Тут учитель, который теперь смотрел на тротуар, снова задал себе тот же вопрос:
— Кого же позвать?
У нас по спинам побежали мурашки. Мы постарались заслонить собой дону Журему. Нужно было как-то избавиться от нее.
— Солнце жарит… вовсю. Сеньора, ваш организм может оказаться обезвоженным. Вы вся в поту. Идите… домой, — заговорил Димас, мастер манипуляции человеческими сердцами. Но она не хотела покидать нас.
— Погода великолепная, сынок, — только и промолвила старушка.
Боясь, что учитель может вот-вот подойти, Эдсон взял старушку под руку и отвел ее в сторону от «линии огня».
— Вы, по-моему, очень устали. В таком возрасте нужно почаще отдыхать.
— Я чувствую себя превосходно, сынок. Но спасибо тебе за беспокойство, — поблагодарила дона Журема.
Я тоже сделал несколько попыток. Пробовал напомнить о том, что она могла позабыть: обещание, визит, заплатить по счету. Безрезультатно. Старушка пояснила мне, что все запланированное на сегодняшний день выполнено.
Моника не понимала, почему мы так озабочены появлением доны Журемы. Ей показалось, что мы ведем себя как-то неестественно. Бартоломеу, самого честного из нас, еще раз занесло. Видя, что она и не думает идти домой, он нахмурил брови и обратился к ней:
— Милая, прекрасная и бесподобная Журемочка!
Услышав эти ласковые слова Краснобая, старушка растаяла, и у нее задрожали реснички.
А Краснобай принялся развивать успех и произнес очередную глупость:
— Сожалею, но не могу не сказать вам, что вы покраснели, как индюшка. Боюсь, как бы вас не хватил кондрашка. Ступайте сейчас же в больницу.
Соломон попытался, как я это делал неоднократно, заткнуть Краснобаю пасть, но не успел. Между тем дона Журема сделала нечто большее. Она ткнула тростью Бартоломеу в шею и сказала фразу, которая также стала культурным достоянием нашей группы:
— Бартоломеу, с закрытым ртом ты незаменим.
Мы едва не умерли со смеху. Однако дона Журема встревожилась. Она поняла, что мы что-то от нее скрываем. И, чтобы продемонстрировать свои огромные возможности, она, хотя ей было уже за восемьдесят, а ее координация слегка пострадала из-за болезни Паркинсона, сделала несколько движений и попросила нас проделать то же самое, но нам это не удалось. Она показала несколько классических балетных па и предложила повторить их. К нашему стыду, мы совершили лишь несколько неуклюжих движений, чуть не упали и теперь стояли в оцепенении.
— Старики — вы. Я молоденькая! Здоровье у меня превосходное! Где ваш гуру?
Гуру? Я задумался. Продавцу грез не нравилось, даже когда его называли учителем, не говоря уже о гуру. Мы ответили, что у него какие-то проблемы, что он что-то кому-то обещал и сейчас поговорить с ней не сможет. Наша попытка встать так, чтобы за нами его не было видно, успехом не увенчалась. Журема сумела обнаружить его через узкую щель в нашей «стенке». В это время Моника уже разгадала наш фарс. Она поняла, что мы являемся командой недоумков, которых еще нужно перевоспитывать, и что сейчас мы проходим сложный процесс трансформации.
Дона Журема прокричала еще громче:
— Где ваш гуру?
Вдруг послышался голосище учителя, от которого у нас затряслись поджилки.
— Как приятно видеть вас снова, почтенная сеньора! — И тут же сделал то, чего мы так боялись. — Приглашаю вас продавать грезы!
Моника чуть не упала от смеха, а мы замерли в тягостном ожидании, не зная, куда спрятать лица. Ограниченные своими понятиями, мы очутились в неприятной зоне дискомфорта. Отойдя в сторонку, мы начали спрашивать друг друга: «Что подумает о нас общество, о банде эксцентриков, за которыми идет пожилая сеньора? Это будет выглядеть смешно. Мы станем мишенью для визгливых статей в прессе. Как мы сможем уживаться с ней? Она, наверное, слишком медлительна. И постоянно поджидать ее — не превратится ли это в настоящую пытку? А ее запах? Она, должно быть, носит зубные протезы. А то, как она портит воздух? Мало нам, что ли, газов, которые пускает Бартоломеу?»
Тихо посовещавшись, мы почувствовали, что социологическому эксперименту грозит опасность. Учитель терпеливо наблюдал за тем, как мы валяем дурака. Дона Журема разговаривала с Моникой. Она не понимала, в чем суть приглашения учителя. Моника старалась объяснить, но сама пока еще была новичком и смущалась. Ей и в голову не приходило, что в наших вылазках ей придется конфузиться еще больше.
Честная дона Журема отозвала нас в сторону и спросила:
— Я никогда ничем не торговала. Что это за товар?
Учитель стал беседовать с Моникой, позволив нам объяснить Журеме, в чем состоит суть проекта. Так у нас появилась возможность разубедить старушку. Я, склонный к постоянным раздумьям, начал выдвигать гипотезы: уж не виделся ли учитель с доной Журемой раньше нас и теперь, в который уж раз, испытывает нас, пытаясь освободить наше сознание от накопившихся в нем ловушек и хитросплетений?
Мы получили великолепный урок в приюте, открыли для себя величие стариков, однако настойчиво удерживали в себе предубеждение к ним. Мы были уверены, что старушка не пойдет за нами, что она понизила бы статус группы, ослабила бы ее революционный порыв. Мы думали, что с ее присутствием в нашей группе учителю придется стать более умеренным, сдержанным в пропаганде своих идей.
Мы честно говорили с доной Журемой о рисках, связанных с мечтами. Обычно даже в случаях, когда мы поначалу не соглашались друг с другом, нам в итоге удавалось добиваться полной ясности. Однако, стараясь разубедить ее, мы подчеркивали опасности, которым подвергались, говорили о клевете, оговорах, ранах, рассказали об избиении учителя.
Старушка слушала нас внимательно. Отвечала только одним «хм». Расправляла седые волосы, словно пытаясь массировать свой взволнованный разум. Мы были уверены, что сумели сильно встревожить ее. Соломон продемонстрировал свои знаменитые ритуалы. Объявив, что у него дурные предчувствия, он несколько раз перекрестился и, вытянув шею, произнес:
— Меня охватывает трепет, когда я вижу, сколько опасностей нам грозит.
Потом он подал знак Бартоломеу, чтобы тот помалкивал, так как наше дело шло на лад. Однако Краснобай раздумывать не стал.
— Это большой риск — следовать за ним, Журемочка, — заявил он и дрожащим, как в фильмах ужасов, голосом добавил: — Нас могут арестовать! Мы можем умереть! Нас могут похитить, на нас могут напасть, нас могут подвергнуть пыткам.
Мы поняли, что на этот раз он сказал нечто весьма уместное, не ведая того, что со временем эти слова превратятся в пророческие. Дона Журема полностью открыла правый глаз, прищурила левый и стала похожа на человека, объятого страхом. Когда мы поверили в то, что старушка сбежит, она сама повергла нас в это состояние:
— Фантастика!
Мы переглянулись, не понимая, что означает это выражение.
— Что вы подразумеваете под словом «фантастика», дона Журема? — спросил я, очень желая услышать ответ.
Мне казалось, что из-за своего церебрального расстройства она почти ничего не поняла из того, что мы ей наговорили. Однако, к нашему изумлению, она напыщенно произнесла:
— Фантастическим является все то, что вы мне рассказали. Я принимаю приглашение, согласна вступить в группу! Я всегда была революционеркой, когда училась в школе и когда была преподавателем в университете, но мне подрезали крылья, победила дефективная система образования. Мне приходилось следовать предложенной программе, порождающей прагматиков, а не мыслителей, с которой я была не согласна.
Мы были ошарашены. У нас перехватило дыхание. Мало нам таинственности с личностью учителя, теперь перед нами предстала еще и сеньора, битком набитая тайнами! Некоторые из нас обомлели, потрясенные выдающейся биографией этой личности. Я пытался вытереть пот с лица. А она, демонстрируя завидную трезвость суждений, продолжала:
— Я всегда хотела продавать мечты, активизировать умственную деятельность, но мне затыкали рот. Мне уже надоело изо дня в день констатировать, что современное общество играет роль инструмента, обезличивающего молодежь, унифицирующего интеллект, не дающего развиваться критическим настроениям и делающего молодых людей стерильными, простыми исполнителями условностей. Что они сотворили с нашими детьми? — возмущенно воскликнула она.
