– Многие наши больше всего хотят служить во Французском легионе, заявки подают, – пробасил здоровенный верзила с внешностью «их разыскивает милиция». – Но мало кому везет. Одному из пятидесяти, а то и реже. Я вот уже третий год пытаюсь…

– Грузинам многие завидуют, – сказал, вздохнув, немолодой чернявый мужичок. – У них обычно получение статуса легче проходит. И у западных украинцев… Конечно, многие хотели бы получить сразу британскую визу. Но там слишком сложно. Молдаванам, например, виз и статуса вообще практически не дают. Вот и остается Париж. Но это тоже неплохо. Не жалуемся.

– Короче, держим свою территорию! – подытожил Гоша.

– А что, бывают на нее покушения? – усмехнулся я. – С чьей стороны?

– Ничего смешного! – обиделся Гоша. – За свое драться будем до последнего! Ни пяди, так сказать. Это наш ответ всяким местным арабам. Кстати, знакомься. Это моя жена, Акбота. И детишки мои вон там бегают! Эй, жена, дай чай нашему гостю Тимохе!

Через пять минут мне принесли грязноватую, треснувшую в нескольких местах чашку. Я быстро проглотил горячий, только что с костерка, чай, присев на замызганное старое одеяло. Вокруг нас с Гошей собрался целый кружок любопытствующих мужчин и женщин.

– И много тут вас… на Сене, выходцев из бывшего СНГ? – спросил я.

– Очень! – с гордостью махнул рукой Гоша. – Скоро весь Париж будет нашими заселен! Тут и молдаване живут, и армяне, которые тнанками себя называют. У всех своя территория. Денег там чужим у туристов просить нельзя, воровать тоже, а то побьют. У нас все поделено.

– Воровать? – удивился я.

– А ты думаешь, как мы тут живем? – с вызовом спросил беззубый мужчина неопределенных лет, представившийся Мансуром. – Разве тут нормально заработать можно? Турист жадный пошел, денег мало дает. Ходит, пялится, фотографирует, а платить за просмотр не хочет. Вот и приходится изворачиваться. Женщины иногда крадут в магазинах трусы, носки. Еще – косметику… Потом перепродаем. Есть каналы налаженные. Бизнес мелкий, но на еду хватает.

– А вот как раз наши спонсоры приехали! – провозгласила радостно нарумяненная дама с рыжеватым перманентом, на лице которой отражалась вся ее безвременно ушедшая, но, без всяких сомнений, бурная молодость.

Она проворно вскочила на ноги и вместе с парой бомжей бросилась навстречу припарковавшемуся неподалеку на аварийке грузовичку «ситроен», на борту которого была нарисована собака.

– Куда это они? – спросил я у Гоши.

– Это нашим псам гуманитарии еду привезли! Каждый день такое бывает. Везет же некоторым!

Из «ситроена» выскочил ловкий мужичок, взмахом руки поприветствовал нищих и проворно выгрузил из машины несколько мешков, после чего быстро ретировался. Бомжи подхватили поклажу и спустились обратно под мост. Одновременно неподалеку радостно залаяли собаки.

– Радуются – знают, сволочи, что к ним жратва приехала! – ухмыльнулся Гоша. – Но мы не идиоты, им все не отдаем. Только сухой корм. Бывает, их консервы сами едим. Душок от них, конечно, не очень, но на закусь очень даже ничего.

Дама с перманентом тем временем деловито поковырялась в мешках, извлекла оттуда пакеты с кормом, открыла их и отправилась к животным.

– Ну что, родненькие, ужинать пора! Собирайтесь, песики!

Собаки окружили ее, весело повизгивая и помахивая хвостами.

– Еще у нас тут есть карманники высочайшего класса, – вернулся к предыдущей теме Мансур, который за это время разогрелся вином. – Работают в основном в автобусах и метро. Тут весьма приличные люди в общественном транспорте попадаются, да и туристов хоть отбавляй! Ротозеев среди них хватает. У нас общак: кто сколько добудет – то и наше. Один за всех, все – за одного.

Сверху снова донеслись призывные выкрики из мегафона:

– Долой нелегальных иммигрантов! Они позорят Париж!

Мои новые знакомые поморщились и отвернулись:

– Да пошли вы! Буржуи зажравшиеся!

– А вообще, здорово, что президентом Саркози избрали! – подал голос худосочный мужичок в залатанной рубашке.

– Это почему? – спросил я.

– Могло быть хуже, – отозвался он, показывая пальцем на митингующих. – Особенно если бы та самоуверенная социалистка выиграла – Сеголен Руаяль. Все-таки Саркоша для нас – свой парень. Он же сын венгерского иммигранта! Должен врубаться в наши проблемы, не обижать своих! Хотя круто, конечно, с арабами обошелся. Они ему еще припомнят.

По кругу пошла самокрутка с травой. Усталая женщина с прозрачными глазами разлила по стаканам разбавленное вино. Вино было вперемешку белое и розовое, из больших бутылок.

– И что вы дальше думаете делать? – спросил я, затянувшись.

– Ничего. Жить! – ответил один из мужиков, огромный Фарид. – Все лучше, чем там… Мы клошары, живем на шару!

– Чем же лучше? – Я окинул взглядом жалкие подстилки на набережной, натянутый над лежбищем тент и костерок.

– Всем! – хором ответили мне сразу несколько человек.

Я посмотрел на них с удивлением.

– Знаешь, – сказал мне бородатый мужик со слезящимися глазами, представившийся Сашей. – Пока я срок мотал, у меня родственники в Москве квартиру отобрали, на улицу выгнали. Ну, жил я потом год в Битцевском парке. Хорошо так жил, мирно, никого не трогал. Вырыли с пацанами землянку, внутри буржуйку поставили. Зиму перезимовали по-человечески, хлеб ели, картошку пекли. На жизнь честным трудом зарабатывали – бутылки собирали, милостыню в переходах просили. Но однажды пришли менты, всех повязали, в кутузку бросили. А потом надо было куда-то деваться. С корешами вот на счастье стусовался. Они помогли… А здесь – настоящая жизнь! Помойки в Париже – просто супер, не голодаем, детей есть чем кормить. Я работаю на стройке, вечерами жена брата с детьми эмигрантов сидит, по квартирам убирает, а своих детишек нам оставляет. Ночью на рынке мусор убираем, улицы метем. Неплохие деньги иногда выходят. В общем, хорошее житье-бытье!

– Можно просто у церкви с картонкой встать: берусь за все! Церквей в Париже много – кто-нибудь откликнется, – робко сказал интеллигентный мужчина в очках, представившийся Петром Андреевичем. – Особенно рядом с церковью Александра Невского, на улице Дарю. Там еще два ресторана рядом, всегда туристов русских много, денег хорошо дают. Я им истории рассказываю про то, что тут отпевали Кандинского, Бунина, Тарковского… Все-таки я научный сотрудник в прошлом, искусствовед, кандидат наук. А они радуются, благодарят, жалеют…

– Петр Андреевич у нас не бомж! Он высшая каста! – язвительно сообщил Гоша. – Обрати внимание, Тимоха, он один из последних уцелевших бичей, очень редкий экземпляр. Бывший интеллигентный человек то есть… Большая разница! Просьба не путать!

Сидевшие вокруг люди хором заржали. Без сомнений, Петр Андреевич был в этой компании благодатным объектом насмешек.

– А в чем отличие бомжа от бича, кроме названия? – спросил я у Петра Андреевича, прикинувшись полным идиотом. Интересно послушать его версию.

Тот кинул выразительный, полный внутреннего превосходства взгляд в сторону смеющихся обидчиков, поправил очки.

– Я считаю, что называть человека бомжом – унизительно для его достоинства. Это слово из милицейских протоколов, перекочевавшее в разговорный русский язык и ставшее позорным клеймом! – провозгласил, краснея, Петр Андреевич. – На самом деле бездомные были всегда с тех пор, как в лексиконе человека появилось само понятие «дом».

– Ну, понеслось… – устало зевнул Гоша. – Во время лекции можно и вздремнуть! Хрен остановишь этого краснобая.

– Это только кажется, что бездомные – проблема последнего десятилетия. Она сейчас просто обострилась, ее нельзя не заметить. А корни проблемы куда глубже уходят. В Москве всегда обитало много нищих и бездомных, во все времена. Еще в допетровские времена существовали указы, связанные с этой проблемой. Правда, тогда подход был немного другой. Калеки, юродивые, нищие считались не отбросами общества, а Божьими людьми, им помогали в монастырях, для них строили богадельни, больницы, приюты. В XIX веке создали целую сеть социального призрения, где неимущих лечили, помогали им заработать на пропитание, обеспечивали жильем.