Войт, выбравшись на проезжую дорогу, несмотря на темноту быстро поехал вперед. Мартик оказался в затруднении, так как Альберт быстро свернул с большой дороги на проселочную, которая вела в колонию, расположенную на городской земле и принадлежавшую городу.
"Если выслеживать, так уж до конца, — сказал себе Сула. — Посмотрим, не заподозрил ли я его понапрасну".
Взошел месяц и облегчил ему погоню. Он только должен был удерживать коня, который рвался вперед, чуя тех, что ехали впереди.
При слабом свете месяца догоняющий заметил, что войт направился к дому, окруженному густой зеленью, и здесь остановился. Люди сошли с коней. Слегка наклонившись вперед, он увидел, как на ладони, их темные фигуры на более светлом фоне неба.
Следить далее было уже опасно, поэтому он спрятался в кустах и приготовился наблюдать, что будет дальше. Так продолжалось довольно долго. Войт исчез куда-то, перед домом стоял только его конь. В окне хаты горел огонь, и люди с зажженными лучинами ходили вокруг. Там было, по-видимому, людно и шумно, казалось, что люди ждали выхода войта.
Месяц поднимался все выше. Мартик все ждал.
Вдруг кони тронулись, и Мартик заметил, что они взяли путь назад и должны были проехать мимо того места, где он стоял.
Он испугался, как бы конь его не заржал навстречу едущим. Он пригнулся к его шее, чтобы не быть узнанным, спрятал лицо и ждал. Свита войта приближалась медленно. Глаз воина, привыкшего наблюдать из засады, сейчас же заметил, что среди возвращавшихся войта не было.
Слуги, оставшись на свободе, весело болтали и смеялись на обратном пути к Кракову.
— Эх ты, глупый! — говорил один из оруженосцев другому. — Да разве он туда едет, куда сказал?
— Ну а куда же? Ну договаривай, коли начал, говори, куда он поехал?
— Я слышал, как они с братом Генрихом уговаривались ехать в Прагу или в Оломюнц.
— А тебе что до этого?
Раздался насмешливый хохот, но Мартик уже ничего более не расслышал, потому что дорога, по которой они ехали, как раз здесь сворачивала в сторону, и они исчезли из его глаз. Слышался еще некоторое время тяжелый конский топот. Теперь все внимание Суды обратилось на хату, около которой стояла крытая повозка и виднелось несколько верховых лошадей. По всей вероятности решено было переждать здесь ночь, потому что в домике скоро погасли огни. Мартик слез с коня, крепко привязал его к дереву и осторожно, как вор, подкрался под окна хаты. На счастье здесь не было собаки.
Слуги расположились на ночлег на голой земле около воза и лошадей. Таким образом, Мартик мог подойти незамеченным и подслушать их разговор, который вертелся около путешествия в Оломюнц и нового пути к нему, потому что войт не хотел ехать проезжей дорогой.
Этого было довольно для Мартика: у него теперь была полная уверенность, что готовился изменнический заговор в союзе с чехами. Больше ему ничего и не надо было знать.
Было уже поздно возвращаться в город; постояв так некоторое время, он вернулся к коню и, медленно двигаясь по направлению к проезжей дороге, решил переночевать где-нибудь на пути, потому что в Краков нельзя было попасть раньше утра, когда открывались ворота. Он был доволен тем, что ездил недаром, и не обращал внимания на ночной холод, пронизывавший его до костей.
Уже на проезжей дороге он догнал войтовых слуг и присоединился к ним.
Услышав за собой конский топот, люди сначала испугались и схватились за свои дубины, ожидая нападения, но Мартик весело поздоровался с ними и, сделав вид, что заблудился, стал расспрашивать о дороге. Он выдавал себя за незнакомого с этой местностью слугу одного из краковских панов, пославшего его сюда по своему делу.
Слуги войта стали подшучивать над ним. Дальше поехали все вместе, намереваясь переночевать в городской корчме, и, чтобы выведать от них что-нибудь, Сула притворился простаком. В городской корчме, пользовавшейся дурной репутацией как место сборища всех бродяг, шулеров, а также всех, изгнанных из города, горел еще огонь, и было людно и шумно.
Очутиться здесь одному ночью было опасно, но в обществе слуг войта Мартику нечего было бояться.
Они подъехали как раз в то время, когда целая толпа перепившейся черни вышла с зажженными лучинами во двор корчмы, на котором оказался неизвестно кем и когда убитый человек. Можно было разглядеть уже пожелтевший труп с засохшей раной на груди, с разбитой головой, покрытой запекшейся кровью, часть его одежды была уже кем-то содрана. Некоторые узнали в нем Бериаша-извозчика; делались предположения, что его убили ради двух кляч, которыми он правил.
Случай этот, который во всяком другом месте произвел бы впечатление, здесь был принят с полным равнодушием как самое обычное дело. И только хозяин, смуглолицый мужчина разбойничьего вида, с обвязанной головой, так что виден был только один черный глаз, ворчал недовольно, что труп надо оттащить куда-нибудь подальше от шинка, чтобы он не навлек на него беды.
Те, кто были потрезвее, торговались с ним из-за количества бутылок пива, обещанных им за эту дружескую услугу. Когда подъехали слуги войта, которых сейчас же узнали, гости слегка смутились, а хозяин со вздохом подумал, что придется дать еще больше пива, чтобы и этих заставить молчать.
Мартик не отходил от своих дорожных товарищей. Но они, не разглядевшие его раньше, когда они ехали ночью вместе с ним, теперь, присмотревшись при свете огня, заметили рыцарскую осанку проезжего и поняли, что впали в ошибку. И стали поглядывать на него подозрительно и недоброжелательно.
В этой-то корчме и среди этой толпы бродяг должен был Сула провести ночь. Окружавшие его разбойники всячески пробовали споить его, чтобы потом обокрасть или завязать с ним ссору и иметь предлог напасть на него, но общество войтовых слуг, среди которых он находился, и смелая осанка рыцаря спасли его от беды.
Перед рассветом, когда пастух гнал стадо через Мясницкую заставу и ворота открылись, Мартик въехал один, никем не замеченный, в город, пробрался в замок и тотчас же улегся спать после мучительного путешествия. Заснул так крепко, что слуга его, подросток Юргас, должен был дергать за руку своего пана, чтобы разбудить и доложить, что его желают видеть.
У Мартика была в замке собственная горница, но в ней неудобно было принимать гостей. Быстро вскочив, он хотел бежать к колодцу, чтобы отрезвить себя ведром воды на голову, как вдруг заметил на пороге своей комнаты Мушу.
Надо было, значит, как-нибудь столковаться, хотя он не находил подходящего места. Подумав, Мартик провел своего гостя во двор, где удобно было разговаривать, не боясь, что подслушают.
Муша совершенно иначе, чем в первый раз, и даже с доверием, как к доброму знакомому, приблизился к Суде.
— Знаете ли вы, — сказал он тихо, — что войт Альберт уехал вчера куда-то?
Мартик усмехнулся, довольный собой.
— Знаю, — отвечал он, — знаю даже куда и догадываюсь зачем. Я выследил его шаг за шагом и на рассвете вернулся домой.
Муша, несколько удивленный, покачал головой.
— Куда же? — спросил он.
— В Оломюнц или в Прагу. Еврей улыбнулся.
— Ну значит, вы должны знать и то, о чем я хотел вас предупредить, — прибавил он, — что Герман из Ратибожа и Пецольд также уехали. Если он в Оломюнц, то они в Сандомир, Вроцлав или Околье.
Они взглянули друг на друга. Мартик утвердительно кивнул головой. Теперь они вполне понимали друг друга. Обменявшись еще несколькими фразами, Муша попрощался и ушел, выразив свою готовность помогать Мартику.
Теперь рыцарю хотелось поскорее увидеть Грету. Он считал преждевременным поднимать тревогу в замке, пока еще не все было ясно для него самого.
Он застал Грету еще за туалетом, так как она собиралась в костел, а выходя из дома, всегда старалась так одеться, чтобы обратить на себя внимание. И достигла того, что люди не только указывали на нее пальцами, но шли за нею и забегали вперед. С нею вместе ходил и Курцвурст, но для костела он надевал обыкновенный костюм.
