«Не бойся, брат, – кричит он, – даже если мне придется платить ему из своего кармана, он будет сторожить дом».

Макс улыбается, прекрасно понимая, что щедрое вознаграждение, о котором уже договорились со сторожем, скорее всего, в основном пойдет в карман шейху как его доля.

«Мы знаем, что под твоим присмотром все действительно будет в сохранности, – отвечает он. – То, что внутри дома, едва ли испортится, а что касается внешнего вида, каким удовольствием будет для нас передать его тебе в хорошем состоянии, когда настанет этот день».

«Да будет этот день еще не скоро! – говорит шейх. – Потому что, когда он настанет, вы не вернетесь больше, и мне будет грустно. Вы, наверное, будете копать еще только один сезон?» – добавляет он с надеждой.

«Один или два – кто знает? Это зависит от работы».

«Достойно сожаления, что вы не нашли золота, – только камни и горшки», – говорит шейх.

«Эти вещи не меньше интересны для нас».

«И все-таки золото – это всегда золото, – глаза шейха алчно вспыхивают, – во времена Эль Барона...»

Макс ловко прерывает:

«А когда мы вернемся в будущем году, какой подарок привезти лично тебе из города Лондона?»

«Ничего – совсем ничего. Мне ничего не надо. Часы из золота приятно иметь».

«Я буду помнить».

«Пусть не будет разговора о подарках между братьями! Мое единственное желание – служить тебе и Правительству. Если мой карман при этом опустеет – что ж, потерять деньги таким путем почетно».

«Наши сердца не будут знать покоя, если мы не будем уверены, что выгода, а не потери будут для тебя результатом нашей работы здесь».

В этот момент к нам подходит Михель, который до этого всех понукал и выкрикивал приказы, и сообщает, что все в порядке и мы можем ехать.

Макс проверяет бензин и масло, убеждается, что Михель взял запасные банки, которые ему было велено взять, и что никакой внезапный порыв экономии не восторжествовал. Провизия, запас воды, наш багаж, багаж слуг – да, все здесь. Мэри нагружена и на крыше, и внутри так, что почти разбухла, и приткнувшись среди всего этого сидят Мансур, Али и Димитрий. Субри и Ферхид возвращаются в Камышлы, где их дом, а формены едут поездом в Джераблус.

«Прощай, брат», – восклицает шейх, внезапно хватает Полковника в объятия и целует в обе щеки.

Огромная радость всей экспедиции.

Полковник становится цвета сливы.

Шейх повторяет такое же приветствие с Максом и горячо трясет за руки «инженеров».

Макс, Полковник, Мак и я забираемся в Пуалу. Бампс едет с Михелем на Мэри, чтобы пресекать любые «хорошие идеи», которые могут прийти в голову Михелю en route[91] . Макс снова повторяет Михелю свои инструкции. Он должен следовать за нами, но не на расстоянии всего трех футов. Если Михель попытается давить группы ослов и старых женщин на дороге, половину жалованья у него вычтут.

Михель шепотом бормочет «магометане», но козыряет и отвечает по-французски «Tres bien»[92] .

«Хорошо, едем. Мы все тут?»

У Димитрия с собой два щенка. Хайю сопровождает Субри. «К будущему году она у меня будет в прекрасном состоянии», – кричит Субри.

«Где Мансур? – орет Макс. – Где этот проклятый дурень? Мы уедем без него, если он не придет. Мансур!»

* * *

«Здесь!» – кричит запыхавшийся Мансур, появляясь. Он волочит две огромные и ужасно вонючие овечьи шкуры.

«Ты не можешь это взять с собой! Фу!»

«В Дамаске они будут стоить деньги!» «Какая вонь!»

«Солнце их высушит, если их разложить на крыше Мэри, и они не будут вонять».

«Они отвратительны. Оставь их».

«Он прав. Они стоят денег», – говорит Михель.

Он забирается на верх грузовика, и шкуры кое как прикрепляются с помощью веревочек.

«Так как грузовик едет за нами, мы запаха не почувствуем», – говорит Макс, смиряясь, – и, во всяком случае, они свалятся до того, как мы приедем в Ракку. Один из узлов Мансур завязывал сам!»

«Ха-ха! – смеется Субри, закинув голову и сверкая белыми и золотыми зубами. – Может, Мансур хочет отправиться в путешествие на лошади?»

Мансур опускает голову. Слуги так и не перестали дразнить его по поводу его поездки верхом из Камышлы.

«Двое золотых часов, – задумчиво говорит шейх, – хорошо иметь. Одни можно одолжить другу».

Макс торопливо дает сигнал к отправлению.

Мы медленно проезжаем через кучку домов и выбираемся на дорогу Камышлы – Хассеке. Толпы мальчишек кричат и машут.

Когда мы проезжаем через следующую деревню, Ханзир, мужчины выбегают из домов и машут и кричат. Это наши рабочие.

«Возвращайтесь в будущем году», – орут они.

«Inshallah!» – орет в ответ Макс.

Мы едем по дороге на Хассеке и оборачиваемся, чтобы бросить последний взгляд на Чагар Базар.

В Хассеке мы останавливаемся, покупаем хлеб и фрукты, идем и прощаемся с французскими офицерами. Молодой офицер, только что вернувшийся из Дейр-ез-Зора, интересуется нашим путешествием.

«Значит, вы едете в Ракку? Я вам расскажу. Когда подъедете к указателю, не следуйте ему. Вместо этого сверните на дорогу правее, а затем на ту, что отходит влево. Так вы попадете на прямую дорогу, с которой не собьешься. А другой путь очень запутанный».

Капитан, тоже слушающий разговор, вмешивается, говоря, что он очень советует нам ехать на север на Рас-эль-Айн, затем на телль Абьяд и дальше по оживленной дороге от телля Абьяда на Ракку. Тогда никаких ошибок не будет.

«Но это намного дальше, огромный крюк».

«В конечном счете может оказаться ближе».

Мы благодарим его, но упорствуем в своем первоначальном намерении.

Михель сделал необходимые покупки, и мы двигаемся в путь, направляясь на мост через Хабур.

Доехав до места, где встречаются дороги и есть один-два указателя, мы следуем совету молодого офицера. На одном указателе телль Абьяд, на другом Ракка, а между ними дорога без указателя. Должно быть, это она.

Через некоторое время дорога делится на три.

«Левая, наверное, – говорит Макс, – или он имел в виду среднюю?»

Мы сворачиваем на левую, а спустя некоторое время она делится на четыре.

В этой местности полно больших камней и низкорослого кустарника. Ехать приходится только по дороге.

Макс снова сворачивает на левую дорогу. «Нам надо было свернуть на самую правую», – говорит Михель.

Никто не обращает внимания на Михеля, так как из-за него мы оказывались на неверной дороге бессчетное число раз.

Я набрасываю покров тайны на последующие пять часов. Мы заблудились – заблудились в тех краях, где нет ни деревень, ни посевов, ни пастбищ бедуинов – ничего.

Дороги делаются все менее наезженными, пока не становятся едва различимыми. Макс старается придерживаться тех, которые ведут приблизительно в нужном направлении – а именно чуть к западу от юго-запада, но дороги в высшей степени зловредны. Они поворачивают и вьются и, как правило, ведут на север.

Мы ненадолго останавливаемся, чтобы съесть ленч и выпить приго-товленный Михелем чай. Жара удушающая, дорога очень скверная. От толчков, жары и ослепительного света у меня делается мучительная головная боль. Мы все слегка встревожены.

«Ну, – говорит Макс, – во всяком случае, у нас много воды. Что этот проклятый дурень делает?»

Мы оборачиваемся. Мансур, наш идиот, радостно льет нашу драгоценную воду, поливая себе на руки и лицо!

Я пропускаю высказывания Макса. Мансур выглядит удивленным и немного опечаленным. Он вздыхает. Как трудно, кажется, думает он, угодить этим людям. Самые простейшие поступки раздражают их.

Мы снова пускаемся в путь. Дороги поворачивают и вьются еще хуже прежнего. Иногда они просто исчезают.

Тревожно хмурясь, Макс бормочет, что мы забираем слишком сильно на север.

Теперь, когда дороги делятся, они поворачивают на север и северо-восток. Может, мы вообще повернем обратно?

Дело идет к вечеру. Внезапно местность вокруг меняется к лучшему, исчезают кустарники, совсем не так много камней.