Оба, и Рувато и Барден, были мечтателями, но не позволяли себе воспарить высоко над землей, день за днем принуждая себя к заботам о насущном. И даже освободившись от мирской и земной суеты, они изыскали для себя одинаковые занятия: исписывали страницу за страницей, поверяя бумаге свои мысли, которые не поверяли ранее никому из людей. С сочинениями Рувато Илис уже ознакомилась четыре года назад, и они произвели на нее известное впечатление; Бардена она знала как автора серьезных научных трудов, и не подозревала в нем таланта к сочинительству романтически-мистических или иронических историй. Эти истории, похожие на сказки, изумили ее сильнее, чем сюрреалистический бред, рожденный больным рассудком Рувато. Жесткий, как камень, неумолимо суровый и жестокий Барден не мог написать такого! И, однако же, писал. Оставалось предположить только, что его душу и разум изуродовали, а то и убили в детстве неправильным воспитанием, и только сейчас что-то начало оживать и выправляться. Неожиданное признание Бардена в какой-то степени подтвердило это предположение.
— Последнее время я чувствую себя как мальчишка, — заявил он однажды. — Так легко и весело мне не было лет сорок. Безумие какое-то! Может быть, это старческое слабоумие?
— А может быть, вы влюблены? — ехидно отозвалась Илис.
Барден посмотрел на нее, прищурившись — от этого долгого взгляда ей почему-то стало не по себе, — и ответил:
— Может быть.
"В кого?" — чуть не брякнула Илис, но вовремя сдержалась. Не ровен час, услышишь что-нибудь такое, чего слышать не хочешь.
Раза три в загородный дворец приезжал Марк. С нескрываемым изумлением смотрел он на беззаботно беседующих Бардена и Илис.
— Я никогда не видел отца таким, — шепнул он Илис, отведя ее в сторону. — Что ты с ним сделала?
— Ничего, — весело ответила Илис. — Между прочим, для меня он такой тоже внове.
— У него как будто душа из темницы на свет вылетела, — задумчиво сказал Марк и, несмотря на странную формулировку, Илис очень хорошо поняла, что он имел в виду.
Но лето заканчивалось, и она с неохотой вспомнила о необходимости возвращения домой. Или, вернее, в школу, где уже, вероятно, ждали ее с нетерпением. Илис страшно не хотелось прощаться с Барденом, но пригласить его с собой она стеснялась: она не могла быть с ним настолько запанибрата, как с запропавшим князем Слооком. С легкостью она ехидничала и дерзила ему, но такой простой вопрос, как "Не хотите ли взглянуть на мою школу?", не желал идти у нее с языка. Илис оробела, как послушница-первогодок.
Барден разгадал ее мучения без слов и без мыслечтения (и спустя восемь лет он честно исполнял свою клятву).
— Надеюсь, ты как-нибудь пригласишь меня испробовать твой замечательный портал, — сказал он с улыбкой, опустив на ее плечо тяжелую руку.
Илис с готовностью схватилась и за руку, и за фразу:
— Хотите — прямо сейчас приглашу?
К ее разочарованию, Барден отказался.
— Нет, — сказал он. — Мне кажется, по возвращении тебя ожидают несколько сюрпризов, и некоторое время тебе будет не до меня.
— Опять пророчествуете? — с подозрением спросила Илис.
— Можно и так сказать, — уклончиво ответил Барден.
— Может, тогда вы мне скажете, какого рода будут эти сюрпризы?
— Нет, не скажу.
— Жаль, — вздохнула Илис и отступила на шаг, все еще удерживая его руку в своих. — Но все равно я с вами прощаться не буду — вот разберусь с сюрпризами и вернусь к вам. Не прогоните?
Барден засмеялся, притянул ее к себе и поцеловал в макушку, как ребенка. Тогда Илис, повинуясь очередному внезапно нахлынувшему порыву, бороться с которым у нее уже не было ни сил, не желания, сделала, наконец, то, что хотела сделать с самого начала: поцеловала его руку и прижалась к ней щекой.
* * *
Вернувшись в школу, никаких сюрпризов Илис не обнаружила и почувствовала легкое разочарование. Похоже было, что на сей раз феноменальное чутье Бардена дало осечку.
Но уже через полчаса она позабыла о предсказанных им сюрпризах, погрузившись в пучину обыденных дел. Две молоденькие храмовые магички, помощницы старшей наставницы — каковой являлась Илис, — очень обрадовались возвращению своей начальницы, и немедленно вывалили на нее груду свежих школьных новостей. Ничего из ряда вон выходящего в ее отсутствие не случилось, за исключением мелких шалостей учеников, но это дело обычное, начинающие магики не могут не шалить, Илис знала по себе. Поэтому наказывать она никого не стала, а ограничилась кратким предупреждением, напомнив своим подопечным в очередной раз, что неконтролируемое, небрежное применение магических сил может привести к прискорбным последствиям. Подопечные (число которых за последний год увеличилось до десяти) покивали, но, кажется, не особенно обеспокоились. Илис велела помощницам внимательнее следить за учениками, особенно за младшими, и на этом разбирательства завершились.
Неделю она тихонько плыла по течению размеренной школьной жизни и начинала уже подумывать о возвращении в Касот, когда однажды утром, из кипы ежедневной почты выудила письмо из Карата. Надписано оно было рукою Брайана, что уже само по себе являлось удивительным: Брайан был небольшим любителем писать письма; а говоря по правде, этого дела терпеть не мог. Только экстремальные обстоятельства могли заставить его взяться за перо. Уж не случилось ли чего? встревожилась Илис и жадно впилась глазами в неровные и небрежные строки. Почерк у Брайана был ужасный, писал он со множеством ошибок, а теперь, к тому же, торопился и волновался, так что разобрать его корявые буквы было труднехонько.
Взволноваться ему было от чего: единственная и любимая дочка сообщила ему, что хочет выйти замуж, и за кого! — за Грэма Соло. Тот будто признался ей в любви и предложить стать его женою, а она, маленькая глупенькая дурочка, с радостью согласилась. И сговоренная пара явилась к родителям невесты за благословением.
Брайан искренне недоумевал, как вообще могла возникнуть взаимная сердечная склонность между не похожими ни по характеру, ни по склонностям людьми, и злился на себя за то, что ничего не замечал. Его не порадовала перспектива в ближайшее время заполучить такого зятя; скорее, он пришел в ужас, хорошо зная, что Грэм за человек. Он разговаривал по очереди с Грэмом и дочерью, пытался отговорить их, но — бесполезно. Джем была словно околдована, глаза ее светились счастьем и восторгом при мысли о супружестве с мастером Соло, никаких предостережений она и слышат не желала. Что до Грэма, то в ответ на все уговоры он только мрачно улыбнулся и сказал: "Если Джем не откажется от меня, то и я от нее не откажусь".
Его можно было понять: в кои-то веки выпал шанс обрести счастье.
Запретить брак Брайан не посмел. Сам он в молодости был не слишком почтительным сыном, и увел Анастейжию из родительского дома, даже не поставив в известность ее отца и мать; к алтарю Травии они пришли без благословения. Помня об этом, Брайану пришлось смириться, и, скрепив сердце, он благословил молодых.
День свадьбы был уже назначен, и он приглашал Илис быть гостьей на этом торжестве.
— Ну и ну, — сказала себе Илис, дочитав письмо.
Ничего подобного она не ожидала; во всяком случае, не так скоро. Грэм, полагала она, при его осторожности и неспешности в делах сердечных, будет раскачиваться и ухаживать по крайней мере год, прежде чем решится сделать предложение. И вдруг такой скоропалительный брак! Илис даже не знала, радоваться ей или огорчаться.
Но зато она знала, что на свадьбе не появится. Очень ей не хотелось, чтобы Брайан размазал ее по стенке за содействие этому явному мезальянсу. Впрочем, ему неоткуда знать, что Илис приложила руку к сближению его дочери и Грэма, но все-таки… все-таки ей не хотелось рисковать.
Она очень хорошо понимала смятение Брайана. Понимала и чувства Грэма: это был самый невезучий человек из всех, знакомых ей; он вечно влипал в ситуации, серьезно угрожающие его здоровью, а то и жизни; умудрялся настраивать против себя друзей, знакомых, родных и возлюбленных; скитался по всему миру и нигде не мог обрести покой. И вот, ему встретилась девушка, которая горячо и искренне полюбила его такого, каким он был, со всеми его отвратными чертами и привычками. (Справедливости ради нужно отметить, что ранее Илис уже знала девушку, любившую Грэма до умопомрачения, но он с маниакальным упорством держал ее на изрядном расстоянии от себя, обращался с ней, с точки зрения Илис, просто отвратительно, и в конце концов оставил ее в одном из медейских храмов Фекса, поручив заботам сумеречных братьев. Ему было тогда чуть за двадцать — совсем мальчишка! — но и в юности характер у него был омерзительный.) И вот, после всех многолетних несчастий, Грэм встречает Джем: веселую, нежную, ласковую, не испугавшуюся его рычания, злобных взглядов, шрамов и татуировок. Устоять перед искушением, не покориться ее любви было очень сложно — и он не устоял. Приручила его Джем временно или навечно, будет видно только спустя сколько-то времени, но пока Грэм изъявил готовность стать «домашним».
