Она прицелилась, расслабила тянущую руку и выпустила стрелу прямо в центр мишени. Вулф тихо присвистнул от восхищения. Кэт постаралась спрятать самодовольную улыбку.

– Теперь я хочу, чтобы вы встали позади меня, когда я сделаю следующий выстрел. Положите ваши руки мне на спину и постарайтесь почувствовать, как я пользуюсь своими мышцами.

Мартин подошел очень близко, и, когда она натягивала тетиву, его руки обожгли ей спину даже через ткань платья. Она почувствовала, как он буквально пышет жаром, почувствовала потрясающее мужское начало, его мускус и пот. Охваченная азартом педагога, Кэт осознала слишком поздно, что это была не лучшая идея.

Она попыталась прицелиться.

– Вы… продолжаете полагаться на силу вашей руки, – проговорила она не очень твердо. – Но это кончится сильнейшими болями и усталостью еще до того, как закончится утро охоты. Вы должны заставить все ваше тело участвовать в процессе.

– О, я всегда предпочитаю делать именно так, – пробормотал он, и в его голосе послышался намек, а его дыхание щекотало ей ухо.

Кэт вздрогнула и выпустила самую нелепую стрелу в своей жизни. Даже в шесть лет она не стреляла так неловко. Стрела жутко накренилась и пролетела сквозь ветки яблони, кромсая листья.

Катриона с досады прикусила губу.

– Не повезло, моя дорогуша, – вполголоса пропел Мартин. – Возможно, вам надо было чуть больше сконцентрироваться.

Он казался достаточно серьезным, но, стоило ей увернуться от него, как она увидела плутоватый блеск в его глазах.

– Нет никакого «не повезло», «повезло», когда речь идет о стрельбе из лука, есть только навык, – серьезно объяснила она и вернула ему лук. Она отошла от него и стала собирать стрелы, решительно игнорируя его подхихикивание.

Она потратила следующий час, шаг за шагом отрабатывая с ним стрельбу по цели, муштруя его, совсем как какой-то сержант новичков-солдат, вынуждая его снова и снова выпускать стрелу за стрелой. Основная беда Мартина ничем не отличалась от той, которая была и у нее, когда она только узнала лук. Нетерпение.

Голос ее отца всплывал в голове. Память горячая и горькая. У нее защемило в горле. Она сглотнула, сосредотачивая свое внимание на Мартине. На ее счастье, он наконец достиг похвального выстрела, поразив мишень близко к центру.

– Отличная работа, – воскликнула она. – Какой же вы замечательный!

– Вот как?! – он засмеялся. – Неужели только потому, что мне удалось перестать мучить дерево?

– Н-нет. – Несколько обеспокоенная вспышкой своего восторга, Кэт принялась искать свою обувь в траве и продолжила уже почти испуганно: – Вы выдержали все мои придирки и грубость. На свете есть немного мужчин из тех, кого я знаю, которые согласились бы, чтобы их чему-нибудь учила женщина.

Мартин прислонил лук к скамье и стал вытирать пот со лба.

– Я испытываю огромное уважение к вашим способностям, Катриона. – «Катриона». То, как он произнес ее имя, чуть не заставило ее покраснеть, но он тут же добавил со зловредной улыбкой: – И кроме того, я не получил бы такого удовольствия, если бы мужчина отрабатывал со мной нужную позу.

Вот тут-то она точно покраснела.

– Как, да как вы… – Она задохнулась и рванулась к нему, чтобы отвесить ему хорошенькую оплеуху. Но он рассмеялся, легко поймал ее руку и отвел сначала одну, а затем и другую руку ей за спину.

Кэт негодующе метала молнии, но она прекрасно осознавала свое притворство. Она слишком наслаждалась этой шутливой потасовкой и совсем не пыталась вырваться из его цепкой хватки.

Ее сердце подпрыгнуло, когда Мартин сжал ее крепче, и она уперлась в его каменную грудь. Он опустил голову и, прищурясь, посмотрел на нее сквозь густые темные ресницы.

– Синий – был правильный выбор, – пробубнил он.

– Я… я… Прошу прощения. – Ей едва хватило воздуха, чтобы переспросить. Странно, но, может быть, это случилось оттого, что его слова не имели смысла.

– Синий, – повторил Мартин. – Это был правильный выбор для вашего платья. Этот цвет вам идет.

Кэт предприняла попытку презрительно засопеть.

– Фу, вы еще начнете нести какой-нибудь вздор, например, что вы подбирали ткань такого же оттенка, как мои глаза.

– Нет. Я мог бы облазить весь Лондон, но так никогда и не найти такой же глубокой и сверкающей синевы.

Проклятый тип! В его голосе столько искренности, и он еще все так же крепко прижимает ее к себе. Сердце колотится все быстрее, оно уже пошло в разгон и вот-вот вырвется из груди на полном скаку. Уже не в первый раз она испытала подобную горячечность между ними, такой рывок навстречу друг другу. Частенько за эти недели, проведенные с ним под одной крышей, она чувствовала нечто подобное, только глубоко запрятанное. Пульсирующее желание, не выходящее на поверхность. Безусловно, совершенно естественное и вполне понятное притяжение, но от этого ей не становилось лучше.

Мартин слишком пристально смотрел на ее рот. Кэт поймала себя на том, что невольно в ответ облизнула губы. Когда он нагнулся ближе, ей достало разума резко пригнуть голову.

Хватка Мартина на мгновение стала жестче, потом он, казалось, очнулся. Он высвободил ее. Они отскочили в разные стороны, и оба сосредоточились на сборе стрел, энергично и сконцентрировавшись гораздо больше, чем того требовала цель.

Ей понадобился нож Мартина, чтобы выковырять стрелу, застрявшую глубоко в стволе яблони. Он протянул ей нож, едва посмотрев на нее. Ковыряя ножом кору, Кэт отчаянно подыскивала тему, чтобы ослабить напряженность между ними.

– Так что же послужило причиной этого внезапного порыва взяться за лук?

– Этого требует от меня закон.

– Как это?

– Еще со времен Генриха Восьмого, – пустился в объяснения Мартин, выдергивая стрелы из мишени, – каждый англичанин моложе шестидесяти лет обязан иметь лук и знать, как пользоваться им.

Ах, вот оно что! Все это ревностное упорство направлено на достижение все той же цели. Очередное усилие Мартина превратить себя в добропорядочного англичанина. Она с удовольствием бы иронически посмеялась над ним, но она находила все происходящее слишком грустным. Ничуть не лучше, что там, в доме, маленькая девочка до крови стирает пальцы о струны лютни в своих попытках освоить игру на этом музыкальном инструменте «совсем как достойная леди».

Но Кэт теперь уже знала всю тщетность протестов против планов Мартина, касающихся его самого и его дочери.

– С луками и стрелами против пушек и пороха? – Кэт не сумела удержаться и нарочно добавила: – Увы, славные дни Азенкура[15] остались давно позади.

– Азенкура? – резко вскинулся Мартин, и именно на такую реакцию Кэт и надеялась. Казалось, он готов был плеваться. – Бог ты мой! Нет ничего славного в том сражении. Во-первых, Генрих Пятый не имел никакого права вторгаться во Францию. А во-вторых, англичане страшно превосходили численностью французов. Это просто вопрос удачи, что англичане оказались способны…

Мартин осекся, явно рассердившись не то на себя, не то на нее. Кэт затруднилась бы сказать точнее.

– У вас никогда это не получится, Мартин Ле Луп.

– ???

– Превратиться в англичанина.

Он упрямо поджал губы.

– Нет, получится. Как и со стрельбой из лука. Для этого требуется только большая практика.

– Ну а если у вас получится, что тогда? А если случится вторжение, и это будут французы? – она бросала вызов. – Неужели вы сумеете настолько превратиться в англичанина, чтобы стрелять в ваших собственных соотечественников?

– Из того, что я слышал, на англичан гораздо более вероятно нападет Испания. Но если это будет Франция… – Мартин замолчал, и его лицо помрачнело, на нем застыло выражение грусти. – Что ж, мне не впервой придется обнажить клинок против кого-то из своих соотечественников. Францию многие годы мучила гражданская война. Я служил протестанту, королю Наварры, и в сражении становился плечом к плечу с моим хорошим другом, капитаном гугенотов, Николя Реми. И я был в Париже в ту самую ночь накануне дня святого Варфоломея, когда по улицам рекою текла кровь. Люди перерезали друг другу горло только из-за того, что одни считали кусок вафли телом господним, а другие называли его обычным тестом. Французы вырезали французов. Полагаю, вы не сможете понять…