— Чего вам надо? — спросил Орхей бесстрашно. Руку он не убрал.
— Чегхо нам надо? — усмехнулся тот еще более мерзко. — Они еще спрашивают, чегхо нам надо! Бросайте мечи, разрази меня гром! Иначе вы все умретхе! — его сообщники угрожающи, приблизились к мужчинам. — Ну же! Бросайте охружие!
Орхей сожалея, посмотрел на Росоэна и бросил меч на землю, тот — тоже. Тягаться с ними было нелепостью.
— Связать икх! — крикнул их главарь и те, спрыгнув с седел, поспешно принялись исполнять приказание. Первым делом связали мужчин, а потом — девушек. Кифийцы — а это, разумеется, были они — хоть и считались народом диким, но, как ни удивительно, при обращении с женщинами, они сама учтивость и их можно поставить за образец для подражания, поскольку те никогда не допускали грубости по отношению к этому, как они называют, полу любви. Вот и сейчас, они, связывая девушек, держали себя сдержанно — не распускали руки.
Двое воинов девушек усадили перед собой на колени, а мужчин арканами привязали на других коней. И их скоро увели вниз к деревне.
Когда они вступили в пределы поселения, во взоры путников открылись интересные вещи: авдеров в деревне не было — ни убитых, ни живых, даже следов боя не угадывались, все дома и сараи целы, но… пусты. Это заметил искушенный Орхей и шепнул обо всем рядом идущему Росоэну.
— Авдеры знали и ушли заранее! — подытожил он.
Их приволокли во двор к одному высокоогороженному дому, отличающемуся своим напыщенным размером и местоположением в центре деревни. Орхей снова шепнул, что это дом атамана. Потом их заперли в темном хлеву, где когда-то держали скот и защелкнули засовами. Оружие отобрали, но вещмешки почему-то оставили.
— Проклятье! Нас убьют! — выкрикнул Монте, пытаясь освободить онемевшие руки, когда они остались одни. — Не знал, что так неприятно бывает взаперти. Что же теперь делать будем?
Ответить ему никто не нашелся.
Не долго прошло времени; засовы снова защелкали, и на пороге появился тот же человек с выпяченной челюстью. Его сопровождали те же воины.
— Тхы и тхы! На выход! Живо — скомандовал он, тыкая на Росоэна и Орхея.
Маленькая Нарена зарыдала:
— Папа!
— Не плач дочка, мы скоро вернемся! — сказал он, успокаивая ее, и направился в сторону выхода. Росоэн последовал за ним. Они оказались во дворе; и хлев снова заперли. Орхей твердо спросил у главаря:
— Куда нас ведут?
— Молчать! Будете открывать рты, когда вам скажут! — рявкнул тот грубо.
Их привязали в центре двора к почерневшей от времени коновязи, старая дюжина воинов стала их сторожить. Вскоре из дома вышел субъект в длинном до земли черном плаще, лицо скрывал глубокий капюшон; и бесшумно, словно привидение, начал приближаться мелкими шагами к ним, но нежданно, остановился на пол расстоянии, будто спохватился. Постояв немного, он еще сильнее надвинул капюшон на лицо и приблизился к ним. Оказалось, лицо под капюшоном скрывала еще и тканевая маска, так же черная.
— Кто вы такие? — донеслось из ткани, и скорее проверяя, чем спрашивая. И странный шипящий голос показался Росоэну сильно знакомым.
— Торговцы из Лугайды! — заговорил Орхей.
— Торговцы… — повторил тот насмешливо. — А зовут, как?
— Велиак, а это мой сын Уллен.
— Велиак… Уллен… — субъект издал шипящий звук смеха.
Росоэн понял, что тот словам не очень-то и верит, а это чувство узнавания голоса, придало ему уверенности в этом. Он хотел вмешаться в «разговор», но подумал, что пусть пока с ним говорит Орхей, а сам стал усиленно перебирать память. И ему подумалось, что субъект походит на того человека, что он видел во время своего загадочного похищения: те же костлявые руки, та же бесшумная походка. И еще, это чувство холода, или… смерти?! Но только голоса тогда он не слышал. А сейчас он не видел лицо. Но в одном уверился точно — субъект имеет прямое отношение к Ферусу, а значит, теперь, он узнан. После этих мыслей у Росоэна по спине забегали мурашки.
Сверля глазами прислужника Феруса, Росоэн почувствовал под маской ответный, переполненной ненавистью, пронзительный и холодный взгляд. Взгляд смерти!..
— Этого запереть отдельно, в подполе дома! И чтобы волосок из него не упал! — прошипел субъект через мгновение, указывая на Росоэна. — И старшую дочь торговца вместе с ним. Всех остальных прикончить! — и субъект зашагал обратно в дом.
К великому ужасу и отчаянию молодого человека, неожиданно на затылок Орхея обрушили сильнейший удар палицей, тот качнулся в немом удивлении и беззвучно опустился, свиснув на привязанных руках. Голова его безжизненно заболталась, по ухе пошла алая кровь…
— МЕРЗАВЦЫ!.. — из глубины естества вырвался отчаянный крик Росоэна. Он в неистовом порыве бросился к другу, но лишь нелепо дернулся на месте: его удержали, скрутили руки за спину, на голову с силой накинули мешок и брыкающего потащили. Сквозь тканевую сетку, затуманенными глазами он видел как Орхея, взяв за ноги, куда-то заволакивали. Руки и голова его безжизненно мотались, оставляя кровавую полосу. Он смотрел на него, пока его самого не затолкали в подпол и заперли. Он кинулся на маленькое зарешеченное окно, попытался разодрать металл — тщетно; пробовал просунуть голову…
— НЕТ!.. — упал он, стеная.
…Отчаяние…
Дверь снова открылась, и к нему затолкали сопротивляющуюся Эмелину, та рухнула на пол, дверь захлопнули.
— Их убили! За что! — плакала она. Лицо полностью в слезах, на руках царапины и кровь — она дралась. Росоэн бросился к ней, помог ей встать. Она, всхлипывая, погрузилась в его объятия, и он крепко обнял ее, пытаясь хоть как-то успокоить выстраданную душу, но у него самого текли ручьями слезы. А слов успокоения он не находил.
Все кончено.
— Не плач!
Девушка подняла глаза.
— Их увели! Убивать! — простонала она. Ее глаза блуждали по глазам Росоэна, ища надежду.
Мысли Росоэна путались и слова ненависти вертелись вихрем. Нужных слов он так и не находил, смог лишь ответить тем, что сильнее прижал к себе девушку, и невольно прячась в ее волосах.
— Мы отомстим! — шепнул он ей. — Отомстим!..
Всю ночь они провели, прижавшись в углу на скамейке, оплакивая родных людей. Росоэн держал Эмелину за руки и как мог, успокаивал ее,…и себя. "Как же выбраться отсюда?" — терзал он себя от неисходности. — Как выйти и отомстить?" Все мысли, от которых, казалось, вот-вот лопнет голова, были бесплодными и нескладными. Почему так жестоко судьба играет с нами?
Надежд на спасение не было.
До утра их больше никто не тревожил, будто позабыли. Но это было не так, они надежно охранялись — за дверьми всю ночь болтали двое охранников, время от времени взрываясь противным хохотом, да и двор был не пуст — там всю ночь гудели подвыпившие кифийцы, а из-за окошка блистали отсветы большого костра, где, по-видимому, что-то жарили.
Где-то на рассвете снаружи послышалось какое-то смятение, обильно сопровождающее злыми выкриками и бранями на кифийском наречии, будто там что-то произошло. Были слышны и конский топот. Но потом все стихло, успокоилось. Выяснить причину Росоэну не удалось, несмотря на все попытки рассмотреть двор через окошечко, взору мешал ствол большого тополя.
Спустя время, когда солнце вовсю светило и ее лучи упрямо пробирались по крохотным щелям, к ним, наконец, явились. Пришел тот человек с выпяченной челюстью (читатель может быть уже догадался, если помнит, того «чудовища», с кем имели знакомство Плаше и его друзья во время захвата Ники, где еще их спас Белиэнар с эльфами… Так это был он — Мотрен).
Он остался стоять возле двери, а два его человека подбежали к пленникам и бросили на пол вещмешки.
— Это ваши! — сказал их главарь с каменным лицом. — То, что остхалось от вашхих друзей! Мы их не трохали — отобрали только колющие и режущие вещи. Поешьте хорошенько! Скоро вы отправитесь в путь!