– Вам за меня краснеть перед Родиной не придется!..

И в манере одеваться, – вспоминают многие сослуживцы, – Николай Иванович был большим оригиналом. Он мог одеться «под немца»: серый плащ с большим количеством деталей отделки из черной лакированной кожи, серая шляпа, брюки-бриджи или короткие брюки «на планку», ботинки и гетры.

Предыстория этой «моды» такова. О ней Николай Иванович рассказывал позже Виктору:

– Когда я впервые в обществе немцев и американцев попробовал заговорить на отвлеченные темы, они холодно приняли меня в своей компании. Как потом объяснил мне знакомый инженер Затлер, высокомерных иностранных спецов шокировал, в первую очередь, мой «славянский костюм», слишком провинциальный для изощренных в модах европейцев. И я решил доказать всем этим чванливым Мунгам, Миттам, Постам, Бухерам, что могу выучить и в совершенстве овладеть не только их родным языком, но и показать, что я лучше их знаю историю и культуру немецкого народа, знаю творения Шиллера и Гете, Лессинга и Гейне, а опилишь ходячие сухие формулы инженерного дела.

Так началось это состязание патриота с буржуазными предрассудками специалистов цивилизованного Запада. Не обращая внимания на критику «за дружбу» с иностранными специалистами, Кузнецов продолжал встречаться с ними. В это время он почти в совершенстве изучил манеру немецких инженеров одеваться, их психологию, привычки, вкусы, нравы. И те из иностранцев, кто не был знаком с Кузнецовым, узнав его, не хотели верить, что перед ними не немец, а обыкновенный русский парень.

Весной 1936 года перед отъездом в родную страну, немецкие инженеры пожелали на прощание еще раз взглянуть на достопримечательности края и попросили Николая Ивановича сопровождать их в качестве гида.

Отправились к знаменитому столбу на границе Европы и Азии. Осмотрев окрестности, специалисты устроили привал, который превратился в пикник. Засели прочно и надолго – с пивом, «шнапсом» и другими горячительными напитками. Когда все захмелели, один из инженеров (человек желчный и неприятный) подсел к Николаю Ивановичу и, перемежая немецкую речь фразами на русском языке, заговорил:

– И все же, герр Кузнецов, вернувшись на родину, я должен буду еще раз сказайт дома общеизвестный истина: русские большевики есть большие мечтатели! Они думают сделайт за один-другой десяток лет то, на что у цивилизованных наций ушло не одно столетие!.. Это есть фикция. Пуф-пуф… Это есть ошень плехо: есть земные богатства – нет печей, чтобы варьить сталь, есть машины – нет дорог. – И, показывая на столб границы частей света, ехидно заметил: – Там Азия, здесь Азия!.. Вы, лично, не думаль, к какой берег лючше прибивайт? Вы умный человек. Мы могли бы с большой обоюдной пользой сотрудничать…

Когда Кузнецов услыхал сравнение своей родины с отсталой Азией, он едва сдержал готовый прорваться гнев. Но приглашение к «чужому берегу» вывело его из равновесия. «Ага, думаешь, клюнет? А мы на гнилую приманку не идем!» Побледневший, голосом, прерывающимся от волнения, Николай Иванович сказал желчному типу:

– Вы, герр Мунг, забыли то, о чем немцам наказывал помнить железный канцлер Бисмарк: «Русские медленно запрягают, зато быстро ездят!» А Советский Союз научился и быстро запрягать и быстро ездить! Так что держись теперь ваша хваленая Европа!.. А насчет «берега» запомните: советские патриоты не продаются! Говорю я по-немецки, а мыслю чисто по-русски!..

…Благодаря настойчивости Николай Иванович так хорошо овладел немецким языком, что в 1936 году сумел защитить на нем диплом инженера. Экзаменационная комиссия индустриального института была поражена Не столько обширными и прочными знаниями Кузнецова, сколько тем, что защита диплома проходила на безукоризненном немецком языке.

Николай вернулся с защиты домой в прекрасном настроении, и восторгам его не было конца.

Однако тут же сказал брату:

– Вот я уже инженер, но учиться все равно нужно еще очень много.

«Летом 1936 года, – вспоминает мастер Уралмашзавода А. В. Конев, – мы встретились с Николаем Ивановичем в сквере, напротив заводоуправления. Он протянул мне газету «За тяжелое машиностроение». Я быстро пробежал глазами отчеркнутую заметку. В ней говорилось о том, что Кузнецов защитил диплом инженера на немецком языке. Помнится, я спросил его: «Что, тебе не хватило своего, русского языка для объяснения?» Николай ответил: «Знание иностранного языка делает любого специалиста неизмеримо сильнее. Как говорят: ум хорошо, а два лучше…»

Уходят в дымку времени многие события, имена людей, их образы… Но память благодарного сердца хранит все светлое, чистое, что связано с именем дорогого, любимого человека. Мы думали об этом, когда ждали весточки от одного из друзей комсомольской юности нашего Коли. И вот к нам пришло, наконец, долгожданное письмо от Анны Ивановны Усовой-Ивановой.

«С тех пор, как мы познакомились с Николаем Ивановичем, – писала она, – прошло более 30 лет. Но я многое помню отчетливо до сих пор. Мы встретились с ним в самый расцвет нашей юности, когда жизнь была в полном цвету. Мне кажется, что годы нашей дружбы были самым счастливым периодом в нашей жизни. И сегодня, по прошествии многих лет, я с горячей признательностью вспоминаю имя Николая Ивановича. Дружба наша была хорошей, товарищеской. В моей памяти Николай Иванович остался необыкновенным человеком, обаятельным собеседником, отзывчивым товарищем, коллективистом.

Некоторые могут сказать: не много ли замечательного приписывается характеру и поведению, делам и устремлениям героя в предгрозовые годы? Но так могут думать люди, близко не знавшие Николая Ивановича Кузнецова. Он действительно был незаурядным человеком, имел большой кругозор, был очень начитан, знал несколько языков. Многого он достиг благодаря своей пунктуальности. Он, например, никогда не опаздывал и не любил, когда опаздывали другие. Но это не означает, что он жил по схеме…

Мне не раз приводилось видеть, как упорно, целеустремленно работает над собой Николай Иванович. Я в то время заканчивала финансово-экономический техникум, а Коля готовился к государственным экзаменам в Уральский индустриальный институт. Несмотря на занятость, он все же находил время и помогал мне в учебе. Осенью 1935 года я с помощью Николая Ивановича сдала зачеты в финансовый институт на заочное отделение.

Николай много времени отводил изучению немецкого языка. Он ставил себе целью заучивать в день по двести-триста слов и усидчиво сидел над словарем. Читал иностранные журналы, делал переводы. Бывало, что перевод не получался, он сердился, потом бросал все: «Надо проветриться!». Помню, зимой он выбегал в одной рубашке на улицу и «принимал холодную ванну» – натирал снегом виски, шею и голову и, раскрасневшийся, снова бодрый, садился за работу. Я и сегодня не перестаю поражаться, как много он хотел познать! Учился он успешно. Я не помню, чтобы в его зачетной книжке можно было увидеть другие оценки, кроме «хорошо» и «отлично».

У Николая Ивановича было много друзей, у меня тоже были школьные товарищи – земляки. Часто приходя ко мне на квартиру, Николай Иванович встречал знакомых: Мишу Наумова, который в то время учился в театральном училище, Ваню Чуркина, студента Свердловской консерватории. Энергии и веселья нам было не занимать. Мы пели, спорили о жизни, шутили, смеялись. Николай Иванович любил беседовать с Мишей об искусстве, театральней жизни, о новинках кино. Вместе мечтали о большом будущем. Николай Иванович и Миша декламировали. Я часто вспоминаю, с каким воодушевлением читал тогда Ника отрывки из Гете:

Николай Иванович особенно любил читать стихи героического плана, проникнутые призывом к борьбе, к борьбе за счастье всего человечества. Зная на память много поэтических произведений, он, бывало, высказывал свой душевный непокой и переживания через стихи.