Авторы Девятого пункта — классики марксизма-ленинизма, лично товарищи Ленин и Троцкий, православные великомученники и страстотерпцы, все Рюриковы и Романовы во всех наших веках и весях. Ну, и все мы, в Русской земле крещеные и от креста уцелевшие, от сего грешного соавторства не отрекаемся.
10. Теперь наше православно-куренное строительство нужно было надежно укрыть от постороннего глаза. А пуще того, свои глаза под их пограничные покровы не вылуплять. Границы закрыть насмерть. Запугать доверчивое население рогатыми призраками капитализма, насадить привычку к аскетизму, внушить надежды на скорое загробное безделие и сытую послевоенную жизнь. Аминь!
Теперь посмотрим, что товарищ Сталин делал неправильно...
Так. Пока ничего не находится...
Думай, голова, думай...
Да не спи, не спи!
Засыпает...
И снится Голове, что это она что-то сделала неправильно, чем-то нарушила волю Вождя, в чем-то ошиблась, не дотянулась извилиной до гениального замысла, провалила все имперское дело. И теперь должна отвечать.
И идет заседание Страшного Суда.
И все, как у людей, — за длинным суконным столом восседают апостолы в нимбах с подклеенными буклями; преступники — азраилы и гамалеилы какие-то — затравленно вертят головами и лихорадочными глазами из-за полированного барьера. И наша Голова — среди них. Прокурор, штатный громовержец, несет отъявленную околесицу. Зал — битком, президиум переполнен, и только главное кресло с высокой спинкой пустует. Где же Председатель Суда? Где наш Император?
— Вот он — подсматривает за процессом через щель в занавеске. Он желает наблюдать не только Суд, не только корчи подсудимых, но и истерику публики, страсти народа в зале.
— Какого еще народа?
— Нашего, российского, советского народа!
— А кто же допустил этот славный народ на собрание небесное? Кто разрешил этому невполне одетому, поверхностно умытому сообществу наблюдать тайную постановку? Кто удостоил его такой чести?
— Конечно, он, Император!
Теперь с глубоким, поджелудочным восторгом смотрит он, как прокатывается волна народного гнева от партерной Москвы до галерного Магадана, как вспыхивают праведным возмущением миллионы честных лиц, как дружно и восторженно вопят зрители под чтение приговора! Вот это спектакль! Вот это Режиссер! Вот это Император! Вот это Бог, снизошедший к людям!
Зачем ему это? А чтобы создать в народе гордость небывалую. Чтобы овцы поверили в свою избранность (на шашлык), чтобы дружно блеяли в поддержку исторических решений (о строительстве скотобойни), чтобы гордо выступали под руководством передового козла к своему светлому (от сторожевых прожекторов) и окончательному (по сути) будущему...
Голова кругом идет!
Вернее, летит по проходу от трибуны (огромной дубовой колоды) — до середины зала. Потом катится назад и замечает, что зеленая ковровая дорожка становится красной, что меркнет свет, пустеет зал.
Куда-то исчезают навсегда миллионы зрителей, и только прохладный северо-восточный колымский сквознячок шевелит на сцене черные, окровавленные куриные перья падших и ощипанных ангелов.
Император выходит из-за занавески и в гулкой тишине задает сам себе единственный вопрос, достойный Большого Театра:
— Ну, а дальше-то что?..
А дальше, вы скажете, Империя все-равно погибла. И вина за это на товарища Сталина тоже распространяется. Вы будете почти правы. Но ваше «почти» — не считается. В этот раз Империю погубили не дурные привычки царя, не сумеречность его рассудка, не гнилой строительный материал. Российскую Империю в 20-м веке погубило Время. Все эти технические прогрессы навалились на нас с такой силой и скоростью, таким тяжким непониманием легли на наш коллективный разум, что лучше бы нам стоять насмерть на Калке и Непрядве. А тут мы не выдержали.
Но это потом.
А сперва нам предстоял экзамен на аттестат имперской зрелости.
И мы стали готовиться денно и нощно.
Стал товарищ Сталин нас собирать воедино, рассаживать (простите за двусмысленность) по разным местам, вдалбливать нам прописные истины.
Метод его поучения прост, понятен, красив в своем аскетизме.
Вот речь вождя на XVI съезде партии. Съезд этот летом 1930 года был тем хорош и знаменит, что посвящался началу развернутого наступления социал-большевизма на всех и каждого. Причем наступление это уже шло, и очень успешно. Но многие его не замечали. Нэпманы еще вели свои бухгалтерские книги и бегали от налогов. Кулаки деревенские надеялись собрать засеянное по весне. Мыслительный класс позволял себе некоторые мысли.
Товарищ Сталин решительно все это прекратил. Он приказал отобрать землю, скот и инструменты у кулаков. Все это отдал колхозам. Получилось 400 миллионов инвестиций в сельское хозяйство. Сразу резко улучшилось соотношение между производством зерна вообще и товарного зерна в частности. То есть, как посеяли кулачки столько-то пудов, так и собрали колхознички столько-же. Зато себе не смогли оставить ничего, — почти все ушло «в товар» — в ларьки и закрома социалистической страны. Народ заголодал воодушевленно.
Я бы мог продолжать описание опытов нашего гения и далее, но суть не в опытах, они известны. Суть в методах. И главный метод — не лагерное воспитание, как мы подумали сначала, а устное и письменное зомбирование, кодирование доверчивого населения. Не мог же товарищ Сталин лично переколоть острым посохом десятки своих политбюрошников — троцких, каменевых, зиновьевых. Не мог лично сварить в котлах многотысячное дворянство. Не мог четвертовать десятки тысяч идейных уклонистов. Бессилен был усадить в теплушки сотни тысяч и миллионы ново-сибирских поселенцев. Нужно было, чтобы народ помог своему вождю, своевременно написал соответствующие доносы, дал чистосердечные свидетельские показания, вынес суровые приговоры, уволок извивающихся подонков в преисподние подвалы и неустанно жал на курок. А потом еще поэтично все это оформил.
Вдохновить нас на труд заплечный могло только ласковое отеческое Слово. Опять вся сила оказалась в великом и могучем нашем русском языке, залетевшем нечаянно в нерусский рот.
Вот пример сталинского педагогического сеанса. Вы сразу заметите здесь аналогию с буддистскими мантрами, всякими восточными кармами и гурмами. Смотрите сюда. Вот как снисходит на слушателя всевышняя мудрость.
(1). Внушаемая мысль строится на многократных повторениях.
(2). Повторения эти оформляются по единой, жесткой, неизменной схеме, как молитвенный припев.
(3). В каждом припеве фразы, слова, интонации, ударения, шутки-прибаутки неизменны. Так, троекратно и многократно, вдалбливается в дебильную голову сюжет анекдота, былины, русской сказки.
(4). Только верховный жрец имеет право задавать вопросы. И он их задает сам себе. И тут же на них отвечает.
(5). И главное. Ни одна мысль, ни одна тирада не произносится просто так, в связи с ее «собственным смыслом». Всегда, везде, в каждом слове Императора звучит великая подоплека — мысль о единственности императорской власти, о бессмысленности посторонних мечтаний, о нелепости альтернативной аналитики и аргументации. Во всем провозглашается пирамидальная истина по Топоркову. «Я знаю, как! Я — революция! Остальные не знают, и должны исполнять молча. Не молчат враги!». Вот один из сотен и тысяч примеров, выхваченный наугад с полки евангелиста Иосифа и подтверждающий дубовую верность перечисленных правил.
Народ замер в зале XVI-го съезда. Вождь морально уничтожает лидеров правой оппозиции Бухарина, Рыкова, Томского, Угланова, еще многих неназванных. Их грех — в сомнениях и точных расчетах, показывающих, что страна не выдержит коллективизации и слишком резвых темпов принудительного роста. Поэтому Вождь сразу честно называет правых «бывшими». Мог бы и покойными назвать...
В приводимой длинной цитате я обозначаю цифрой в скобках перечисленные правила шаманского пения; подчеркнуты и помечены одинаковыми буквами одинаковые смысловые циклы. Выделен также и результат зомбирования — однотипная реакция пациентов на повторяющийся диагноз.