– Двенадцать, – поправил я.

– …ты говорил про это, но подробно не рассказывал!

Я действительно никогда этого не рассказывал Хорьку, но сейчас очень хотел поведать историю, подобную той, что он рассказал мне.

Я уселся на перила моста.

– Моего брата Саню убили, когда ему было пятнадцать. У меня сохранились тетради с Саниным дневником, я их наизусть знаю. Поэтому отлично представляю, какая в те времена была обстановка. У нас в Нефтехимике и сейчас шпаны, как тараканов, постоянно драки, даже постреливают, бывает, но по сравнению с тем, что было тогда, это просто детский сад. Ты же знаешь, раньше Нефтехимик был рабочим поселком. От старого поселка остался целый квартал, его называли Слобода. Слободу снесли позже всего, лет пять назад, ты помнишь, наверно…

Тут мимо нас промчался Водитель Автобуса, наша третья и последняя достопримечательность. Изорванные заплеванные пальто и шапка, слюнявая борода, открытый рот… Водитель Автобуса долго кружил по мосту туда-сюда с хитро-залихватским видом, самозабвенно изображая, будто сидит за рулем. Обычно этот дядька «катается» возле какой-нибудь школы, наслаждаясь диким хохотом, громыхающим изо всех окон.

– В общем, – продолжал я, – между «городскими» и «слободскими» пацанами шла настоящая война. Не то что стычки или драки, а реальные военные действия. То есть каждый вечер после школы «слободские» и «городские» собирались двумя толпами, напивались, вооружались дубинками и кастетами и целенаправленно шли проламывать друг другу черепа. По крайней мере в дневнике написано именно так. В условиях суровой военной действительности обе стороны объявили тотальную мобилизацию. Как в негритянских гетто: ты или член банды, или никто. Причем всё на добровольных началах. Можешь остаться в стороне от разборок, но если поздно вечером домой идешь, а навстречу выходит бригада «слободских», то никто тебе уже не поможет. Поэтому хочешь не хочешь, а надо держаться коллектива. Понятно, почему у Сани такой невеселый дневник. Там много мрачных стихов и очень мрачный рассказ. Написан, конечно, неумело: Сане же всего пятнадцать было. Но я люблю его перечитывать. Про одного мальчика, он нашел в саду племя гномиков, всех переловил и поселил у себя дома в пустом аквариуме. Заставлял его развлекать, показывать всякие представления. А тех, кто отказывался, убивал. Откручивал головенки.

Хотя я совершенно отвлекся от темы, Хорек не перебивал. Он сидел рядом на перилах и внимательно слушал, кивая. Даже глотков из бутылки не делал.

– Ну мой брат Саня и друг его Костик решили держаться от всех разборок подальше. Ходили везде только вдвоем. Им приходилось носить с собой железяки, а потом они еще додумались смастерить бомбочки. Вот как-то Костик с Саней шли от своих девчонок, причем шли в обход, стройками, да как раз и нарвались на троих жлобов со Слободы. Мой братан, не долго думая, взял бомбочку, поджег фитиль и приготовился бросать. Тут этот идиот Костик кинулся на них с железкой. Саня замешкался, и бомба взорвалась у него в руке. Все.

Хорек долго кивал, потом хлебнул из бутылки и сказал, не глядя на меня:

– Страшное дело.

– А то! Я помню, как он умирал, – с оторванной рукой и черным лицом… Это, Хорек… А я к тебе по делу.

– Что за дело?

– Тут в пятницу будет концерт в «Звезде». Нет желания пару песенок сыграть?

Он вгляделся мне в лицо и кивнул:

– Можно. А что за концерт?

– Да не знаю, дребедень какая-то в честь Пятницы, Тринадцатого. Какая разница? Я так, встряхнуться хотел. Может, и ты тоже…

– Да можно, можно. Ты нас уже записал?

– Записал.

– А чего играть будем? Старье?

– Конечно. Нового-то ничего разобрать не успеем. Сыграем, скажем, «Менделеев-рок» и «Последний день».

– В каком составе играем?

– В минимальном: ты, я и на барабанах кто-нибудь.

– Будда не согласится, это стопудово.

– Ладно, разберемся.

– А под каким названием ты нас записал?

Да-а-а, подумал я. Хорек, ты меня разочаровываешь. Где ты был, когда Бог мозги раздавал? Вслух я произнес всего одно словечко:

– «Аденома».

На Хорька подействовало. Он пару раз открыл и закрыл свою помойку, которую все по ошибке принимали за рот, и выдал наконец:

– Ты что, группу хочешь возродить?

– Пока что я хочу отыграть пару песенок на концерте в честь Пятницы, Тринадцатого. А там видно будет.

– Ладно, Ромыч, все нормально сделаем. – Кажется, я нащупал в Хорьковой душонке какой-то секретный выключатель, потому что мой уродец-басист аж весь засветился.

– В общем, топай домой и все приготовь. Встречаемся завтра в восемь вечера у тебя в гараже. Слушай, Хорек, еще вопрос. Я тут на пустыре такое чудовище видел… Похоже на человека, только руки длинные, как у макаки, головенка маленькая, весь в тряпки замотан с ног до головы.

– Это знаешь кто? Это Геруха! – воскликнул Хорек в каком-то полубезумном возбуждении. – Твою мать, Плакса, я-то думал, это все сказки!

– Какой еще Геруха?

– Да мне рассказывали… Будто бы в одной нормальной семье родился сын – урод моральный и физический. Они его воспитывали до одиннадцати лет, а потом он от них сбежал и живет на свалке. Про него всякие ужасы рассказывают: будто маленьких детей таскает у зазевавшихся родителей.

– А почему «Геруха»?

– Да вроде папаша с мамашей его Германом назвали.

Утром следующего дня (вторника), когда я торопился на первую пару, у самого входа в колледж меня остановил Олег.

– Роман, нужно поговорить.

Олежка – ухоженный вальяжный малый с псевдоаристократическими замашками: носит эспаньолку, курит трубку из черного дерева, при этом каждую фразу сопровождает мерзким причмокиванием.

В мужском обществе он – большой любитель травить всякие истории. Гвоздем его программы всегда были две байки. Одна – о посещении американского паба, где ему, по законам Соединенных Штатов несовершеннолетнему, приходилось идти на всевозможные уловки, чтобы убедить официантку, что ему двадцать один. Вторая – душераздирающая история о том, как он приехал к друзьям на дачу и его первым делом отправили в баньку, где уже парилась девушка – голая, разумеется. Так у них полагалось испытывать новичков. И он, как истинный джентльмен, был вынужден вместо того, чтобы с удовольствием попариться, думать о Великой Отечественной войне и мертвых котятах. И все, что получил за свои страдания, – насмешку от девчонки: «Да, ты – выдержанный. Настоящий лорд!»

Выслушав эту новеллу, я заметил: «Если я когда-нибудь увижу в бане голую девчонку, то сдерживаться не стану. Скажу: „М-да… Вот это гостеприимство!“ И добавлю: „Извини, я забыл презервативы в куртке. Сейчас сбегаю“. А если она станет объяснять, что не собирается меня ублажать, сделаю идиотскую физиономию и спрошу: „Раз интима не будет, зачем ты здесь?“ После чего сяду поудобнее и с обиженным видом займусь онанизмом».

Олег, не выносивший пошлостей, поморщился: «Ты и правда не понимаешь. Это была дочь хозяина дачи. Если б я дал волю чувствам, наша с ним дружба на этом бы закончилась». Я возразил: «И что? Его проблемы».

– Так что вы имеете мне сказать, почтенный коллега? – поинтересовался я.

– Это по поводу тебя и Кристины, – сообщил Олег.

Что ж, как и следовало ожидать. Кристина, конечно, незамедлительно позвонила Олегу, пожаловалась на меня и попросила: мол, повлияй на него, поговори как мужчина с мужчиной. Нашла к кому обращаться! Хотя больше и не к кому. Там, где я учусь, парни – большая редкость, основной контингент – дамы. Уверен: если в нашем колледже хоть раз побывает настоящая феминистка, она выйдет наружу со слезами счастья на глазах. Девчонки первые во всем, а юноши все как один скромные, вежливые и довольно пассивные. Именно так и будет выглядеть население нашей страны через много лет, когда обычный россиянин деградирует и вымрет. Дожить бы до тех времен!

Полное название моего вуза – «Частный Гуманитарный Колледж Для Одаренных». Из названия видно, что таким бездарям, как я, здесь отнюдь не место. Да, я удачно прошел заочный тур при поступлении, набрал высокий балл в очном туре, но здешняя программа рассчитана на людей, которые к моменту окончания школы уже прочли всю отечественную и зарубежную классику, знают два-три иностранных языка, на «ты» с компьютером… Словом, мало быть отличником, мало учиться, надо жить учебой.