— Почему же я дурак?

— Ха! — Никанор развеселился. — А ты посмотри, под каким углом, тебя показывают по телевизору. Послушай, как говорят о тебе журналисты и оппоненты. Только, вот что я тебе скажу, Вольфович. Это все их мнение. И в большинстве случаев, это мнение купленное. На самом деле, ты сильный человек, потому что не боишься быть смешным. Ты добрый человек, потому что ваша партия помогает ветеранам. Ты хороший человек, потому что тебя пропустила долина. Ты знаешь, сколько здесь золота и изумрудов? Хочешь набрать рюкзачок?

— Мне хватает своих денег. — Журиновский сел на стул, обдумывая услышанное. — И, вообще, я не за этим приехал.

— А я и говорю: как есть, самый настоящий дурак! Только дураку хватает денег. Умный не откажется от лишних. Даже если у него этих денег на десять жизней, ему все равно мало. Даже если эти деньги все в крови. Короче! Хватит сопли распускать! Давай сюда галстук и пиджак.

И не дав Журиновскому ни секунды для раздумий, сдернул с него пиджак.

— Да-а-а! — Произнес он. — Знатный пиджачок. В таком, с жареными поросятами, лучше не обниматься. Хотя? — Никанор засунул пиджак в левый карман. — Приезжал к нам, перед перестройкой, Горемыко. Он, при Советах, в МИДе командовал. Ему посоветовали, чтобы он посоветовался с Иваном. Кстати! Мужик был крепкий! Не с виду, а по духу. Не то, что ваша херота из-под ногтей. Особенно Кесарев, прости меня батюшка Сварог, жополиз юсовский. У Горемыко, все зарубежные секретари, во, где были! — Он показал крепко сжатый кулак. — Вякнуть не могли. Вот! Такие МИДовцы, раз в сто лет рождаются. А жаль! Нам бы сейчас, на Русь, Горемыко или Горчакова, тогда бы Европа, не борзела. Ну да ладно. Я не об этом. Так вот, мы так оторвались! — Никанор закатил глаза. — Утром, этот Горемыко оглядел себя, и как начал ржать! Как конек-горбунок. Я предложил его костюмчик вычистить, а он не дал. "Раз, — говорит, — народ требует перемен, тогда Генсеком, поставим Мишку. А значит мне, — говорит, — одна дорога: из князи в грязи. Пусть, — говорит, — Мишка, новых князей лепит и с ними свою кашу трескает". Так в грязном костюме и уехал.

— А к чему ты мне это рассказал?

— А к тому, что к нам и не такие, как ты, дураки приезжали. Мы и покруче видывали.

— Горемыко не дурак.

— Это для меня и для тебя. А, по мнению ваших князей, которые из грязи выпрыгнули, только дурак мог добровольно уйти в тень. И вообще! — Никанор нагнулся за галстуком. — Ты мне со своими соплями надоел. Сейчас позову двоих из ларца, они тебя научат Родину любить! Иван, видите ли, не справится. Тебе баба Яга, не указ, что ли?

— Погоди, Никанор, не сердись. Я не понял: Иван дурак, в смысле не совсем дурак?

Никанор озабоченно посмотрел на Вольфовича.

— Все приятель. — Он сунул галстук в тот же карман, что и пиджак. — Коньяк, ты, больше не получишь. А что касается Ивана, то он, в смысле, совсем дурак. Ты же к умным людям обращался? Они тебя отшили. Сказали, что у них, таких как ты, и не сосчитать. Ты на них не обижайся. Закон такой. Вы же, тоже, своих избирателей так же отшиваете? Потому что закон так велит.

— Нет такого закона.

— А я и не говорю, что он, официальный закон. Он негласный. Так сказать, чиновничья инструкция.

Журиновский сидел молча, опустив голову.

— А Иван, — продолжал Никанор, — за твое дело взялся, даже не спросив, что за дело. Ну не дурак ли? И я ему буду помогать, потому что я, дурак еще тот. И Брыня с нами отправится, потому что дурнее Брыни, разве только паровоз. А Диоген, на коленях будет умолять, чтобы мы его взяли с собой. Потому, что таких дураков как Диоген, еще поискать надо. — Он подошел к окну и, глядя куда-то вдаль, задумчиво произнес: — Вот такая вот, славная, дурацкая компания, наклевывается.

Он застыл у окна, думая о чем-то, о своем, домовском. Журиновский решил не отвлекать его. Он задумался над словами Никанора. Тот стоял, не шевелясь, видно тоже решил дать время Вольфовичу, подумать. Наконец, он решил, что Журиновский, все понял.

— Все. Одевайся. — Он протянул гостю пиджак и галстук. — Пора стол накрывать. Чайку попьем, баранками похрумкаем.

Вольфович принял из рук Никанора свои вещи и вытаращил глаза на торговый ярлык, прилепленный к галстуку.

— А-а-а… Э-э-э… — Он показывал пальцем на ярлык.

— Оторви сам. — Никанор проследил за пальцем гостя. — Лакеев у нас нет. Зажим на галстуке твой?

Вольфович кивнул.

— Депутатское удостоверение в пиджаке, твое?

Кивок головы.

— Значит и вещи твои, а то, что как новые, так радоваться надо.

Скрипнула дверь и в горницу ввалились Иван, Диоген и Брыня. От них веяло весельем, здоровьем и пивом «Невское». Никанор быстро достал свой чугунок, из которого вытряхнул на стол огромный, пузатый самовар с пятилитровым заварным чайником на верху. Затем, произвольно, раскидал плетеные из ивы вазы и заполнил их разносортными конфетами и разнообразным печевом. Прямо на скатерть высыпал горку баранок, горку сушек и горку кренделей. Перед каждым поставил большие, в красный горошек, чашки с блюдцами; убрал чугунок в правый карман пиджака; взял в левую руку свою деревянную ложку и сел во главе стола.

Владимир Вольфович, осторожно, отпил из своей чашки. Чай был вкусный, бодрящий. Остатки похмелья умчались по-английски. Он перегнулся к Ивану.

— Скажите, а где вы берете такой вкусный чай?

— Никанор! — Иван разломил сушку на две половинки. — Гостю понравился твой чай.

— Что? Хорош чаек? — Никанор вдохнул аромат, исходящий от его чашки. — Силу дает и ясность ума. Отличный сбор делает Диогенова жена.

Диоген, как раз показывал Брыне, как он может ловить ртом сахар. Он подкинул сахарок рукой и, задрав вверх голову, открыл рот. Сахарок подлетел, завис в воздухе и ринулся вниз, к точке назначения. И все было бы так, как задумал Диоген, но, услышав про его жену, сахарок пролетел чуть дальше, чем было задумано. Диоген хрюкнул пару раз, а потом захрипел, синея. Спасибо Брыне! Он мгновенно оценил ситуацию, подбежал к Диогену и хлопнул его по спине. Ножки резного стула отломились, косичка, на бороде Диогена, расплелась, а заблудившийся сахарок, вылетел изо рта, булькнув в чашке Брыни.

— Фокус не удался! — Объявил Никанор, откидывая ногой сломанный стул и, доставая из левого кармана, точно такой же, но не сломанный.

Владимир Вольфович повернул голову к Ивану.

— Диоген, как-то неадекватно отреагировал, когда услышал про свою жену. — Посетовал он Ивану. — Хорошо, что все обошлось.

— Диоген у нас философ. — Уважительно отозвался Иван.

— А причем тут…?

— А его жена, порядочная ведьма. — Закончил он и сунул в рот половину сушки.

— А-а-а! — Вольфович сделал понимающее лицо, хотя единственное, что он понимал, это то, что с каждым часом, он все больше не понимает в происходящем. — Скажите, а когда мы перейдем к моему вопросу?

— А мы вас очень внимательно слушаем.

Иван заинтересованно посмотрел на Владимира Вольфовича. Тот тоже заметил, что окружающие застыли, глядя на него, даже Диоген перестал заплетать косичку на бороде. Он ослабил галстук и сделал глоток из чашки.

— Господа! — Он обвел присутствующих взглядом. — Я приехал к вам по личной инициативе. Мне нужна ваша помощь. — Он глубоко вздохнул. — Мне сказали, что только вы справитесь с моим делом.

Журиновский замолчал, не зная, что говорить. Вместо ясных мыслей, в голове вертелись гномы, дураки, домовые, какая-то ведьма, греки с олимпийским огнем и даже один паровоз. Снова вернулось чувство, что он зря сюда приехал. Перед глазами всплыло смеющееся лицо внука. Обида за страну, за народ, за Думу, нахлынула девятым валом. Чтобы не задохнуться, пришлось открыть рот и дышать им как рыба. Сердце защемило тоской так, что глаза закрылись сами по себе. Некоторое время, он боролся сам с собой. И когда он, уже хотел встать, чтобы уйти, его вдруг пробрала злость.

— Подонки!!! — Он грохнул по столу кулаком. — Негодяи!!!

На его кулак легла чья-то ладонь. Владимир Вольфович открыл глаза. Вся четверка обитателей долины, сидела напротив него, и они ждали продолжения. Ему стало легко и свободно. Он только сейчас понял, что только эти парни смогут помочь ему.