– Садись туда, к братьям.
Я подошел поближе, и у меня мгновенно пропало желание садиться с этими «братьями» рядом. В своей жизни я достаточно насмотрелся на нариков. Наверно, Белые Ангелы – одна из тех сект, которые берут наркоманов на поруки и вместо химии закачивают им в кровь новый наркотик – свою веру.
Я решил сесть подальше. Шагая в полутьме мимо мужчин, женщин, семейных пар с детьми, подростков, я отмечал их безукоризненный внешний вид, словно здесь намечался банкет с участием президента Российской Федерации. Часть прихожан – незначительная, впрочем, – состояла из соотечественников мелированного продавца, таких же смуглых и узкоглазых. Но и во всех остальных было что-то нерусское: безупречная ухоженность, европейская респектабельность и деловитость. И никакого религиозного благоговения на лицах. Церковью в этом зале и не пахло.
В заднем ряду, к радости своей, я заметил смутно белевшую голову Ани и направился к ней. Приземлился на соседнее сиденье.
Меня неприятно поразило то, как она изменилась. Я помнил ее пушистой, как одуванчик, всю в «пацифике» и колокольчиках. А нынешняя Аня носит короткую стрижку, милитаристские камуфляжные брюки и армейскую рубашку с закатанными рукавами. Ее легко принять за фашистку, хотя кто знает, что прячется за новым имиджем? Джон Леннон и Йоко Оно тоже не раз наряжались в военных. Например, для рекламы пластинки «Power To The People».
Про эту пластинку я когда-то от Ани же и узнал, она поклонница сольного творчества Леннона (по крайней мере была ею до нашей разлуки). Вот и наглядный пример того, какие мы с Аней разные: я торчу от сольников Ринго Старра. Бунтовщик Леннон чересчур резок во всем, начиная с текстов и кончая тембром голоса, а у Ринго все песенки добрые, как он сам, хорошо успокаивают.
– Здорово, Плакса! – Даже приветствие, которым пожаловала меня Аня, словно забросило меня в прежние благословенные времена. Давненько меня так не называли!
Мы крепко обнялись.
– А я и не знал, что ты приехала!
– Позавчера. Это супер, что ты пришел!
– Да мне посоветовали прийти за хорошим настроением. Мол, тут такая обстановка любви и добра, что сразу полегчает. Только не говори мне, что ты – одна из этих святош!
– Нет, конечно, как ты мог такое подумать? Я так, решила зайти, песенки послушать.
– И мне рекомендуешь?
– Да, только увлекаться не советую, а то до конца своих дней будешь разговаривать исключительно цитатами из Евангелия. Дела-то как у тебя?
Я пожал плечами:
– Не хуже, чем обычно.
– Узнаю нашего Плаксу. Как учеба?
– В норме.
– Ты где сейчас учишься?
– Здесь, в Химике, в Гуманитарном колледже.
– На каком уже курсе?
– На третьем.
– Работаешь где-нибудь?
– Да, в «Вечернем Нефтехимике», корректором. По некоторым дням.
– Личная жизнь?
– Более чем в норме.
– Что за девка? Колись!
– Одногруппница, ее зовут Кристина.
– Давно вы вместе?
– Уже полтора года.
– Значит, все супер?
– Вроде как…
– И чем же ты недоволен? Откуда такая кислая физиономия?
– Да как тебе сказать… – Я действительно не знал, как это описать.
Любому другому человеку я долго и в подробностях стал бы рассказывать, какая у меня замечательная Кристина, какая она симпатичная, умная, серьезная и как она меня любит. Ане я мог бы поведать, что моя возлюбленная держит меня на коротком поводке, придирается к каждой мелочи, постоянно сравнивает с собой не в мою пользу («я тебя люблю сильнее, чем ты меня», «я более взрослая, чем ты» и все в этом духе)… Но вряд ли стоит портить нашу встречу истериками.
– Вроде все отлично, и в то же время что-то не то… Кисло. Тошно. Скучно, – отговорился я. – Сама-то ты как?
Из рассказа моей лучшей подруги я узнал, что ее вышибли из универа, с биологического факультета (Аня не уточнила, почему именно). Ей пришлось вернуться в наш город. В следующем году она попробует восстановиться на платное, а для этого придется найти работу здесь.
Аня никогда не любила родной Нефтехимик, особенно после того как в девятом классе на дискотеке, куда она пришла впервые в жизни, ее избили девчонки: так исцарапали ей лицо, что ни в чем не повинная Анечка потом две недели ходила, оклеенная пластырем. По своей воле она не вернулась бы, даже чтобы повидать старого сентиментального Ромку.
– Слушай, Плакса, а где твоя армия? Где «Аденома»?
Не надо о грустном, лапуля…
– Во-первых, армия была не моя, а наша с Илюхой. А во-вторых, нет больше никакой «Аденомы». Давно уже.
Сидевшие вокруг нас «братья» и «сестры» пялились на нас с негодованием на холеных рылах и молча трясли указательными пальцами возле губ, умоляя нас заткнуться.
– На улице договорим, – прошептал я. – Давай слушать.
– Хорошо, давай послушаем.
На сцене уже давно толкал речугу пастор в белом воротничке, но только сейчас я вслушался в его слова.
– …И вот Робинзон проник в разбитый корабль! – вдохновенно вещал проповедник. – Там в сундуках он нашел и золото, и серебро. Но зачем тебе деньги, если ты на необитаемом острове? Как ты сможешь их потратить? Нет, Робинзон нашел кое-что гораздо более нужное и ценное для себя!
– Библию, – вполголоса предположил я.
Аня глянула на меня, иронически прищурившись, и отрицательно покачала головой.
– Он нашел семена пшеницы! – Пастор принялся расписывать, как мудро поступил Робинзон, что не съел семена сразу, а посадил, потом собрал урожай и не съел ни единого зернышка, а снова посадил, и так далее, пока зерна у него не стало в достатке.
– Хочу песенку, хочу песенку! – канючила Аня, как маленькая девочка.
Проповедь уже шла к завершению. Мораль ее заключалась в том, что человеку следует быть терпеливым и трудолюбивым. Оратор закончил свое выступление – разумеется, строками из Евангелия – и сообщил:
– Сейчас на сцену поднимется наша группа воспевания!
Тотчас же появился целый биг-бэнд: ударник, гитарист, басист, флейтист, клавишница с синтезатором, вокалистка (чертовски соблазнительная) и человек пять подпевки. Пастор с микрофоном остался на сцене, он тоже был участником ансамбля.
После минутной подготовки барабанщик вступил короткой дробью, и по залу осторожно поползла, как змея среди травы, приятная мелодия. Сперва поверх ритм-секции слышно было только флейту, затем сочные, будто капли нектара, тягучие звуки стал ронять синтезатор. Четкие, с металлическим отзвуком гитарные аккорды превосходно дополнили царившую в зале атмосферу безупречной гармонии, пронизанной легкой грустью. А некрепкий, похожий на надтреснутое стекло голос вокалистки окончательно ее оформил:
На ветвях сосны печальной
Спи, моя малютка.
Ветерок тебя качает
Бережно и чутко.
Пусть всегда у нас с тобою
Будет жизнь светла.
Пусть Господь тебя укроет
От любого зла.
Прихожане вставали со своих мест, выходили в проход между рядами и забавно двигались в такт музыке. Смешнее всех танцевали наркоманы: топтались на месте, растопырив руки, точно собирались облапать кого-то из окружающих.
– Пошли! – Аня потащила меня за руку в толпу танцующих.
2 [инкубационный период]
– Знаешь, Плакса, у меня до сих пор валяется статья из «Вечернего Нефтехимика» про ваш концерт в «Звезде». Ты, кстати, читал ее? – спросила Аня, когда мы выбрались на улицу. Настроение мое действительно повысилось – незнакомец в электричке не соврал. Спасибо еще раз, дружище!
– Читал ли? Я ее и написал. Под псевдонимом.
Статейка, кстати, вышла небольшая – ее изрядно порезал редактор. Настолько маленькая, что я смог бы процитировать ее по памяти.