На девочке дрянной овчинный тулуп для тепла, она слишком хорошо знает лес, чтобы его бояться, но всегда надо быть начеку. Заслышав этот леденящий душу волчий вой, она бросила свои гостинцы, схватила нож и повернулась лицом к зверю.

Это была огромная волчица с красными глазами и седой исхудалой мордой; на месте дочери гор любой при виде нее умер бы от страха. Зверь хотел вцепиться ей в горло, как делают все волки, но девочка с размаху ударила отцовским ножом и отрубила ей правую переднюю лапу.

Увидев, что произошло, волчица зашлась воем, почти плачем: волки не столь храбры, как кажется. Безутешно хромая, она как смогла поковыляла на трех лапах прочь среди деревьев, оставляя за собой кровавый след. Девочка начисто обтерла лезвие своего ножа о передник, завернула волчью лапу в тряпочку, в которую ее мать положила овсяные лепешки, и отправилась дальше в сторону бабушкиного дома. Вскоре повалил такой густой снег, что тропинка и все следы людей и зверей, какие могли бы на ней остаться, оказались заметены.

Бабушка оказалась очень больна, она лежала в кровати, забывшись беспокойным сном, стонала и дрожала от озноба, так что девочка решила, что у нее лихорадка. Она пощупала бабушкин лоб: он был горяч. Она вытряхнула из своей корзинки тряпочку, чтобы соорудить из нее старушке холодный компресс, и на пол вывалилась волчья лапа.

Но теперь это была уже не лапа волка. Это была рука, отрубленная у запястья — загрубевшая от работы и покрытая старческими пятнами рука. На безымянном пальце ее было обручальное кольцо, а на указательном — бородавка. По этой-то бородавке девочка и признала руку своей бабушки.

Она сдернула одеяло, но при этом старуха проснулась и начала биться, пронзительно кричать и визжать, как одержимая бесом. Но девочка была сильна, да к тому же вооружена охотничьим ножом отца; ей удалось достаточно долго удержать свою бабушку в кровати, чтобы увидеть истинную причину ее лихорадки. На месте ее правой руки был кровавый обрубок, уже начавший гноиться.

Девочка осенила себя крестом и закричала так громко, что ее услышали соседи и прибежали на зов. Они сразу же признали в бородавке ведьмин сосок; они палками выгнали старуху, как была в ночной сорочке, на снег, и, охаживая ее по немощным бокам, гнали через весь лес, а потом забросали камнями, пока она не упала замертво.

И теперь девочка живет припеваючи в доме своей бабушки.

Только один-единственный зверь воет в лесу по ночам.

Волк — воплощение хищника, он хитер и беспощаден, стоит ему почуять добычу, и ничто уже его не остановит.

По ночам волчьи глаза горят, как пламя свечи, желтовато-красным светом, но лишь тогда, когда зрачки их расширяются в темноте и в них отражается отблеск вашего фонаря — красный сигнал опасности; если же волчьи глаза отражают лишь лунный свет, то они переливаются холодным, нездешним, ледяным, пронзительно-зеленым цветом. Если заплутавший в ночи путник вдруг заметит эти светящиеся, ужасные проблески, внезапно мелькнувшие среди чернеющих зарослей, он знает: надо бежать — если только страх не пригвоздит его к месту.

Но эти глаза — единственное, что вы увидите, когда лесные убийцы незаметно окружат вас, привлеченные запахом вашей плоти, если вы поздней ночью неосмотрительно пойдете через лес. Они будут как тени, как привидения — серые братья сообщества ночных кошмаров; чу! — слышите этот протяжный, колеблющийся вой… воплотившуюся в звуке арию страха.

Песнь волка — звук вашей раздираемой плоти — сама по себе убийство.

Зима, стужа. В такую пору здесь, в этом краю гор и лесов, волку нечем прокормиться. Козы и овцы заперты в хлевах, олени ушли на зеленые пастбища южных склонов — волки становятся тощими и голодными. Бока у них такие ввалившиеся, что сквозь шкуру можно пересчитать волчьи ребра, если, конечно, перед тем как наброситься на вас, они дадут время себя рассмотреть. С их челюстей стекает голодная слюна; язык свисает набок; влажный иней на седых мордах; из всех опасностей, которыми кишит ночной лес — призраков, леших, людоедов, поджаривающих малых деток на железной решетке, ведьм, откармливающих своих пленников в клетках для каннибальского пиршества, — волк страшнее всех, потому что он не слушает разумных доводов.

В лесу, вдали от людей, вы всегда подвергаетесь опасности. Шагните сквозь врата гигантских сосен, под сень сплетающихся над вами раскидистых ветвей, заманивающих незадачливых путников в свои сети, будто сами растения состоят в заговоре с живущими здесь волками, словно злые деревья помогают охотиться своим друзьям, — перешагните лесной порог с величайшим трепетом и необычайными предосторожностями, ибо стоит вам на миг сойти с тропинки, и волки вас сожрут. Серые, как голод, безжалостные, как чума.

Хмурые дети из разрозненных деревень всегда берут с собой ножи, когда отправляются пасти козьи стада, которые дают резко пахнущее молоко и вонючий, червивый сыр. Ножи эти длиной в половину их роста, лезвия затачиваются ежедневно.

Но волки могут прийти прямо к вам в дом. Как бы мы ни старались, иногда нам не удается их отпугнуть. Зимой не проходит ни одной ночи, чтобы деревенский житель не боялся появления у дверей своего дома исхудалой, серой, голодной морды волка, рыщущего в поисках добычи, а как-то раз одна женщина была укушена волком в собственной кухне, когда процеживала макароны.

Страшитесь и избегайте волков; ибо, что самое худшее, волк может оказаться не просто волком.

Неподалеку отсюда жил когда-то охотник, который однажды поймал волка в западню. Этот волк убил множество овец и коз; съел безумного старика, который жил один в хижине на склоне горы и целыми днями распевал хвалы Иисусу; набросился на девушку, которая пасла овец, но она подняла такой шум, что прибежали мужчины с ружьями, так что он в страхе удрал, а они пытались его нагнать в лесу, но он оказался хитер и легко от них ускользнул. И тогда этот охотник выкопал яму и положил туда в качестве приманки живую утку; затем прикрыл яму соломой, жирно смазанной волчьим пометом. Кря-кря, закрякала утка, и из леса крадучись показался волк: огромный, тяжелый — весом со взрослого человека, так что солома провалилась под ним и он угодил в яму. Охотник набросился на него, перерезал ему глотку и отрезал лапы в качестве трофея.

И вдруг уже не волк лежал перед охотником, а кровавый человечий обрубок — без головы, без ног, умирающий, мертвый.

Однажды какая-то ведьма из долины превратила в волков целую свадьбу — жениха, невесту, всех их гостей, — потому что жених предпочел ей другую девушку. По ночам она из вредности созывала их, и они сидели вокруг ее дома и выли под ее окном, оплакивая свой незавидный удел.

Не так давно одна молодая женщина в нашей деревне вышла замуж за человека, который пропал в первую же брачную ночь. Кровать была застелена новыми простынями, и невеста уже возлегла; жених сказал, что ему надо выйти облегчиться, мол, при ней он стесняется, и тогда она осталась ждать его, натянув одеяло до самого подбородка. Она ждала и ждала — куда он мог запропаститься? И вдруг, услышав принесенный ветром вой, выскочила из кровати и завизжала.

В этом протяжном, незатихающем вое, разносящемся страшным эхом, слышна какая-то внутренняя печаль, словно звери желают стать чуть менее зверьми — знать бы только, как это сделать, и непрестанно оплакивают свою несчастную долю. В волчьих песнях сквозит огромная грусть, бесконечная, как лесные просторы, бескрайняя, как долгие зимние ночи, и все же эта призрачная грусть, этот плач по собственному неутолимому аппетиту никогда не тронут сердце, ибо в них нет ни малейшего намека на возможность искупления; волк не может обрести благодать через свое отчаяние, но лишь через какое-либо внешнее посредство, так что порой зверь словно сам просит прикончить его ударом смертоносного ножа.

Братья молодой женщины обыскали все сараи и сенные стога, но не нашли там никаких останков, поэтому чувствительная девушка утерла слезы и нашла себе другого мужа, который не стеснялся пописать в горшок и проводил ночи дома. Она подарила ему пару очаровательных детишек, и жили они припеваючи, пока в одну студеную ночь, ночь зимнего солнцестояния, когда год поворачивается на своих петлях и все идет немного не так, как надо, в самую длинную ночь в году, ее первый муж вернулся домой.