А почему бы и не поехать? Сели, поехали.
Первой европейской страной оказалась Греция. Тоже культурная страна. Но тут как получилось? Кто-то среди бела дня зарезал быка, и греки искали того, кто зарезал, чтобы судить его по своему европейскому обычаю.
– Культурная традиция, – объяснил вандал. – Смотри и набирайся впечатлений.
И тут нашли преступника. Им оказался нож. Положили его на скамью подсудимых, начали судебный процесс.
– Ничего себе традиция! – говорит гунн вандалу. – Выгораживают преступника, наверняка, он сунул кому-то в лапу!
Как приговор зачитали, гунн не выдержал, схватился за нож, перевернул скамью подсудимых.
– Я, – говорит, – вам покажу культурные традиции!
– Ты чего шумишь на чужой исторической родине! – прикрикнул на него вандал. – Езжай на свою, там и шуми, своей не имеешь, так сиди тихо.
– Это я не имею родины? – гунн хотел опять схватиться за нож, но его уже куда-то упрятали. Согласно приговору. – У меня великая родина. Самая великая в мире. Против моей родины ни одна историческая родина не устоит!
Конечно, Азия – самая большая земля. Но хвалиться этим – признак отсутствия культуры.
Греки между тем расположились вокруг зарезанного, теперь уже и зажаренного быка и пируют в честь торжества правосудия. Тем же ножом режут того же быка, соединяя таким образом жертву с преступником.
Увидев такое дело, гунн уже и вовсе не выдержал. Выгнали его из Греции и вообще из Европы.
В общем, вернулся он к себе домой. А куда ему податься? У него родина одна, не то, что у некоторых.
Рассказал про Африку, про Европу. Какая у них там жизнь, какие культурные традиции. Пока рассказывал, сам увлекся, стал тосковать по чужой исторической родине. Какая там культура! Взять простого быка: ведь и его можно зарезать культурно, с соблюдением традиции…
Так увлек своих гуннов, что они оседлали коней и двинули на Европу, в свое знаменитое нашествие. А вандалы, узнав про это, тоже оседлали коней и помчались спасать свою историческую родину. И двигались вандалы по своей исторической родине, сметая все, что гунны недосмели. Рим смели, другие культурные центры.
Европа еще как-то выдержала нашествие, но освобождения от нашествия выдержать уже не смогла, и на много, много веков в ней воцарилось средневековье.
Гунны
Гунны, первые великие переселенцы, домов не строили, они боялись домов, как могил, предпочитая всю жизнь проводить на лошади.
Проголодался – соскочил с лошади, полоснул ее ножом по ноге, напился крови – и дальше поскакал.
У них вся жизнь была на полном скаку. Они и трудились на полном скаку, и женились на полном скаку, и даже спали на полном скаку…
Вот откуда, вероятно, пошло выражение: солдат спит, служба идет.
Утечка Возрождения в Средневековье
В середине шестого века в Византийской империи стала замечаться утечка мозгов. Утекали мозги на восток, в тамошнее средневековье, на глазах у всех превращая его в Возрождение, тогда как византийское Возрождение все больше превращалось в средневековье.
Законодатель Трибониан до поздней ночи просиживал над законами, пытаясь остановить утечку мозгов. Но законы были хорошие: все, что должно быть запрещено, было запрещено, все, что не должно быть разрешено, не было разрешено. Чего же еще? Но мозги все равно утекали.
Прямо с работы законодатель являлся к любимой, но незаконной женщине Феодоре (даже законодатели предпочитают незаконных жен) и делился с ней своими печалями. Феодора смотрела ему в рот – сначала когда он кушал, потом когда разговаривал, – а под конец говорила:
– Напридумывали законов, по которым невозможно жить, а потом удивляются, что люди утекают вместе с мозгами.
События развивались с катастрофической скоростью. Византия все больше впадала в средневековье, хотя расширила свою территорию и мозгам в ней было где развернуться.
Но они предпочитали бежать через всю территорию на восток, где царь Хосров Справедливый на своей средневековой почве заботливо выращивал их византийское возрождение.
И законодатель не выдержал. Как-то темной ночью он прокрался к любимой женщине и сказал:
– Собирай вещи, Феодора. Пора уносить мозги.
Гробовая гласность
В Китае, бывало, чтобы правдивое слово сказать, к императору являлись целой делегацией. Глава делегации толкал перед собой гроб – в том смысле, что он готов лечь костьми, но отстоять истину.
Приходилось императору уступать: не укладывать же в гроб совершенно живого человека.
Учитывая, что гроб стал орудием гласности, власти повысили налог на лес, на металл, на плотницкие и кузнечные работы.
Кинешься за гробом – досок нет, гвоздей нет. И опять воцаряется гробовое молчание.
До того дошло дело, что человека невозможно похоронить. Как появится похоронная процессия, народ набегает со всех сторон и начинает под чужой гроб говорить о своих проблемах.
Родственники плачут: никак не могут своего покойника до кладбища донести.
Одному покойнику хорошо: он пока здесь лежит, такого наслушается, что потом ему вечное молчание будет как вечное блаженство.
Юлиан Отступник
Отступник – это хорошо или плохо? Тут важно учесть, от чего человек отступает. Отступает от хорошего – плохо, от плохого отступает – хорошо.
Одни ругали Юлиана, другие хвалили Юлиана – за то, что он от христианства вернулся к язычеству. И называли его Отступник. По-ихнему – Апостат.
Нечто среднее между апостолом и супостатом.
Родина Русь
Рюрик, Синеус и Трувор, три брата из варяжского племени русов, или, как их еще называли, родов, пришли в страну, которую отныне стали называть Русью, а также Родиной.
Мы от роду русского
В своем известном послании грекам люди князя Олега писали:
«Мы от роду русского Карл Ингелот, Фарлов, Веремид Рулав, Гуды, Руальд, Карн, Флелав, Рюар, Актутруян, Лидулфост, Стемид… к вам, Льву, Александру и Константину…»
Так они писали в IX веке.
А потом все переменилось, и от роду русского кто только уже не писал! И грек Василий, и еврей Гаврила, и даже египтянин отец Онуфрий всё от того же роду русского послания и заявления шлет.
Теперь как соберутся русские люди Флелав и Лидулфост, позовут третьим Актутруяна, и пойдут у них разговоры на троих:
– Совсем запакостили русский род! Какой-то, извините, Иван – и он, понимаешь, выступает от роду русского. Правильно говорит Рюар: если эти Иваны заполонят всю страну, куда тогда русскому человеку податься?
Добрыня Никитич – первый марксист
Наш соотечественник Добрыня Никитич почти за тысячу лет до Маркса высказал гениальную мысль о пролетариях, которым нечего терять. Он советовал князю Владимиру, собирая дань, делать ставку на лапотников, а не на тех, которые в сапогах.
Потому что лапотникам нечего терять. Приобретут же они весь мир, когда их пустят по миру.
Отставной князь Абрам
Дело давнее, девятый век, но оно не утратило своей занимательности.
Проводив в последний путь князя Попеля, поляки стали думать, кого бы избрать на его место. Долго думали, долго спорили, но ни к какому решению не пришли. И тогда договорились так: выборы назначить на завтра и выбрать князем того, кто первым придет на выборы.
И так случилось, что первым пришел на выборы еврей Абрам Порховник. И не потому, что ему хотелось стать польским князем: быть польским князем – дело, вообще-то говоря, не еврейское. Просто Абрам Порховник привык рано вставать, потому что, если рано не вставать, ничего сделать не успеешь.
Казалось бы, польской общественности не трудно справиться с одним евреем. Ну, прибежал первым. Как прибежал, так и убежит. Может, даже еще быстрее убежит. Но это были не наши времена, когда еврей никуда не успеет добежать так, чтоб его не опередила его анкета. Поляки улыбнулись и сказали:
