«Мы должны куда-нибудь добраться, – говорит Макс, – думаю, теперь мы сможем ехать напрямик без дороги».

«В каком направлении вы решили ехать?» – спрашивает Полковник.

Макс отвечает, что на запад в сторону Белиха. Если мы выедем на берег Белиха, мы найдем основную дорогу телль Абьяд – Ракка и сможем дальше ехать по ней.

Мы едем дальше. У Мэри прокол в шине и мы теряем драгоценное время. Солнце садится.

Внезапно перед нами предстает радующее глаз зрелище – впереди бредут люди. Макс издает радостный вопль. Он останавливается около них, произносит приветствия, задает вопросы.

Белих? Белих прямо впереди. Через десять минут на такой машине, как наша, мы будем там. Ракка? Мы ближе к теллю Абьяду, чем к Ракке.

Пять минут спустя мы видим зеленую полосу впереди – это растительность вдоль реки. Громадный телль возвышается над ней.

Макс в восторге восклицает: «Белих – посмотри на него! Телли всюду!»

Телли действительно производят впечатление – большие, устрашающие и очень прочные на вид.

«Сногсшибательные огромные телли», – говорит Макс.

У меня голова и глаза дошли уже до почти невыносимой стадии боли, поэтому я из вредности говорю: «Min Ziman er Rum».

«Ты более или менее права, – говорит Макс. – В этом трудность. Эта прочность означает римскую каменную кладку – цепь фортов. То, что нам нужно, там в глубине, я уверен, но слишком долго и слишком дорого добираться до него туда вглубь».

Я чувствую, что археология меня абсолютно не интересует. Мне нужно место, где можно лечь, много аспирина и чашка чая.

Мы выезжаем на широкую дорогу, ведущую на север и на юг, и поворачиваем на юг на Ракку.

Мы сильно сбились с дороги, и проходит еще полтора часа, прежде чем мы видим раскинувшийся впереди город. Уже темно. Мы въезжаем на окраину. Это чисто восточный город – никаких европейских зданий. Мы спрашиваем, где Services Speciaux[93] . Офицер очень любезен, но его беспокоит наш комфорт. Здесь нет никакого подходящего жилья для путешественников. Может быть, мы поедем на север в телль Абьяд? Через два часа, если мы поедем быстро, мы были бы вполне удобно устроены.

Но никто из нас, а меньше всех страдающая я, не может вынести и мысли о еще двух часах толчков и болтанки. Любезный офицер говорит, что есть две комнаты – очень жалкие, правда, ничего европейского, но если у нас с собой постели и слуги?

Мы приезжаем к дому в полной темноте. Мансур и Али бегают с фонариками и зажигают примус, расстилают одеяла и мешают друг другу. Я с тоской думаю о быстром и ловком Субри. Мансур неправдоподобно медлителен и неловок. Тут приходит Михель и критикует то, что делает Мансур. Мансур останавливается, и они спорят. Я извергаю на них весь арабский, который я знаю. Мансур выглядит напуганным и снова начинает действовать.

Приносят свернутые постельные принадлежности и одеяла, и я опускаюсь на них. Внезапно рядом со мной оказывается Макс с чашкой чая, о которой я так мечтала. Он приветливо спрашивает, не плохо ли мне. Я говорю да, хватаю чай и проглатываю четыре таблетки аспирина. Чай кажется мне просто нектаром. Никогда, никогда, никогда ничто не доставляло мне такого удовольствия! Я откидываюсь назад, глаза мои закрываются.

«Мадам Жако», – бормочу я.

«А? – у Макса вид испуганный. Он наклоняется. – Что ты сказала?»

«Мадам Жако», – повторяю я.

Ассоциация правильная, я знаю, что я имею в виду, но конкретная фраза ускользает от меня. У Макса на лице появляется выражение, как у больничной сестры, – ни в коем случае не противоречить пациенту!

«Мадам Жако сейчас тут нет», – говорит он успокаивающим тоном.

Я бросаю на него раздраженный взгляд. Мои глаза тихо закрываются. Кругом еще идет суматоха. Готовят ужин. Кому это надо? Я собираюсь спать – спать...

Как раз когда я почти заснула, фраза всплывает в моем сознании. Конечно же! «Completement knock out!»[94] , – говорю я с удовлетворением.

«Что?» – говорит Макс.

«Мадам Жако», – говорю я и засыпаю.

* * *

Самое лучшее в том, что засыпаешь страшно усталая и измученная головной болью, это тот чудесный сюрприз, когда на следующее утро просыпаешься здоровая и полная энергии.

Я чувствую себя полной сил и отчаянно голодной.

«Ты знаешь, Агата, – говорит Макс – Я думаю, что прошлой ночью у тебя был жар. Ты бредила. Ты все время говорила о Мадам Жако».

Я бросаю на него презрительный взгляд и отвечаю, как только мне удается, поскольку рот у меня набит прожаренным до жесткости яйцом.

«Глупости! – говорю я наконец. – Если бы только взял на себя труд слушать, ты бы точно знал, что я имела в виду! Но у тебя, наверное, все мысли были заняты этими теллями на Белихе...»

«Ты знаешь, было бы интересно, – сразу же проявляет энтузиазм Макс, – хотя бы проложить одну или две пробные траншеи на каком-нибудь из этих теллей...»

Входит Мансур, сияя улыбкой во всю свою глупую, честную физиономию, и спрашивает, как сегодня чувствует себя Хатун.

Я говорю, что я здорова. Мансур, кажется, расстроен из-за того, что я так крепко спала, когда ужин был готов, что никто не захотел меня будить. Не съем ли я еще одно яйцо теперь?

«Да», – говорю я, съев уже четыре. И если на этот раз Мансур будет жарить его минут пять, это будет вполне достаточно!

Около одиннадцати мы отправляемся к Евфрату. Река здесь очень широкая, местность вокруг светлая, плоская и сияющая, а в воздухе дымка. Все вместе это нечто вроде симфонии в цвете, который Макс, описывая керамику, назвал бы «розовато-коричнево-желтый».

Переправа через Евфрат в Ракке – это очень примитивный паром. Мы присоединяемся к другим машинам и удобно устраиваемся ждать парома – час или два.

Какие-то женщины спускаются за водой с жестянками от керосина. Другие стирают белье. Это выглядит как орнамент на фризе – высокие, одетые в черное фигуры, нижняя часть лица закрыта, головы они держат очень прямо, с больших жестянок сыплются капли воды. Женщины двигаются вниз и вверх, медленно, без спешки.

Я с завистью думаю, как должно быть хорошо, когда твое лицо скрыто под покрывалом. Наверное, чувствуешь себя в уединении, в тайне... Только глаза смотрят на мир – ты видишь его, а он тебя нет...

Я вынимаю зеркальце из сумочки и открываю пудреницу. «Да, – думаю я, – как хорошо было бы скрыть под покрывалом твое лицо!»

Приближающаяся цивилизация начинает оживать во мне. Я начинаю думать о разных вещах... Шампунь, роскошный фен... Маникюр... Фарфоровая ванна с кранами. Соли для ванны. Электрический свет... Еще туфли!

«Что с тобой? – говорит Макс. – Я два раза спросил, обратила ли ты внимание на второй телль, который мы вчера вечером проезжали по дороге от телля Абьяда».

«Не обратила».

«Ты не обратила внимания?»

«Нет. Вчера вечером я ни на что не обращала внимания».

«Он не был таким цельным, как остальные. На его восточной стороне заметна эрозия. Я думаю, может быть...»

Я говорю ясно и твердо: «Я устала от теллей».

«Что?» – Макс смотрит на меня с таким же ужасом, какой мог бы почувствовать средневековый инквизитор, услышав особенно откровенный образчик святотатства.

Он говорит: «Ты не можешь устать от них!»

«Я думала о других вещах», – я высыпаю на него весь список, начиная с электрического света, и Макс проводит рукой по затылку и говорит, что он бы не имел ничего против того, чтобы его наконец хорошо постригли.

Мы все соглашаемся, что очень жаль, что невозможно сразу переместиться с Чагара, скажем, в «Савой»! А так, острое удовольствие от контраста всегда теряется. Мы проходим через стадию не очень хорошей еды и частичного комфорта так, что удовольствие от включения электрического света или от открывания крана притупляется.

Наконец паром приходит. Мэри осторожно загоняют вверх по наклонным доскам. За ней следует Пуалу.