— Он сошел с ума? — с подозрением спросил Тео. — Или это ловушка?

— Я здесь, перед вами, — напомнил Марк. — Если это ловушка, то только для самого отца.

— Твой отец, — фыркнул Тео, — и пальцем не шевельнет, если мы объявим о своем желании казнить тебя. Я это знаю, и ты это знаешь.

Марк побледнел и увидел, что смуглый Дэмьен побледнел тоже. Им обоим было, что вспомнить.

— Но каков будет ваш ответ? — спросил Марк, стараясь не выдать волнения.

— Это вскоре узнает Барден, — сухо ответил Тео. — Тебе же придется задержаться у нас в гостях еще на какое-то время.

Ничего другого Марк и не ждал, и все же ему стало не по себе. Разумеется, он не мог рассчитывать на то, что Тео снабдит его письмом для Бардена и отправит в обратный путь. Но оставаться заложником ему не хотелось.

Ну да кто спрашивал о его желаниях?

Полагая, что теперь-то уж ему придется познакомиться с подвалами замка, Марк снова ошибся. Предоставленная им Дэмьеном спальня оставалась в его распоряжении, но только теперь у дверей ее стояла стража, а завтракал, обедал и ужинал Марк в одиночестве, не покидая пределов комнаты. Тяжелее всего было переносить безделье, Марк просто с ума сходил. Целыми днями он мог развлекаться только тем, что смотреть в окно, по счастью, выходящее во двор. О побеге он даже и не думал. Такой поступок мог бы испортить весь план отца.

Испытав на себе прелести путешествия через телепорты, Рувато повеселел и перестал, чуть что, темнеть лицом. Илис могла гордиться своим искусством — и гордилась. Жаль, что с помощью телепорта она не могла перенестись через океан с той же лихостью, с какой промчалась по материку из Медеи до самого океанского побережья южного Бергонта. Будь Илис одна, она бы рискнула попытать силы и махнуть до Латера без «пересадок» (хотя даже Барден не решался перебросить себя через океан в один заход), но она боялась покалечить, а то и убить Рувато, поскольку такой далекий не опробованный телепорт был очень опасным. К тому же, она не слишком хорошо полагалась на память. Во дворце на Латере она была очень давно, и все там могло уже перемениться. Поэтому они с Рувато отправились на пристань искать корабль, который доставил бы их до Истрии.

Им посчастливилось найти истрийский парусник, который шел прямиком на Латер, в столичный порт. Капитан охотно брал на борт пассажиров, особенно таких, как Илис и Рувато, которые выглядели благородными господами (Илис предусмотрительно нарядилась в женское платье). Им отвели две отдельные каюты, крошечные, но оформленные изящно. На этом настоял Рувато, а Илис было все равно, где путешествовать, она была согласна плыть хоть в одной каюте со спутником, хоть в трюме.

Первые несколько дней путешествия выдались для Рувато нелегкими — его свалила морская болезнь. Пока Илис разгуливала по палубе, наслаждаясь солнцем, морским воздухом и пошучивая с офицерами, Рувато, весь зеленый, валялся в своей каюте. Потом капитан, удивленный отсутствием благородного пассажира на палубе и во время трапез, поинтересовался у Илис, что случилось. Узнав о недомогании князя, он немедленно отправился к несчастному и предложил ему глотнуть «проверенного» снадобья. Рувато нечего было терять, он согласился, и, о чудо, морскую болезнь как рукой сняло. Он вернулся к жизни, выбрался наверх, к солнцу, и после этого уже почти не уходил с палубы.

Морской воздух явно пошел ему на пользу. Видя происходящие с ним перемены, Илис радостно удивлялась: это был уже совсем другой человек! Он загорел, щеки его окрасились, наконец, румянцем, взор был светел; он часто и охотно смеялся и много разговаривал. У него появился аппетит!.. Ко всему прочему, расставшись с неизменным камзолом, Рувато разгуливал по палубе в распахнутой рубахе и с головой, повязанной позаимствованным у кого-то матросским платком.

Припомнив давний разговор с Ивом, Илис подумала, что, вероятно, именно таким Рувато и был до ранения — душой компании. На корабле в него буквально все влюбились. Матросы и вовсе приняли его как своего, несмотря на то, что в морском деле он не понимал ничегошеньки; а они к тому же обычно не жаловали бездельников. Рувато же именно что бездельничал первые дни. Все его занятия сводились к прогулкам по палубе и долгими беседами со всяким, кто попадал в поле его зрения и оказывался не слишком занят работой. Потом Илис нередко наблюдала, как Рувато брался помогать кому-нибудь из матросов. Ему охотно объясняли, как надо делать незнакомую ему работу, и он, к всеобщему удивлению (и к своему собственному), справлялся. Одно только Рувато не решался сделать: подняться по снастям наверх, к парусам. Опасения его были понятны, его координация движений оставляла желать лучшего, у него кружилась голова, и он терял равновесие. По той же причине он старался не подходить к фальшборту во время сильной качки. Матросы вначале пытались подбить его подняться наверх, хотя бы к "вороньему гнезду", смеялись и старались взять его "на слабо", но Рувато только спокойно улыбался и молчал. И от него отстали, ничуть при этом не потеряв к нему уважения.

Дошло до того, что он начал через раз появляться в офицерской кают-компании, служившей столовой для капитана, старших офицеров и важных пассажиров, предпочитая есть вместе с матросами.

— Да вам можно уже податься в моряки, — весело заметила Илис, наткнувшись как-то на босого и взмокшего от усилий Рувато, который в этот момент боролся, как с удавом, с толстым и негнущимся канатом.

— Я об этом думал, — сказал Рувато, улыбнувшись ей в ответ. Улыбка эта была не бледная и томная, как обычно, а яркая и зубастая. — Может, и попрошусь к капитану матросом на обратный путь.

— Сначала вы обещали поехать со мной во дворец, — напомнила Илис.

— Само собой, — отозвался Рувато, но тут канат вырвался у него из рук, и ему стало не до разговоров.

Пока князь развлекался морскими заботами, Илис проводила время в обществе капитана и остальных пассажиров, которых на корабле было еще трое. Все они были истрийцы и происходили из благородных семей. В беседах с ними Илис отводила душу. Представившись истрийской аристократкой, вынужденной покинуть родину вследствие сложных семейных обстоятельств много лет назад и только теперь получившей возможность вернуться (и она почти не грешила против истины), Илис взялась расспрашивать земляков, что да как в Истрии. Знатные истрийцы были от нее без ума, как от единственной женщины в компании, всячески баловали ее и развлекали рассказами. Илис разыгрывала аристократку. Заблаговременно она обзавелась парой изящных туалетов, и теперь пустила их в дело, присовокупив к ним светские манеры, усвоенные от Бардена и Рувато. Со временем она даже начала входить во вкус.

Получилось так, что Илис с Рувато на время поменялись ролями.

Это путешествие стало самым приятным в биографии Илис. В кои-то веки рядом с ней не крутилось ни одного психа, никто никого не задирал и никому не норовил выбить зубы. Команда не бунтовала, на горизонте не было пиратов, и даже погода держалась на удивление славная, с непрекращающимся попутным ветром. Даже капитан диву давался.

Когда же через две недели тихого плавания впередсмотрящий закричал: "Земля!", Илис позабыла про все свои свежеприобретенные изящные манеры. Мухой она метнулась в каюту, как могла быстро выпуталась из платья, переоделась в мужской костюм и через минуту взлетела наверх, в "воронье гнездо", перепугав и приведя в недоумение всю команду во главе с капитаном. Позже Илис и сама не могла припомнить, как это у нее так ловко получилось. В верхолазанье она особо не упражнялась. Но уж очень ей захотелось быстрее, скорее, как можно раньше увидеть родные берега!..

А еще через пару часов Илис уже стояла у борта, чинная, благородная, и с замиранием сердца смотрела на показавшуюся на горизонте береговую линию Латера. Ей казалось, что она уже различает бьющиеся над гаванью разноцветные флаги.

— Это сон, этого не может быть, — пробормотала она, зажмурившись, и почувствовала, как руку ей сжимают теплые пальцы Рувато. Он стоял с ней рядом, уже в привычном своем виде, и до рези в глазах всматривался в морской простор. Приближение чужой, незнакомой земли, взволновало и его тоже.