В настоящей главе автор ставит своей задачей подвести итоги предшествующего исследования польско-чешского союза 60—80-х годов X в. и, поскольку это окажется необходимым, продолжить его, проводя свой анализ польско-чешских политических отношений в тесной связи с изучением чрезвычайно интересной и достаточно сложной картины международной жизни Центральной Европы того времени, в которой столь важную роль играла восточная экспансия германских феодалов.

*    *    *

Первые бесспорные письменные свидетельства о Великопольском государстве, относящиеся к самым начальным годам правления Мешко I из рода Пястов (960—992 гг.), вполне определенно рисуют нам это западнославянское политическое образование ориентированным на Запад. Подробности, связанные с активной западной политикой польского князя, сообщают нам источники германского происхождения, показательно, однако, и свидетельство арабского путешественника еврея Ибрагима ибн Якуба из Испании, посетившего около 966 г. с торгово-дипломатическими целями, как полагают в качестве посла кордовского халифа, двор германского императора Оттона I, побывавшего в Чехии и Бодрицком княжестве и на основании довольно широкого круга информации описавшего тогдашнее международное положение Польши7,

Вот что он пишет в своей “Записке о путешествии в славянские страны” относительно Древнепольского государства: “А что касается страны Мешко, то она — самая обширная из их (т. е. славянских) стран”. Далее в “Записке” сообщается о дружине Мешко: “Имеет он три тысячи панцирных воинов, (разделенных на) отряды, а сотня их стоит десяти сотен других (воинов)”, о границах монархии Пястов: “С Мешко соседствует на востоке Русь, а на севере Бурус” (т. е. пруссы). И лишь после описания обычаев и страны пруссов, пе-

реходя к характеристике славянского народа, “называемого Вельтаба”, Ибрагим ибн Якуб приводит следующие очень важные сведения об этом народе и его отношениях с Мешко I: “Живет он в борах, находящихся в пределах страны Мешко8 с той стороны, которая близка к западу и части севера. Владеют они сильным го-родом.над океаном (т. е. Балтийским морем), который имеет двенадцать ворот... Воюют они с Мешко, а их военная сила велика”9. Буквально каждое из этих сообщений “Записки” Ибрагима ибн Якуба находит себе подтверждение в других источниках, безотносительно от того, идет ли речь о славном и могущественном городе Волине в устье Одры, или о тяжелых войнах Древ-непольского государства с волинянами и их союзниками лютичами, или, наконец, о силе и значении поднимающегося Древнепольского государства в Центральной и Восточной Европе. Здесь, пожалуй, уместно было бы напомнить красочную характеристику, данную Волину немецким хронистом XI в. Адамом Бременским, бывшим для своего времени не только широко образованным человеком, но и лицом, прекрасно осведомленным в делах полабо-прибалтийского славянства. Вот его слова: “Это действительно величайший из городов в Европе. Населяют его славяне вместе с другими народами — греками 10 и варварами; приезжие саксы тоже получают право на жительство, лишь бы только, находясь там, не проявляли признаков своего христианства. Есть там морской маяк, который местные жители называют греческим огнем”11.

Что касается длительных и кровопролитных войн с волинянами и входившими в состав лютического союза ратарями, то довольно яркую картину их рисует современный событиям источник “Деяния саксов” корвей-ского монаха Видукинда (ок. 925 —ок. 980 гг.), сообщающий о польско-лютических, далеко не всегда удачных для польской стороны столкновениях 963—967 гг.12

Сведения этого саксонского хрониста представляют особый интерес не только потому, что свое сочинение он писал в 967—968 гг. и дополнял в 973 г., т. е. по свежим следам рассматриваемых событий, но и потому, что события эти излагаются им в тесной связи с явлениями внутреннего и внешне-политического развития Германской империи13.

Поэтому столь важное значение имеет и факт близости оценок международного значения Древнепольского государства в его хронике и в “Записке” Ибрагима ибн Якуба. Видукинд, правда, не дает общей оценки военных сил, находившихся в распоряжении польского князя, ни тем более общей характеристики его страны. Показательно, однако, другое обстоятельство: впервые под 963 г., упоминая в своих “Деяниях” польского князя, корвейский монах называет его “rex Misaca” (король Мешко) 14, т. е. наделяет его титулом, на который он по средневековым понятиям не имел права, не будучи коронованным монархом 15. Факт действительно примечательный, особенно если учесть, что, за исключением польского и чешского монархов (Болеслава Чешского Видукинд тоже именует королем) 16, другие западнославянские князья ни разу не выступают у него с такими титулами, даже очень сильные в то время князья бодричей рассматриваются им всего только как subreguli (подкорольки). Короче говоря, Мешко I в глазах саксонского хрониста, отражавшего настроения саксонского придворного окружения германского императора Оттона I, являлся самостоятельным, суверенным в средневековом смысле этого слова монархом и, следовательно, в своих отношениях с Империей не мог трактоваться как некий независимый данник, а скорее как сильный и важный союзник германского императора, хотя и более низкого ранга 17. Такому решению вопроса нисколько не противоречит употребление Видукиндом второго титула для польского князя — “amieus imperatoris” (“(друг императора”) 18, ибо как в римской, так и в каролингской традиции титул этот означал прежде всего императорского союзника, политический вес и значение которого зависели прежде всего от собственных его сил и возможностей 1Э. В данном случае, судя и по словам самого Видукинда и по словам Ибрагима ибн Якуба, пользовавшегося политической информацией, исходившей от двора императора Отгона I, речь могла идти, разумеется, только о сильном, политически самостоятельном союзнике.

Изложенная выше трактовка применяемой Видукиндом по отношению к польскому князю титулатуры не противоречит усвоенной саксонским домом каролингской универсалистски-имперской традиции в понимании Видукинда20. Согласно этой традиции, для Видукинда государь царствующего саксонского дома был верховным королем, для него он был, так сказать, “rex rexorum” — “король королей” верховный глава европейских государей. Идея имперского универсализма была, разумеется, важным политическим инструментом германских феодалов, выдвижение ее, конечно, свидетельствовало о далеко идущих и, безусловно, агрессивных политических замыслах окружения Оттона I, но она сама по себе, как кажется, по крайней мере с внешней стороны, не означала еще юридически для остальных европейских государей признания, тем более немедленного, такой формы отношений, которая ставила бы их в действительно тяжкую зависимость от императора, сразу лишала бы их условий самостоятельного политического существования.

Подводя итоги исследования приведенных выше фактов., думается, есть все основания сформулировать ряд достаточно аргументированных выводов, имеющих существенное, даже принципиальное значение для анализа последующего развития польско-чешских и польско-немецких отношений.

Во-первых, в 60-е годы X в. в глазах двора Оттона I польский и чешский князья ничем не отличались от других самостоятельных, даже коронованных европейских государей. Во-вторых, для немецких политиков не существовало никакой разницы с международно-правовой и политической точек зрения в положении польского и чешского князей, хотя первый был язычником и правил, так сказать, варварской, по понятиям того времени, страной, а второй стоял во главе давно христианизированного государства, в котором сравнительно с Польшей раньше и быстрее начали развиваться феодальные отношения21. Этот вывод в сочетании с фактом получения Ибрагимом ибн Якубом столь достоверной и широкой информации о Польше при дворе Оттона I и в Праге дает право прийти к третьему выводу: 963 год не был годом первых польско-немецких и тем более польско-чешских контактов. Древнепольское государство еще до этого сумело определенно заявить о своем существовании на широкой центрально- и восточноевропейской международной арене, так что ни Мешко I, ни его предшественник не были новичками в тогдашней европейской политике. И, наконец, последний вывод: Древнепольское государство трактовалось Оттоном I как сильный и важный союзник, а судя по словам Ибрагима ибн Якуба, даже союзник, располагавший по сравнению с другими славянскими государствами наибольшими военно-политическими ресурсами (нужно учесть, что в “Записке” Ибрагима ибн Якуба сравниваются только Польша, Чехия, Болгария и бод-ричи). А это последнее замечание представляется особенно существенным для оценки немецко-польско-чеш-ских связей второй половины X в.