладный темный воздух. Скоро рядом появляется Саша. Он убирает в задний карман брюк телефон и протягивает руку к моей сумке:

– Понести?

– Не откажусь.

– Ох, я думал у тебя там только косметичка, – говорит он, принимая сумку. – Что это такое тяжелое?

– Привезла туристам вещи, которые они позабывали в автобусах.

– Что, правда, что ли?

– Нет, конечно. Что упало – то пропало.

– Ну вот, а я подумал, что там могут быть мои очки.

– Нет, в них уже щеголяет сын какого-нибудь водителя, – усмехаюсь я. – Теперь они в надежных руках.

Мы молча идем по Мясницкой, навстречу нам попадаются компании, парочки и одиночки, в основном нетрезвые и шумные. У тротуаров по обеим сторонам улицы то и дело притормаживают машины, все больше рыдваны-«шестерки», высаживая и подбирая пассажиров. Мы обходим толпу у очередного клуба, и я отмечаю, что в ней гораздо больше девушек, чем мужчин. Многие из них разодеты и тревожно стреляют глазами по сторонам.

– Хорошо, что в Москве хотя бы зима хо лодная, а то люди умирали бы от круглогодич ных и круглосуточных тусовок, – говорю я.

– Ты знаешь, мне кажется, что зимой здесь тусуются не меньше, – отзывается Саша. – Да не так уж и холодно. Эта зима вообще никакая была.

– Ну, вот мы и заговорили о погоде. Какой ужас!

Он смеется, выставив перед собой ладони:

– Все молчу! Пойдем на бульваре посидим?

– Давай. Там можно чай где-нибудь попить?

– Естественно. В Москве можно все!

Дождавшись, пока машины остановятся на красный свет, мы переходим дорогу, и перед нами появляется большая, залитая светом и заполненная людьми кофейня. Я касаюсь его руки, и меня обжигает возбуждение.

– Давай не пойдем туда.

– А куда ты хочешь?

– Может, лучше возьмем чай здесь, – я указываю подбородком на киоск, – и посидим на скамейке на бульваре?

Он тут же решительно подходит к киоску, из окошка которого выглядывает усатое лицо.