Он действительно любил жизнь. И общение в то время с Николаем Ивановичем давало мне много душевной радости. Он научил меня любить жизнь! Он помог мне выработать в себе силу воли. Стремилась жить! И это стремление помогло мне встать на ноги…»

Свидетельства, воспоминания, рассказы… Они дороги людям, потому что связаны с именем человека, который жил рядом с ними, трудился, а в лихую годину стал бессмертным героем. И как же дороги штрихи воспоминаний нам!.. За каждой черточкой, эпизодом из биографии Николая Ивановича мы видим родного человека, брата, его характер, его мечты и надежды.

Вот одно из таких воспоминаний. В нем дополняет рассказ Анны Ивановны отдельными штрихами Надежда Алексеевна Майорова, соседка по квартире (улица Уральских рабочих, 26), где Кузнецов прожил более года:

«Николай Иванович был человеком всесторонне развитым, веселым и привлекательным, – рассказывает она. – Было у него много друзей – юношей и девушек. Они часто навещали Николая Ивановича. Как сойдутся, так разгорается спор. А потом заведут патефон и слушают музыку. Было у Николая Ивановича много пластинок, среди них и немецкие. Вскоре и сам он выучился петь немецкие песни.

Иногда Кузнецов заходил к нам в комнату. Рассказывал о прочитанных книгах, читал особо полюбившиеся ему места о силе материнской любви из «Сказок об Италии» Горького и «Анны Карениной» Толстого.

Обстановка в его комнате была очень простая: железная кровать, письменный стол, два стула, книжная полка, патефон, зеркало. На стене висела большая политическая карта Советского Союза. Жил Николай Иванович скромно: не пил и не курил».

По рассказам соседей и сослуживцев Николай Иванович очень любил детей. Нередко угощал их конфетами и пряниками. Иногда, по приглашению своих маленьких друзей, «дядя Коля» вместе с ребятами шел на ледяную горку покататься на санках. Ребятишки рады, хохочут. А он, высокий, элегантно одетый, увлекая детвору за собой, катится на санках и заразительно смеется.

Николай Иванович во время работы на Уралмаше жил очень скромно, много читал, постоянно работал над собой. Об этом вспоминают и его сослуживцы.

Инженер Г. Н. Голосной, проживающий ныне в Николаеве, пишет: «Нам с женой часто приходилось бывать на квартире у Николая Ивановича. Условия его жизни, прямо можно сказать, были в то время спартанские. Комната содержалась в образцовом порядке, что могло служить примером не только для молодежи, но и для некоторых домохозяек. К своей работе в конструкторском отделе Кузнецов относился очень серьезно. Хотя, может, поначалу у него бывали некоторые «огрехи», но это объяснялось неопытностью молодого специалиста. Будучи дисциплинированным, он внимательно выслушивал замечания и советы, быстро устраняя недостатки».

Напряженная работа на заводе не мешала Николаю Ивановичу по-прежнему увлекаться спортом, в том числе и самым волнующим, – парашютным.

Не обходилось и без комичных случаев. Как-то ранним летним утром 1936 года Николай вбежал в квартиру брата с возгласом:

– Японский бог и подопечный сын микадо! (Таким было его излюбленное присловие.) – Неудачно прыгнул, браток! Во время приземления ветром протащило меня, тылом по земле проехался, за что-то зацепился и порвал брюки. Помоги, Витюша, зашить!..

В 1937–1938 годах Николай жил в Свердловске на улице Ленина. В его холостяцкой квартире было очень много книг. Они стояли в шкафу, на полках и на письменном столе. Это. были учебники, словари, пособия по технике, политическая и художественная литература на русском и немецком языках. Художественную литературу он читал запоем.

Товарищ Николая Кузнецова по учебе в Талице Н. К. Прохоров как-то встретил его у Свердловского оперного театра. Поздоровались. После нескольких общих вопросов он спросил Николая Ивановича:

– Где работаешь?

– Корреспондентом Кудымкарской окружной газеты, – отвечает он смеясь.

– Не разыгрывай! – настаивал Прохоров.

– Теперь я инженер-металлург, – серьезно сказал тогда Кузнецов и тут же предложил пойти на спектакль – москвичи показывали «Ивана Сусанина».

Потом он зашел в будку телефона-автомата и начал звонить. Заговорил с кем-то по-немецки. Увидев в глазах товарища любопытство, он поднес к его уху телефонную трубку.

– Постой, постой!.. Она полька? Но как вы понимаете друг друга?! – удивился Прохоров.

– Моя знакомая – артистка, – пояснил Николай Иванович. – Она готовится сейчас к спектаклю. А поскольку на проводе телефона ее уборной стоит не один телефон, мы говорим… на разных языках, – рассмеялся Кузнецов. – Она на польском, я на немецком. Мы-то понимаем друг друга, но не всякий посторонний поймет нас… Практика, языковая практика, дорогой!..

Николай Иванович всегда поражал своих друзей тем, что очень быстро осваивал иностранную речь.

Незадолго до отъезда в столицу Коля поделился своими планами с родными: «Буду учиться дальше. Хочу попробовать свои силы в лингвистике…»

Весной тридцать восьмого года Николай Кузнецов переехал в Москву. Он писал родным, что работает военным инженером в авиационной промышленности, с восторгом описывал столицу, памятники русской старины и ее воинской славы. К сожалению, писем за этот период сохранилось мало. Чтобы как-то скрасить разлуку с родными, он почти в каждом письме присылал фотокарточки.

Приходили лаконичные, скупые весточки. По их содержанию чувствовалось, как напряженно и много работал в то время Николай. Однако в каждом письме звучала забота и привязанность к близким. Не забывал он и своих сослуживцев по Уралмашзаводу, находил время поблагодарить за «науку» и за внимание. Так, в одном из своих писем к инженеру Георгию Никифоровичу Голосному он писал, что работает в проектном бюро.

– Это письмо, – рассказывает Г. Н. Голосной, – было проникнуто воспоминаниями о нашей совместной работе и теплой благодарностью ко мне и моей жене за то внимание, которое мы оказывали ему – я по службе, а жена – в несложных домашних хлопотах.

Федор Александрович Белоусов, работающий ныне в Москве, в своих воспоминаниях пишет:

«Ника, сколько я знал его, был и оставался милым товарищем. Привязанность друг к другу мы пронесли через долгие годы и огромные расстояния… Случайная встреча в Москве – редкость, о которой обычно говорят, как о чем-то необыкновенном. Но мы все же встретились. Было это в 1939 году. Я шел возле гостиницы «Москва» и вдруг слышу за спиной знакомый голос. А речь не русская. Оглядываюсь, Ника! Идет с двумя дамами и разговаривает по-немецки. Условились встретиться во второй половине дня. Тогда мы и увидели фон Риббентропа, министра иностранных дел фашистской Германии, приезжавшего в Москву для заключения пакта о ненападении.

Даже мы, простые советские люди, понимали, а подчас интуитивно чувствовали тогда, с какими коварными врагами вынуждено было наше правительство вести переговоры. Необходимо было выиграть время для укрепления обороноспособности Советского государства. Москвичи, видевшие министра-фашиста, настороженно-холодно встретили его. Николай Иванович дал мне краткую характеристику фашистского дипломата. Я помню, Кузнецов начал со слов: «Вот он один из двуногих зверей, представитель нового порядка в Европе, ярый поборник фашистской цивилизации фон Риббентроп…»

Летом сорокового года, идя по Арбату, Маргарита Степановна Лукоянова – жена товарища Николая по учебе в Талице, случайно встретила Кузнецова. Она тоже училась в Талицком лесотехникуме, но курсом позже. Эта неожиданная встреча была очень радостной, так как в техникуме они все были дружны. С тех пор прошло много лет, и встретить товарища по учебе в многолюдной Москве было очень приятно. Кузнецов прекрасно выглядел, был весел и по-прежнему задорен. Но долго поговорить им не пришлось, так как оба спешили по своим делам.

Спустя год, накануне Великой Отечественной войны, Николай Кузнецов зашел к Лукояновым. Леонид Дмитриевич был на работе. Дома находилась лишь Маргарита Степановна. Николай выглядел отлично. Он с интересом расспрашивал хозяйку о ее делах, вспоминал об учебе в техникуме, о старых товарищах. Николай Иванович рассказывал, что живет полнокровной жизнью: посещает музеи, театры. Если к этому прибавить любимую работу, то скучать не приходится.