Наш военный союз с Австрией нашел воплощение в 1805 году...
Далее вы можете зажмуриваться между абзацами и наблюдать живые картины по эпизодам «Войны и Мира»...
Союз этот оказался какой-то несвоевременный и нескладный. Пока корпус Кутузова дошлепал по осенней грязи до театра военных действий, австрийцы успели вдрызг проиграться Наполеону. Противник был в кураже, русских дожидался с аппетитом. Наши стали пятиться к Вене, куда подходили гвардейские войска с императором Александром. Потомок грузинских царей Багратион прикрыл этот отход, чуть не погиб с пятью тысячами своих смертников. Им удалось 4 ноября 1805 года захватить деревню Шенграбен и задержать здесь корпус генерала Мюрата. Наши устроили позициии за Шенграбеном, и когда французы его миновали, запалили деревню зажигательными бомбами. 30000 непобедимых солдат Бонапарта, очень удачно подсвеченные сзади огнем деревенских хат, шли на русские позиции. Мы, телевизионщики, называем это — «контровой свет». Артиллеристы, — да вы это видели! — попросту косили эту разноцветную массовку, демонстрируя чудеса меткости и операторского искусства. Тут еще донские казачки, памятуя идиотский поход на Индию, раз за разом мстительно налетали на французов. В итоге Мюрат плюнул на это дело и обошел упрямого грузина. Багратион, обреченный на гибель, тем не менее прорубился к своим.
Два императора — наш и австрийский — подумали, что такими ловкими ходами они смогут уделать наглого агрессора, и смело двинули свои войска в самую грязь, в глину, в слякоть. К деревне Аустерлиц. 19 ноября честная компания была уже под Аустерлицем, наутро к ней третьим присоединился Наполеон. Ночной русско-австрийский совет — «драться-не драться» — был бессмысленным с бюрократической точки зрения. Императоры перлись по грязи за сто верст, чтобы из-за каких-то пораженческих советов Кутузова назад поворачивать? Обратно грязь месить без славы? Нет, мы уж лучше подеремся!
На рассвете 20 ноября начался жестокий бой. Французы сразу захватили холмы между русской и австрийской армиями и стали с них налетать на тех и на других. Наши храбро защищались, героизма было немеряно, но управление войсками отсутствовало, Кутузов умывал руки, андреи болконские напрасно искали красивой смерти под голубым небом (какое «небо голубое» в конце ноября?).
Начался форменный драп. Лейб-гвардия едва успевала прикрывать отступление и оборонять переправу через спасительную речку. Рубка побежденных не прекращалась до утра. Русская армия потеряла свою лучшую половину (лучшие всегда гибнут первыми) — 21000 человек. 130 наших орудий и 30 знамен, в том числе и укрывшее толстовского киногероя, пали в этом деле и стали добычей французов. На другой день Австрия капитулировала. Нашему царю пришлось тоже заключать бесславный мир.
Но мир этот был какой-то неокончательный. Александр, видимо, считал, что он не отвечает за поражение, так как не сразу и не полностью руководил кампанией. Поэтому, уже в следующем году наши войска опять воевали с Наполеоном, теперь в прусском союзе.
С юга эту войну подогревал турецкий султан, он щекотливо дул в русские шеи и спины. И снова получилось повеселиться не втроем, а по очереди. Наши добрались по ежегодной грязи до Пруссии только в начале 1807 года. Немцы, естественно, были уже разбиты и сидели по домам, кто жив остался. Наполеон поджидал нас с 70 тысячами победителей, русская 60-тысячная армия дворцового стратега Беннигсена притащилась к нему 26 января по дикой, сталинградской погоде.
Наполеон ударил замерзающих на подходе к Прейсиш-Эйлау, два дня лупил их пушками сквозь метель и налетал гвардейскими эскадронами. Здесь проявилось наше преимущество в борьбе с непогодой, — нам взятие и оборона снежного городка — в игрушку, а французам все-таки в тягость. Так что, французы впервые отступили перед русскими за реку.
Позиционное противостояни продлилось до весны. 29 мая у Гейльсберга началась битва двух распухших за зиму армий. Два дня сражений с переменным успехом закончились нашим отступлением. 2 июня под Фридландом поражение русско-немецкой армии оказалось уже более определенным. Отступление прекратилось за Неманом, и 7 июня был подписан Тильзитский мир.
Но кому мир, а кому — извините! Армия обязана была поделиться надвое и маршировать на север против шведов, на юг — против турок. «Зимой 1808 года начался тяжелый поход в Финляндию»...
Ну, сколько раз говорили идиотам: в Финляндию лучше летом! Нет. Раз за разом они лезут на родину Санта-Клауса в самую пургу! Финны не дураки воевать полками и эскадронами. Они сбиваются в охотничьи артели и бьют крупного зверя из-за деревьев. Офицеров в дорогих шкурах норовят подстрелить в глаз. Задремавших оккупантов охотно также режут финские домохозяйки, начитавшиеся библейских мелодрам. Весь 1808 год армия гибла в Финляндии, и в зиму 1809 года оставаться там не решилась. Но и отступать было нельзя, — только вперед! Путь в Швецию лежал через море. Оно замерзло чуть не до дна, так что разведка сходила через Ботнический залив, аки посуху. Если б только пурга не мешала! Шведы испугались, втянулись в переговоры, к осени заключили мир и уступили нам эту противную ледяную Финляндию насовсем.
Летом 1809 года активизировалась война с Турцией. До этого она протекала вязко, как дунайские волны, которые нам никак не удавалось преодолеть. В 1811 году главкомом южного направления стал Кутузов, и туркам досталось по первое число нового 1812 года. Турецкая армия была окружена и сложила оружие. Турки запросили мира и получили его. России нужен был геополитический баланс, ибо уже открывался новый том «Войны и мира».
Ситуация до боли в затылке напоминала, вернее, — предваряла расклад Молотова-Риббентропа. Наполеоновские войска стояли в Польше на границе России. Точнее, Наполеон стоял посреди бывшей Польши, на территории отошедшей к Пруссии, и грозил землям, захваченным Россией. Поляки, естественно, чуть ли не поголовно встали под его знамена. «Особенно хороши были польские уланы», — вздыхал Историк. — «Французы уверяли императора Александра в дружбе, а сами усиленно готовились к войне». На Висле собирались резервы, туда «из Франции (совсем, как в 1941 году — С.К.) приходили все новые и новые полки». Склады набивались продовольствием и боеприпасами. Громадная армия «дванадесяти языков» (двенадцати народов) топталась на левом берегу Вислы. С правого берега на них поплевывал и матерился наш, Тринадцатый народ. Поэтому именно в ночь с 12-го на 13-е июня казачьи разъезды засекли понтонную переправу этой международной толпы и без оглядки на начальство открыли по ней ружейный огонь.
Немедленно последовал приказ по армии императора Александра:
«Не нужно напоминать вождям, полководцам и воинам нашим о их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь славян. Воины! Вы защищаете веру, отечество, свободу! Я с вами. На зачинающего Бог!».
Несмотря на очевидную неизбежность столкновения и конкретные донесения разведки, наша армия не вполне была готова к войне. Одна ее половина под командой генерала Барклая де-Толли находилась в Вильне; другая — под командой князя Багратиона стояла у Волковыска. Теперь эти армии шли на соединение, наперерез французской колонне. Корпус казаков атамана Платова партизанскими наскоками сбивал французов с темпа. Попутно сжигались все поселения. Французам негде было со вкусом переночевать. Особенно страдали польские уланы, казаки почему-то назойливо досаждали им. Так что, постепенно уланский полк графа Турно был перебит почти полностью. Но наше соединение-отступление продолжалось, Барклай сошелся с Багратионом только за Витебском, польские приобретения России были оставлены, польские уланы полегли будто бы не зря.
В июле в объединенную русскую армию получил назначение новый главком — М.И. Кутузов. Его авторитет был теперь беспрекословен, опыт турецкой войны безошибочен, и даже Аустерлицкое поражение он предсказал объективно и нелицеприятно. Кутузов определил единственной стратегической целью оборону Москвы. Остальные территории его не интересовали.
