Я ударил Клэка по носу рукояткой 38-го. Как и в тот раз, на Грини-стрит, он рухнул, где стоял. Бинт окрасился в красный цвет. Я повторил вопрос. Роско продолжал стоять на своем. По понятным причинам Клэк ответить не мог.

— Вы снова его сломали, — простонал он.

— Даю последний шанс, — сказал я, стоя над ним. — Была авария или что-то другое?

Роско положил правую руку на воображаемую Библию, потом поднял ее и… солгал. Я приставил курок к виску Клэка. Он окаменел от страха и затаил дыхание. Его стон внезапно прервался. Я смотрел Роско прямо в глаза. Он молчал. Я нажал на спуск. Клик.

— Я просто тренируюсь, — оскалился я, — но в следующий раз выстрелю. Эй, Клэк, до чего же вы глупы! Разве не видите, что эти двое только и ждут, чтобы я вас прикончил? Что, будете и дальше их защищать?

— Пошли они… и вы туда же! — заорал он.

Я снова оттянул курок, крутанул барабан.

— Вы крепкий орешек. Может, мне избавить вас от необходимости чинить нос и просто отстрелить его?

— Ладно, ладно, — взмолился Клэк, — достаточно.

— Заткни глотку! — взревел Малоуни.

— Это был он, Малоуни! Он дал нам за работу лишнюю неделю оплачиваемого отпуска и три тысячи на двоих.

Я не знал, чье самолюбие задето больше: мое — из-за того, что меня так дешево оценили, или Роско с Клэком, которым так мало заплатили.

— Чья идея была спалить мою машину?

— Фил служил в антитеррористическом подразделении, — поспешил объяснить Клэк, когда я убрал оружие от его изуродованного носа. — Он сказал, что огонь — более весомое предупреждение, чем проколотые шины или разбитое ветровое стекло.

— Хорошо, убирайся. Роско, помоги своему дружку, и отваливайте.

Роско не поверил своим ушам.

— И это все?

— Ходи и оглядывайся, — сказал я. — Враги вашего босса занимают посты повыше, чем у него. Я бы не стал рассчитывать на него, что он прикроет в будущем вашу задницу. Теперь идите!

Когда они ушли, я вложил револьвер в кобуру и сел напротив Малоуни.

— Как вы их нашли? — Ему и правда было интересно.

— Вам понравится, — язвительно засмеялся я. — Кэти запомнила часть номера в ту ночь, когда они напали на меня в Сити, и я попросил Рико разыскать владельца. Роско не сказал вам, что это Кэти сломала мою палку о его голову?

Малоуни сделал вид, что не услышал.

— Но как вы связали машину Роско со мной? Машин с похожими номерами сотни!

— Я с самого начала думал, что это вы, вот и знал, где искать. А по манере понял, что это, скорее всего, бывший полицейский. Сначала поджег мою машину, а потом сразу позвонил в полицейский участок и пожарную часть, а не по девятьсот одиннадцать. Он знал, что в Службе спасения записывают голоса на пленку. А когда он направил на меня оружие…

— Он направил на вас револьвер?

— Да, и ваша дочь, кстати, стояла рядом, — сообщил я. — Полагаю, он утаил от вас подробности, не так ли?

Малоуни побагровел.

— Этот глупый сукин сын…

— За что платите, то и получаете. Так вот, значит, у него был тридцать восьмой калибр. От него так и разило копом. Я взял список фамилий в офисе Добровольной ассоциации патрульных и попал на Роско. Я решил, что случайных совпадений слишком много, когда узнал, что он живет в трех кварталах от вас. А фамилии Клэка я не знал до сегодняшнего утра.

— Я поражен — вторично.

В первый раз он поразился, когда я оказался ночью у Гоуэнус-канала и заметил утопленника раньше его. Кстати, моей заслуги в том не было — я получил сообщение.

— Люди, которые используют меня, чтобы утопить вас, захотели, чтобы я там оказался, — сказал я, — они же сделали так, чтобы ко мне в руки попали ваши личные дела. Я как собака, которая думает, что ведет хозяина на прогулку. А я такая послушная собака, что мне даже поводок не нужен. Сам напросился.

— А не лучше ли вам было — вместо того чтобы раскапывать мое прошлое — применить энергию в мирных целях и искать парня? Именно за это вам заплатили, не так ли?

— Кстати… — Я наклонился, достал пластиковый мешок для мусора, который все это время лежал на полу, и поставил его на стол.

— Что это?

— Подарок. Откройте.

Когда Малоуни вынул из мешка синюю парку Патрика, его лицо исказилось от страха и облегчения одновременно. Радость не мелькнула — не дрогнули в улыбке губы, не собрались морщинки вокруг глаз. Через мгновение лицо стало холодным и бесстрастным.

— Такие продаются на каждом углу. — Он швырнул мне куртку назад.

— Кого вы хотите убедить, меня или себя? Сами знаете — она его.

— Чепуха! — проревел он. — Откуда мне знать, что вы с самого начала не участвовали в их игре? Они ведь хотят отделаться от меня.

Тут он был прав.

— Мне сказали, что Патрик убежал из-за вас. — Я перефразировал Джека. — Что могло произойти между вами? Что вы ему сказали?

— Вы ничего не знаете, — ответил он. — Забирайте шмотки и убирайтесь из моего кабинета.

— Когда вы достали куртку, то не обрадовались, а испугались и почувствовали облегчение. Это меня на секунду смутило, — сказал я. — Могу понять облегчение. Какой отец реагировал бы иначе? Но откуда испуг и где радость?

— Убирайтесь прочь!

— Патрик рассказал вам, не правда ли?

— Рассказал. — Малоуни усмехнулся. — Рассказал о чем?

Не отвечая, я продолжил:

— Тогда почти все проясняется. Почему вы всегда называли его «парнем». Почему дали старую фотографию для плаката. Сын, которого вы любили, мальчик, которого вы действительно хотели найти, перестал для вас существовать.

— Последний раз говорю: уби…

— Вы думали, он умер, правда? Принимали желаемое за действительное? Вам казалось, лучше мертвый сын, чем живой и здоровый гей, правда?

Для мужчины его возраста Малоуни необычайно ловко перепрыгнул через стол. Мне повезло — я был к этому готов и неуклюже, но все-таки отклонился в сторону и здоровой ногой ударил его по почкам. Это умерило его пыл. Он согнулся, задыхаясь от боли и ловя воздух ртом.

— Значит, он вам сказал! — крикнул я Малоуни. — Вы можете себе представить, какая смелость ему для этого потребовалась? Ваш сын мне тоже не слишком нравится, но он храбрый парень. Я хочу знать, что вы ему сказали? Почему он так испугался?

И вдруг с Фрэнсисом Малоуни словно родимчик приключился: он начал смеяться. Нет, он не хихикал, не изображал сатанинский хохот. Он ржал — давясь, до икоты, до рвоты. Успокоившись, он сел на место.

— Помните рапорт из Отдела собственной безопасности? — спросил он, потирая левый бок. — Как там описано то ужасное преступление, которое я совершил против добрых граждан Нью-Йорк-Сити?

— Вы неспровоцированно набросились на нескольких постоянных посетителей ночного клуба, — коротко сформулировал я.

— Я думал, евреи сообразительнее.

— А еще люди верят, что все мы богатеи. Поэтому-то я и вожу «плимут-фери».

— Думали ли вы в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году, — поинтересовался он, — когда никто слыхом не слыхивал о комиссии Кнаппа, что за побои, нанесенные нескольким пьяницам, человека могут выбросить из полиции?

— Вранье! — бросил я. — Даже сейчас копа, конечно, отстранят на время, не дадут отсидеться.

— Ладно. Так почему же, раз я признал обвинения Отдела служебных расследований справедливыми, мне не пришлось носом землю рыть, чтобы о рапорте никто не узнал? Какой вред это могло мне причинить — тогда, в шестьдесят четвертом? Кроме того, если рапорт был убийственным, зачем мои враги наняли вас, чтобы организовать утечку информации?

— Хорошие вопросы.

— А вы обратили внимание, мистер Умник-младший, что ни один из этих якобы постоянных клиентов не захотел выдвинуть официальных обвинений против меня, ни один не подал гражданский иск?

— Да, обратил.

— Почему, как думаете?

— Не знаю, но какое это имеет отношение к…

— Думай, приятель, думай!

— Хорошо. — Я поднял вверх обе руки. — Ну, скажем, они были черные или пуэрториканцы, тогда ведь…