Вольфович хотел возразить, но Иван, жестом, остановил его и продолжил:

— Молния, говоришь? Хм! А чем отгоняют комаров, когда они вконец достали? — Он посмотрел на поникшего Журиновского. — Правильно! Дымом! А дыма без огня, сам понимаешь!

Челюсть собеседника отвисла. Он побледнел.

— Ты, чо? Вольфович? — Иван уставился на него. — Водка хорошая. Мне ее Горемыко привез перед перестройкой.

— Причем здесь водка? — Журиновский сморщился. — По-моему, вы сгущаете краски.

— Конечно! — Воскликнул Иван. — Сгущаю! Еще как сгущаю. А ты сразу бледнеть. — Он вставил рюмку в руки гостя.

— Так что ж, мне свою кровь народу отдавать, что ли? — Вольфович выпил.

— А это, кстати, идея. — Иван снова налил. — Тогда они точно платить будут. Во всяком случае, появится то, за что должны платить.

Владимир Вольфович взял у Диогена, простаивающую пиалу, налил в нее водки, до самых краев, и выпил. Окинул взглядом стол и, не найдя ложки, зачерпнул двумя пальцами икру. Он медленно слизывал ее с пальцев, размышляя над идеей Ивана. С одной стороны хорошо, когда все платят, а с другой стороны кровь отдавать жалко. В поле зрения Вольфовича забежал таракан и остановился, шевеля усами, словно размышляя с какого продукта начинать ужинать.

— Это кто? — Спросил Вольфович у Ивана, тыча пальцем в таракана.

Ваня внимательно проследил за траекторией пальца и махнул рукой.

— Это Гришка Отрепьев, самозванец.

— Почему самозванец? — Удивился гость.

— А мы, когда трапезничать садимся, — стал объяснять Иван, — мы его никогда не зовем. Он сам приходит. Ты его, Вольфович, не обижай. Тараканам, сейчас, ох как нелегко живется. — Он склонился к самому уху своего гостя и зашептал. — Говорят, что их китайцы отовсюду выживают. У них такая государственная доктрина: занять во всем мире биологическую нишу тараканов. Я по телевизору смотрел одну передачу, так там говорили, что они даже прописываются в квартиры к русским. А хозяева этих квартир, даже не подозревают об этом.

— Почему? — Удивился Вольфович и махнул стопарик.

— Ну, наверное, они по щелям прячутся, а на кухню выползают ночью, когда хозяева спят.

— Ну да!? — Изумился гость и пропустил еще один стопарик.

— Извини, Вольфович. За что купил, за то и продаю. — Развел руками Иван.

Скрипнула дверь и в комнату ввалились Брыня с Никанором. Их покачивало. Должно быть, они составили компанию водителю, а может, махнули Пелагееной «мухоморовки». Нетвердой походкой, парочка направилась к своим местам. Журиновский смотрел на двоившихся приятелей исподлобья.

"Братьев с собой притащили, сейчас все сожрут. Гномы, они такие! — Подумал он и придвинул к себе икру. — Хрен им!".

Владимир Вольфович сам налил себе водки в Диогенову пиалу и выпил.

— А Брыня, гном? — Спросил он у Ивана и приложил к губам палец.

— Не может быть? — Прошептал в ответ Иван и окинул Брыню взглядом.

— Да! — Утвердительно кивнул Вольфович, взял бутылку с водкой, отпил из горлышка и протянул ее Ивану.

— Кто бы мог подумать! — Изумился Иван и присосался к горлышку.

Когда луна заглянула в окно, ее взору предстала такая картина:

Посреди комнаты, стоял большой, празднично накрытый объедками, стол. Какой-то гном, в трусах офигительной расцветки, спал, уткнувшись лицом в салат. Рядом с ним, обхватив одной рукой жареного поросенка и, положив на него голову, а второй рукой, прикрыв вазу с черной икрой, спал представительный мужчина в галстуке. Напротив представительного мужчины, на опрокинутом стуле, лежа сидел или сидя лежал, молодой парень, с надкусанным соленым огурцом в правой руке. Рядом с ним, сидел крепкий дед. Он откинулся на спинку резного стула и закрытыми глазами, разглядывал что-то, на совершенно чистом, выскобленном до блеска, деревянном потолке. Во главе стола, на полу, лежал, свернувшись калачиком и, подсунув под левую щеку расписную деревянную ложку, лохматый мужичок в косоворотке и полосатых штанах.

Если бы, на месте луны, был русский человек, он бы позавидовал. Сразу было видно, что ребята посидели по-человечески. Почему по-человечески? Потому что без мордобоя. С мордобоем, это называлось бы: "посидели славно!".

Владимир Вольфович попытался поднять голову, но не смог. Мало того, что она не поднималась, так она еще и раскалывалась на черепки. Не открывая глаз, он ощупал свою голову руками, пытаясь обнаружить трещины.

— Очнулся, Вольфович? Силен, ты, поспать!

Голос был знакомый. Жаль, что глаза не открывались. Теперь гадай в слепую, кто тут рядом находится.

— Ты резких движений не делай. При похмелье это не рекомендуется.

"Точно! Я же вчера с гномами пил. А зачем?".

Он попробовал открыть глаза, и это ему на треть удалось. Он понял, что его голова, сжимаемая руками, покоится на столе. Напротив головы, через стол, сидел лохматый мужичок и сочувственно улыбался.

— Ты гном? — Спросил Вольфович, поднимая голову при помощи рук.

— Нет. — Мужичок с тревогой заглянул Журиновскому в глаза. — Я домовой. Никанор. Мы с тобой вчера на бургерштраф пили.

— Брудершафт. О-о-о. Го-ло-ва-а-а.

Мужичок быстренько вынул из кармана чугунок, пошарил там рукой и протянул Вольфовичу деревянный ковш, в виде утки.

— Испей, — ласково проговорил он. — Полегче станет.

Владимир Вольфович, схватил ковш трясущимися руками и припал к нему губами. В комнате раздались звуки жадных глотков.

— Уф! — Напившись, выдохнул Журиновский. — А где гном Брыня?

— Брыня не гном. Он воин! — Пояснил Никанор. — Гном, у нас, Диоген.

— Диоген? — Вольфович удивился, сделал еще пару глотков и поставил ковш на стол. — Диоген не гном, а грек.

— Грек? — Настал черед удивляться Никанору. — А мне ничего не говорил. Вот засранец!

— Слушай, Никанор. — Журиновский кивнул на чугунок. — А у тебя, там, коньяк имеется.

— Сколько?

— Грамм пятьдесят.

Никанор вытащил из чугунка стопку с коньяком. Вольфович выпил и блаженно закрыл глаза, прислушиваясь к теплу, разливающемуся по внутренностям. Вдруг он встрепенулся.

— Черт! — Он вскочил и начал приводить в порядок свой костюм.

— Ты чо, Вольфович?

— У меня же дело к Емелину Ивану Ивановичу. — Журиновский оглянулся, чтобы удостовериться, что в комнате только они с Никанором, и шепотом спросил: — Он тоже гном?

— Ванька-то? Нет! — Никанор отрицательно покачал головой. — Он, просто дурак.

— Дурак? — Вольфович застыл. — В каком смысле?

— У них в роду все дураки.

— Значит все зря? — На Вольфовича было жалко смотреть. — Поездка, пьянка, надежда, работа. Подать в отставку и все проблемы решены.

— Ты чо там бормочешь? Галстук жалеешь, что ли? Мы его мигом исправим, как новый будет.

Владимир Вольфович, только сейчас заметил, что держит в руке, замызганный икрой, галстук. Он медленно развязал его и бросил на пол. Потом с горечью посмотрел на Никанора и, пугающе спокойным голосом, сказал:

— Какой, на хрен, галстук? Какое, на хрен, исправим? У меня внука украли! Подонки! Негодяи!

— Вольфович! Друг! — Никанор сунул ему в руки стопку коньяка. — Выпей соточку, успокойся. Не убивайся, ты так. Бесполезно. Хочешь убиться? Иди к Брыне и врежь ему как следует. Вот тогда, ты точно убьешься. Думаешь, я не понимаю, что у тебя сейчас в голове? А вот, хрен ты угадал! Все я вижу. Думаешь, что Иван дурак, и дело твое завалит? Еще один хрен за угадывание. Ты что ж, в детстве, только уголовный кодекс читал? Не знаешь, что у нас на Руси, только дураки и могут что-то сделать? Кто, как не дураки, могли выступить против Орды на Куликовом поле. Или ты думаешь, что аспирант, запоролся с поляками в болото и там сгинул с ними? Вундеркинды, что ли, бросались грудью на пулеметы и шли на таран? Спал, что ли, когда умники страну в пропасть столкнули? Хорошо, что дураки притормозили, а то бы разлетелась Русь на кучу маленьких Люксембургов. И раскис ты, как баба, потому, что так и не понял, что дурак, это не диагноз, а мнение. И даже не это главное. А главное то, что ты сам являешься дураком, оставаясь при этом хорошим человеком, дающем дельные советы с трибуны.