Многие западные газеты сообщили об очередной поимке «вора в законе», гастролирующего в качестве полпреда российской мафии по всему миру. Сергею Михайлову готовилась участь его московского земляка Славы Япончика. Но на этот раз пресса погорячилась с воровской короной Михася. Михась никогда не был вором в законе. Он даже не пытался заполучить этот титул. Видимо, он ему был попросту не нужен. Михайлов никогда даже не сидел в тюрьме или, на худой конец, в лагере. Он лишь однажды получил три года условно за мошенничество. Михась имитировал кражу своего мотоцикла, а затем получил по страховому полису с Госстраха деньги.
Московская милиция несколько раз арестовывала Михася по подозрению в рэкете и убийстве. В вымогательствах он обвинялся вместе с Сергеем Тимофеевым по кличке Сильвестр (Сильвестр — уголовная легенда Москвы. Многие причисляли его к ворам в законе, хотя компетентных сведений о его коронации нет. Имеется предположение, что Сильвестр все-таки был коронован в Бутырке, но затем развенчан, буквально спустя несколько часов. В 1994 году Тимофеева взорвали в его же «Мерседесе»). Но доказать причастность Михася к уголовщине не смогли.
Как и Япончик, Сергей Михайлов известен своими пожертвованиями в адрес русской православной церкви. Он родился в подмосковном Солнцево на Новопеределкинской улице. Через тридцать пять лет он приказал отлить колокол для местной Новопеределкинской церкви с памятным текстом: «От солнцевской братвы». Этот благотворительный жест взяли на вооружение и адвокаты подследственного. Один из них сказал: «Сергей Михайлов — честный бизнесмен, который финансирует русскую православную церковь».
Напуганный зловещей славой российского спрута, швейцарский следователь Жорж Зеннон, который занимается в Лозанне делом Михайлова, пожелал сменить свое служебное помещение. Теперь окна его кабинета выходят во двор полицейского управления. Но и этого Зеннону показалось мало. Было введено дублирование документооборота, усилена охрана управления и самого следователя. Теперь швейцарская полиция готова нанести сокрушительный удар по российской мафии, которая, по ее мнению, начала завоевывать даже Швейцарию, этот очаг миролюбия и патриархальности.
Едва Запад оправился от «коммунистической угрозы», как на горизонте замаячила русская братва, известная своей вспыльчивостью и нетерпеливостью. Чуть-что не так — в ход идут пистолеты, автоматы, гранаты и гранатометы. Со стороны русских, у которых все не слава Богу, надвинулась криминальная угроза. Несмотря на то, что посольства США и западноевропейских стран с каждым годом ужесточают условия эмиграции россиян, брава продолжает рваться к загнивающему капитализму.
Воодушевленная всем этим американская пресса, желая хоть как-то просветить своих сограждан в тонкостях русской мафии, принялась публиковать очерки об ее «отцах», комментарии специалистов из числа бывших и даже импровизированные словари современной блатной фени. Последние должны были представлять лексический запас русского гангстера. Словарик современной фени, напечатанный в «Нью-Йорк ньюсдей», насчитывал всего десяток слов, которые сопровождались английской транскрипцией и толкованием. Вот некоторые из них:
Шпана (shpan-ah), блатной (blat-noj), стукач (stew-koch), руководство (rok-o-vod-steh-voh), безысходность (bez-eze-khod-nost), «играть на человека» (e-grat-nah chil-o-vek. Имеется в виду карточная игра).
Превратное представление о российском уголовном мире, не правда ли?
Раздел IV
Язык блатного
Вместо предисловия
«…В зоне барин крутой, часто сам бывает на ночных и дневных шмонах. Кумовья абвера просто волчары. Один старлей хотел Витька ссучить, за это западло фаловал его в придурки в плеху, шнырем или тушилой. Витек по третьей ходке все еще ходит в пацанах, но он золотой пацан и быть ему в авторитете на следующем сходняке.
В живодерке шамовка была в норме, мандра и рассыпуха всегда были в гараже. Заварганили грузинским веником, имели и дурь женатую, и косячок. Санитары дыбают на цырлах перед главным и другими коновалами, чтобы не шуранули на биржу…»
Из письма вора в законе.
Владимир Даль назвал уголовный жаргон «блатной музыкой», которую в прошлых столетиях сочиняли «столичные мазурики, жулики, воры и карманники». Жаргон (феня) возник из языка офеней (коробейников) и напоминает языки некоторых этнических групп, в том числе африканских и греческих. Некоторые исследователи считают, что в седьмом веке на Руси проживал афенский народ, исчезнувший почти бесследно и оставивший о себе память лишь в русских былинах. Археологи не отрицают эту версию, но и прямых подтверждений пока не найдено.
Язык офеней передавался поколениями, и вскоре его стали употреблять нищие, бродячие музыканты, конокрады, проститутки. Феней не просто общались, ею шифровали устную и письменную информацию, стремясь утаить смысл от лишних глаз и ушей. Жаргон вошел в воровские шайки, остроги и темницы, проник на каторгу. Их коренные обитатели даже отвыкали от родной речи, путая слова и выражения.
Каждая преступная группа, каждая тюрьма дополняли воровскую речь все новыми словами и выражениями. Определить их общий объем даже приблизительно невозможно. Но, несмотря на грандиозную производительность, воровской жаргон не стал богатым и полноценным языком. «Блатная музыка» больше действует на эмоции, чем на интеллект. Академик Дмитрий Лихачев в статье «Черты первобытного примитивизма воровской речи» писал:
«Воровская речь должна изобличать в воре „своего“, доказывать его полную принадлежность воровскому миру наряду с другими признаками, которыми вор всячески старается выделиться в окружающей его среде, подчеркнуть свое воровское достоинство: манера носить кепку, надвигая ее на глаза, модная в воровской среде одежда, походка, жестикуляция, наконец, татуировка, от которой не отказываются воры, даже несмотря на явный вред, который она им приносит, выдавая их агентам уголовного розыска. Не понять какого-либо воровского выражения или употребить его неправильно — позорно…»
Не зная точно употребление и смысл блатных выражений, нельзя завоевать какого бы то ни было признания и авторитета.
Блатари ненавидят наблатыканных, то есть тех, кто подражает им, разрушая всю патетику и привлекательность преступной речи. Вор отличается от фраера тем, что бопгает по фене всерьез, а фраер употребляет блатные выражения в шутку, с иронией. Намеренная вульгаризация своей речи выдает наблатыканного.
Уголовный жаргон стали серьезно изучать еще в царской России. Ряд статей и монографий увидел свет в первые годы Советской власти (напр., В. Трахтенберг, «Жаргонъ тюрьмы», г. Санкт-Петербург, 1908 год). Позже исследовать феню считалось дурным тоном, и она печаталась лишь в справочниках Министерства внутренних дел сугубо для служебного пользования. В 1982 году во Франкфурте-на-Майне издательство «Посев» выпустило «Словарь Арго ГУЛАГа» под редакцией Б. Бен-Якова. Тогда же появилось и нью-йоркское издание «Словаря блатного жаргона в СССР». Спустя год, в Нью-Йорке В. Козловский выпустил «Собрание русских воровских словарей» в четырех томах. Он же в 1986 году издает «Арго русской гомосексуальной субкультуры». В начале 90-х «блатную музыку» начали печатать и в России.
Жаргонное наследие в начале века насчитывало почти четыре тысячи слов и выражений. Тюремно-лагерная политика СССР для криминального языка открыла целую эпоху. В течение десятилетий жаргон изменялся и дополнялся. Лексический запас современной уголовной среды (судя по изданным словарям) включает свыше десяти тысяч слов и выражений. Многие из них применяются крайне редко, но все же применяются. Но это пассивный запас.