— Сохраняю природу. Мой организм работает на алкоголе. — Он почесал правым пальцем за левым ухом и закончил мысль: — Так отношусь я и к этому человеку. Это инопланетянин. Могу я прогуляться на вашем воздушном корабле, шеф?

Напросившись на межпланетную прогулку, алкоголик столкнулся с двумя людьми и чуть не упал.

Поскольку я всегда был человеком непримиримым, то, естественно, подумал: «Отправьте этого типа в сумасшедший дом». Учитель посмотрел на меня. Мне показалось, что он прочитал мои мысли и решил последовать моей рекомендации. Но, к моему удивлению, сказал такое, от чего я чуть не упал в обморок. Он тронул агонизирующего человека за плечо и твердо сказал ему:

— Следуйте за мной! И я напою вас таким напитком, о существовании которого вы и понятия не имеете.

Я был ошеломлен и потряс головой, чтобы убедиться в том, что правильно понял услышанное. Пьяный мужчина, ослабевший от пляски и оттого, что много лет подряд накачивал себя алкоголем, нырнул в свою бочку виски и, не выпив ни глотка, возразил:

— Напиток, которого я не знаю? Сомневаюсь! Это что, вишневка?

Мне стало стыдно за простодушную непочтительность алкоголика. Однако продавец грез не рассердился, а улыбнулся. Ему удавалось сохранять спокойствие в напряженных ситуациях. Потом он посмотрел на меня, словно хотел сказать: «Не переживайте. Люди с проблемами — моя профессия».

Мои нейроны пришли в состояние шока. Захотелось убежать. Следовать за эксцентричным человеком — это еще куда ни шло, но идти бок о бок с жизнерадостным пьянчугой — это уж слишком. Дело слишком рискованное.

Учитель, я и Бартоломеу покинули толпу. Когда мы уходили, люди аплодировали. Некоторые фотографировали нас. Я отворачивался, пытаясь избежать огласки, но несчастный Краснобай с удовольствием позировал. Поскольку учитель никак на это не реагировал, я попытался толкнуть алкоголика, чтобы тот не высовывался. Последнее, чего мне сейчас хотелось бы, — это превратиться в няньку при пьяном Краснобае. Здесь же присутствовали несколько журналистов, которые взяли себе на заметку то, что происходило.

После того как мы прошли три квартала, начали возникать проблемы. Меня стали мучить вопросы: «Что я здесь делаю? Куда мы идем?» Однако мой товарищ не раздумывал. Он был счастлив из-за того, что стал членом небольшой группы, у меня же это обстоятельство вызывало озабоченность.

Я смотрел вверх и пытался расслабиться. Учитель поглялывал на меня, слегка улыбаясь. Казалось, что он слышит мои сомнения. Я думал, что мы направимся в его скромное обиталище. Судя по одежде, он был очень беден, но должен же он хотя бы снимать дом или квартиру. По всей видимости, много комнат его жилье не имело, однако, учитывая ту страстность, с которой учитель приглашал к себе, он был хорошим хозяином и, по крайней мере, мог предоставить по комнате мне и Бартоломеу. Ибо спать в одном помещении с этим пьянчугой было вызовом здравому смыслу.

Возможно, комната, в которой он меня расположит, будет простой, но матрас на кровати наверняка окажется, хотя и без пружин, но с пенопластом достаточной толщины, чтобы не болела спина. Может быть, его холодильник не ломится от дорогих съестных припасов, но в нем найдется простая, здоровая пища. В конце концов, я был голоден и изнурен. Но все это были одни предположения.

Пока мы шли, учитель махал детям рукой, здоровался с взрослыми, некоторым помогал поднять тяжелые котомки. Бартоломеу только лишь приветствовал всех. Он махал руками всем подряд, включая деревья и столбы. Я противился этому, но, чтобы не быть белой вороной, пожимал руки тем, кто здоровался со мной, не преувеличивая при этом своей радости.

Большинство встречавшихся нам прохожих улыбались в ответ на наши приветствия. Я пытался предположить, как получилось, что продавец грез знаком с таким множеством людей. Но он их не знал. Просто он таким был. Любой незнакомец являлся для него человеком, любой же человек был подобен ему самому, а любой подобный ему не мог быть неизвестным. Он приветствовал их из-за удовольствия приветствовать. Никогда я не видел человека столь живого, в таком хорошем настроении и такого общительного. В сущности, он не продавал грезы, он жил ими.

Мы миновали несколько кварталов, прошли несколько километров, но до места, где он жил, так и не дошли. Много времени спустя, когда у меня уже стали подкашиваться ноги, учитель остановился у перекрестка. Я перевел дух. Ну! Наконец-то пришли, подумал я. К моей радости, учитель подтвердил, что мы действительно на месте.

Я посмотрел налево, увидел целый ряд одинаковых белых домов с миниатюрными верандами для небогатых людей и почесал голову. Мелькнула мысль: «Дома маленькие. Трех комнат в них, надо думать, нет».

Но человек, который меня позвал, к счастью, посмотрел на правую сторону улицы и слегка приподнял голову, а я, взглянув в ту сторону, увидел за виадуком огромный домище. В таком доме на каждом этаже должно быть по восемь квартир. Настоящий муравейник. Ясно, что квартиры в нем меньших размеров, чем те, что в маленьких народных домах. И люди сидят в них, как голуби в голубятне.

Вспомнив о своих студентах, я сказал себе: «Это испытание мне не выдержать. Ночь обещает быть очень трудной».

— Не тревожьтесь. Места там много.

— На каком этаже находится ваша квартира? — осторожно спросил я, пытаясь как-то замаскировать свое подавленное настроение.

— Моя квартира? Моя квартира — это весь мир, — спокойно ответил учитель.

— Very good. Мне эта квартира по душе, — изрек Бартоломеу, которому нравилось разбавлять свою речь не совсем понятными ему английскими словами.

— Что это значит, учитель? — осведомился я, испугавшись.

Учитель пояснил:

— У лисиц есть норы, птицы небесные вьют гнезда, а продавец грез постоянного места жительства, где он мог бы преклонить голову, не имеет.

Я не поверил в услышанное. Я буквально остолбенел. Учитель процитировал известное изречение Христа. Неужели этот человек считает себя Христом? Нет, это невозможно! Неужели у него больное воображение? Или это состояние вот-вот придет к нему? Но он похож на умного, весьма одаренного в интеллектуальном плане человека. Он говорит о Боге как атеист. Кто же он, этот человек? С кем я связываю свою жизнь? Но еще до того, как тлеющие сомнения в моей голове превратились в пожар, он вылил на начинающее разгораться пламя ушат холодной воды и прекратил эти сомнения, по крайней мере, на время.

— Не беспокойтесь. Я не Он. Мне лишь удается понять Его.

— Не Он? — переспросил я, не понимая, о ком идет речь.

— Я не Учитель Учителей. Я всего лишь самый младший из тех, кто пытается понять Его, — спокойно пояснил он.

На некоторое время я почувствовал облегчение.

— Но все же — кто вы такой? — настаивал я, желая получить более подробные объяснения, которых так и не последовало.

— Я вам уже сказал, кто я такой. Неужели вы мне не верите? — спросил он напыщенным тоном.

Бартоломеу к тому времени мог бы и успокоиться, но заставить его замолчать было невозможно.

— Вы не верите, что он начальник инопланетян, — попытался он наставить меня на путь истинный.

Этого я уже стерпеть не смог и обошелся с ним довольно безжалостно.

— Да замолчи ты, Краснобай! — рявкнул я.

— Краснобай — нет, сладкоречив — да. Не умаляйте моих достоинств, я интеллектуал второй очереди, — возразил он и встал в позу человека, приготовившегося к драке, изображая мастера боевых искусств.

Это была одна из первых перебранок между последователями учителя.

Учитель обратился ко мне и сделал деликатное замечание. Он не вмешивался грубо в нашу личную жизнь. Вскрывал недостатки, не наказывая при этом. Его манера обращения ранила больше, чем любое наказание.

— Жулио Сезар, вы очень умны и знаете, что ни один художник не является хозяином своей работы, но лишь ее интерпретатором. Тот, кто интерпретирует, придает ей цвета и оттенки. Если Бартоломеу думает, что я начальник инопланетян, почему вас это печалит? Мне хочется доброты, а не подчинения. Будьте добры по отношению к себе самому!