Напоив лошадей, которые, подняв головы и точно прислушиваясь к шуму деревьев, задумались на минуту, — парень веревкой погнал их в сторону шалаша. Здесь рыжий приготовил уж сумки и вьюки, перевязанные сукном и кожей: оставалось только привязать их к лошадям. Оба молча принялись за эту работу. Поверх сумок наши путешественники наложили куски сукна и кожи. Когда все было готово, старший вошел в шалаш и немного спустя вышел оттуда с оружием в руках: он держал небольшую палку с воткнутым кремнем в разрезанном верхнем ее конце. За поясом торчал у него топор, тяжелый, как молот, короткий нож в кожаных ножнах; через плечо висел деревянный лук и праща. Подойдя к лошади, дикарь привязал палку с кремнем к передней части седла. Молодой парень поднял с земли свое оружие; нож и топор воткнул за пояс и сел верхом на лошадь… Старший еще раз внимательно осмотрел шалаш, бросил взгляд на костер, не осталось ли что-нибудь на земле, попробовал, крепко ли привязаны сумки, и подвел лошадь к старому пню… Не прошло и минуты, как он уже сидел верхом. Они были уже совсем готовы отправиться в путь, и старший осматривал окрестность, выбирая дорогу, когда из леса, как раз напротив того места, где стояли всадники, стараясь остаться незамеченной и тихонько раздвигая ветви орешника и калины, высунулась человеческая голова. Пара светлых глаз с любопытством и боязнью стала рассматривать всадников. Из-за ветвей видны были русые волосы, молодое лицо, едва только начинающее украшаться усами и бородою, и во рту, полуоткрытом от удивления, два ряда белых зубов. Рыжий между тем поочередно посматривал на солнце и на реку… На ее берегах, покрытых обильною травою, не было ни одной тропинки, ни одного следа какой-нибудь дороги. По озабоченным чертам его лица легко можно было заметить, что он не знал, на что решиться: переплыть ли реку, следовать по ее течению или против него? Лошади нетерпеливо дожидались минуты отъезда. Старший всадник подумал еще немного, осмотрел луг, смерил его глазами, посмотрел на зыбкое болото, простиравшееся далеко за лугами, на лес и, наконец, подъехал к тому песчаному берегу, где поили лошадей. Тут они остановились. По всей вероятности, дикарь думал о том, удастся ли им перейти вброд реку, его глаза скользили по ее поверхности, как бы допытываясь у нее, глубока ли она в этом месте? В эту минуту он, наверное, заметил бы голову следившего за каждым их движением туземца, если бы она не скрылась старательно за густой листвою. Только ветви и листья колыхнулись и задрожали. Лошади понемногу начали входить в воду, которая в этом месте не была глубока, а дно реки не вязко; они погрузились в воду, казалось, что поплывут, но вода была так неглубока, что они шагом прошли по дну… Песчаное место попалось им на пути, а там и другой берег… Наши всадники, едва дотрагиваясь ногами до поверхности воды, счастливо достигли противоположного берега… По этому берегу, более возвышенному и сухому, гораздо удобнее можно было продолжать путь. В лесу, непроходимо густом в этом месте, что-то странно шелохнулось… "Испуганный зверь", — подумал рыжий. Никак нельзя было подозревать присутствия человека в этом месте: как далеко можно было завидеть глазом, никакого следа, кроме оставленного ими шалаша и костра… Лес, как Бог его создал, гордо возносил к небу свои увенчанные головы: толстые пни лесных гигантов, в нижней части лишенные ветвей, на верхушках украсились зелеными венцами… То тут, то там валялись на земле старые лесные богатыри, умерщвленные бурею, наполовину лишенные коры, наполовину покрытые седым мхом; изредка только попадались молодняки, поломанные ветром…
Всадники между тем подвигались вперед…
Рыжий заметил что-то белое на холмистом возвышении: под громадным дубом, у его подошвы, лежал камень, напоминающий большую чашу, на нем возвышался другой, бесформенный и тяжелый… Неопытная рука старалась выдолбить из него что-то вроде человеческой головы, покрытой громадною шапкою… Всадники остановились… Рыжий, боязливо оглядываясь по сторонам, презрительно улыбнулся и плюнул на каменную голову…
И вот как раз в это самое мгновение какой-то странный звук — не то визг, не то свист — раздался в воздухе в стороне кустов, и деревянная стрела засела в одежде старшего путешественника на самой груди. Он в нерешительности, что делать, — приняться за оружие или бежать скорее, — повернул голову к своему товарищу, который в это же мгновение вскрикнул. Другая стрела вонзилась ему в ногу… А в лесу раздался хохот, дикий, страшный хохот, точно вой зверя или крик дикаря… Захохотало что-то, ветер разнес дикие звуки по лесу, и все замолкло… Сорока сидела на камне на самой верхушке шапки и, подняв крылья, кричала, вторя странному хохоту… и металась, будто бы и она желала пригрозить человеку, нанесшему обиду этому мертвому камню. Лошади, напуганные этими звуками, прибавили шагу, но врага нигде не было видно и не слышно… Тишина снова воцарилась в лесу, только слышен был торжественный шум деревьев…
Старший всадник ехал впереди, погоняя лошадь; молодой парень, вынув стрелу из ноги, скакал за ним, наклонившись всем телом вперед… Они проскакали довольно далеко от опасного места, но, заметив, что никто не пустился за ними в погоню и что опасность миновала, — старший остановился… Он теперь только обратил внимание на своего товарища, который с бледным лицом и стиснутыми от боли зубами прильнул к лошади. Рыжий так был озабочен, что еще не вынул стрелы, вонзившейся в его одежду. Стрела пробила сукно и, должно быть, глубоко засела в груди, потому что, несмотря на движения и скорую езду, хотя и наклонилась вниз, но все еще держалась на месте. Только теперь, остановив лошадь на поляне, раненый обратил внимание на стрелу; он выдернул ее ловким движением, поморщился от боли, осмотрел ее со всех сторон и вложил в мешок. Стрела оканчивалась костяным острием, на конце которого застыла капля крови.
— Да убьют их гром и буря!.. — проворчал Рыжий. — Глаз людской подсматривал в кустах и отомстил за обиду… Ты в ногу ранен, Герда?
Парень не совсем еще оправился от испуга. Он блуждающими глазами указывал на свою ногу. Герда был опаснее ранен, чем его отец, потому что полотно не могло удержать стрелы, которая глубоко засела в ноге.
— Ну, ничего! Одна полянская стрела — это еще не беда! — проговорил старший. — Они не намазывают их ядом. Хорошо и то, что их не было много. Видно, был один разбойник. Он не посмел броситься на нас, завидев у нас оружие… но он может призвать своих собратьев, может наделать шуму… Надо бежать скорее отсюда.
Рыжий посмотрел на солнце.
— Держись покрепче, а лошадь пусти свободно… Теперь мы не можем терять времени, а то, чего доброго, нападут на нас в этом лесу; нужно пробраться к знакомым. Около полудня мы будем на месте.
Молодой парень молчал. Рыжий проворчал невнятно еще какие-то слова, посмотрел в сторону леса, стегнул лошадь веревкою, и оба поскакали по берегу реки, заменяющей им дорогу. Кругом все лес и лес дикий, необитаемый, молчаливый. Где-то вдали, на поверхности воды, показалась человеческая голова, покрытая темными, прилипшими к ней волосами, и пара гребущих рук около нее. Но как только до ее ушей долетели звуки лошадиного топота, голова исчезла, оставив след на поверхности воды. Наши всадники проехали мимо… Голова снова показалась… теперь на черных ее волосах легко можно было заметить венок цветов… Глаза ее пристально следили за всадниками… Несколько дальше крошечная лодка, точно ореховая скорлупа, скользила по реке, направляясь по ее течению; над нею, в виде паруса, ветер развевал белый платок… По мере приближения всадников белое полотно понемногу исчезало и, наконец, очутилось на дне лодки, которая, точно змея, скользнула в камыш, и одни только колеблющиеся верхушки камыша указывали на ее присутствие… Несколько диких уток, испуганных неожиданным посетителем, вылезли из тростника; где-то вдали что-то плеснуло и упало.
Наши всадники безостановочно подвигались вперед по берегу реки. Изнуренные лошади два раза пили воду и продолжали свой путь, нигде не останавливаясь. Солнце поднималось все выше и выше; воздух становился все теплее. В лесу было свежо и прохладно, но со стороны лугов и песков дул горячий ветер. Наши всадники как ни старались перенестись в другую местность, оставить злополучный лес и выехать на открытое место — окрестность оставалась убийственно однообразною, лес пел все ту же песню над рекою, только изредка среди песка попадалось небольшое озеро — шире становилась река; иногда она суживалась, когда ее воды протекали по дну глубокого оврага. Менялись одни деревья: сосны и ели, зеленые березы, липы, осины и дубы полусонные, не отзывчивые на приветливую улыбку весны… Иногда всадникам приходилось объезжать тряское болото. Время от времени пугливый заяц бежал в лес, увидев приближающихся, никогда не виденных им людей; почти из-под лошадиных копыт поднимались стаи птиц, а на лугах, встревоженные топотом, целые стада оленей бежали в сторону леса, останавливались у самой опушки, смотрели вслед всадникам и пускались бежать, исчезая из глаз. Треск ломающихся ветвей пугал лошадей, и они скакали без устали все дальше и дальше… пока сил хватило. Герда время от времени хватался рукою за раненую ногу. Кровь, точно теплая веревка, вилась вдоль ноги до самой подошвы, собиралась в кожаном башмаке, и красные капли, просачиваясь сквозь подошву, падали на землю. Но он не посмел жаловаться, а для того чтобы задержать кровь и перевязать рану, не было времени… У Рыжего между пальцами правой руки показались капли крови, но он не обращал на это никакого внимания. Обтерев кровь гривою лошади, Рыжий не думал о ней больше. Он все внимательнее оглядывался по сторонам; по всему было видно, что он здесь не первый раз. Рыжий отыскивал глазами удобное место для отдыха… Но не скоро всадники убавили шагу.
