О невероятности появления в Червенских городах военных сил чешского князя говорилось уже выше, и к этому вопросу возвращаться нет нужды. Более существенно, что как С. М. Кучинский, так и А. Гейштор стремятся ограничить, вопреки точному смыслу слов летописи, размер территории, присоединенной Владимиром. А. Гейштор говорит только о Червенских городах, а С. М. Кучинский подменяет даже летописный Пере-мышль Перемилем. Между тем, в русской летописной традиции поход 981 г. Владимира представлялся отнюдь не как скромное военное мероприятие. В памяти русских летописцев он безусловно связывался не только с Черве-нем, но и Перемышлем. Здесь достаточно напомнить слова Ипатьевской летописи, сказанные по поводу удачного похода 1229 г. Даниила Галицкого под Калиш: “иныи бо князь не входил бе в землю Лядьскоу толь глубоко, проче Володимера Великаго”67. Это, конечно, преувеличенное и, как показано выше, неверное представление о характере похода Владимира, но оно определено именно летописной статьей 981 г. в ее позднейшей сохранившейся редакции. Кроме того, остается совершенно неясной судьба Перемышля в XI в., безусловно входившего в состав Древнерусского государства68.
С лингвистической точки зрения, ряд ленценинои — лендзяне —ляхи, кажется, не вызывает никаких возражений69. Однако это еще не дает оснований предполагать в ляхах летописной статьи 981 г. лендзян, овладевших будто бы Червенскими городами. Дело в том, что в летописи имя “ляхи” не применяется по отношению к отдельным польским племенам, а употребляется только в двух значениях:
1. В значении страны, государства Польши, о чем свидетельствует текст летописи под 1030 г.: “В се же время умре Болеслав Великыи в Лясех, и бысть мятежь в земли Лядьске”70.
2. В значении широкого этнического понятия, обнимающего целую ветвь родственных западнославянских племен или племенных княжеств: “Словени же ови при-шедше седоша на Висле и прозвашася Ляхове, а от тех Ляхов прозвашася Поляне, Ляхове друзии Лутичи, ини Мазовшане, ини Поморяне”71. Поэтому, когда Ярослав Мудрый оказывал .помощь Казимиру в борьбе против восставших мазовшан, летопись говорит не о походах Ярослава на “Ляхов”, а об его походах против мазовшан: “Иде Ярослав на Мазовшаны в лодьях” под 1041 г. и “Ярослав иде на Мазовшаны” под 1047 г. в “Повести временных лет”72. Последняя фраза читается и в Новгородской Первой летописи под 1047 г.73
В статье 981 г. в том виде, как она сохранилась, “Ляхи” означают Польшу — страну, государство, что и нашло столь яркое отражение в процитированном выше отрывке из Ипатьевской летописи.
Итак, на основании источников летописного происхождения нет никаких оснований говорить о присутствии в 981 г. каких-то отрядов лендзян на территории Червен-ских городов. Любопытно, к тому же, что летопись вообще не упоминает о лендзянах, говоря о ляшских племенах.
Думается, что неправомерно на основании имени Владислава и ленцениноях Константина Багрянородного судить о размерах Киевского государства лри Игоре. В договоре Руси с греками 944 г. названо много нерусских имен. Кроме того, в русских княжеских семьях могли пользоваться и польскими именами. Один из сыновей Владимира носил польское имя Станислав74. Польское имя Владислав неоднократно встречалось в среде новгородского боярства начала XIII в.75
Выше уже говорилось, что характеристика размеров державы Рюриковичей, данная в летописи под 907 г., была заимствована из историко-этнографического введения к “Повести временных лет”. Она отражает, следовательно, не реальные условия политического развития Киевской Руси начала X в., а представления летописца начала XII в. об Олеге как собирателе древнерусских племен. В то же время до решения древлянской проблемы в середине X в. киевские князья не могли, очевидно, вести активную политику в восточнославянских землях, расположенных еще далее на запад.
Что касается ленцениноев-ляхов византийского источника, то не вернее ли в его показаниях усматривать какие-то дошедшие до Цареграда из Руси воспоминания о древних племенных передвижениях в Восточной Европе, подобных сохранившемуся в летописи преданию о ляшском происхождении радимичей и вятичей. Ведь говорит же летопись, что “Радимичи... и Вятичи от Ляхов, бяста бо 2 брата в Лясех — Радим, а другому Вят-ко, и пришедъша седоста Радим на Съжю и прозвашася Радимичи, а Вятъко седе с родом своим по Оце, от него же прозвашася вятичи”76. Очень знаменательно, что Константин Багрянородный, перечисляя племена, платившие дань русскому князю (древляне, дреговичи, кривичи, северяне, уличи), обходит молчанием как радимичей, 'так и вятичей. Любопытно, что эти воспоминания о ляшском происхождении радимичей и вятичей не помешали русскому летописцу, в полном соответствии с современными взглядами историков, антропологов, археологов77, .поместить их среди восточнославянских, а не западнославянских или еще уже — лехитских -племен.
Попутно нужно было бы заметить, что датировка похода Владимира 1012 г. мало что может изменить в оценке летописной статьи 981 ir., да и не вызывается никакой необходимостью.
И, наконец, последнее замечание в связи с поднятым выше кругом вопросов. Ссылки на то, что летописный рассказ о насилиях авар (обров) над дулебами относится не к восточному, а к западному, точнее паннонскому славянству78, ни в коей мере не предрешает еще вопроса о существовании восточнославянских дулебов. Приведенные выше неоднократные упоминания в русской летописи о восточнославянских дулебах не оставляют никакого сомнения в том, что такое восточнославянское племя было хорошо известно древнерусскому летописцу начала XII в., прекрасно разбиравшемуся в вопросах современной ему исторической географии. В советской исторической и археологической литературе тоже господствует взгляд, что в числе древнерусских племен были и восточнославянские дулебы, являвшиеся, возможно, группой родственных и политически связанных друг с другом племен79. Эту точку зрения развил в последнее время В. В. Седов, который на основании анализа археологического материала пришел к выводу, что еще в VI— VII вв. сложилось крупное политическое объединение восточнославянских дулебов. После распада его в эпоху образования Древнерусского государства и затем формирования древнерусского источника, приблизительно, к XII в. память об этих восточнославянских дулебах сохранилась только на территории волынян, этим и объясняется отождествление летописью крупной политической организации дулебов с более узкими территориями расселения бужан и волынян80. В современной польской историографии в пользу существования восточнославянских дулебов самым определенным образом высказался Г. Ловмяньский 81.
Подводя итоги всему сказанному, автор считает возможным констатировать, что возражения, выдвинутые против его реконструкции летописной статьи 981 г. нельзя признать основательными, а предложенные объяснения сохранившегося летописного текста считать достаточно аргументированными и действительно продвигающими вперед осмысление и анализ происхождения летописной заметки о походе Владимира на Перемышль и Червен.
А это означает, что в данный момент нет необходимости отказываться от предложенного им в 1952 г. гипотетического восстановления летописной статьи 981 г.
Итак, для конца 70—80-х годов X в. летопись не дает оснований говорить о русско-польском вооруженном конфликте.
В старой, да и не только старой82, литературе вопроса очень большое значение при характеристике русско-польских отношений X в. придавалось сообщению “Повести временных лет”, помещенному под 992 г.: “Иде (Володимир) на хорваты”83. В отличие от Лаврентьев-ской, в Новгородской Первой летописи известие это помещено под 993 г.84 Сдвиг некоторых известий на один год — явление нередкое для русского летописания.
Он не дает права предполагать, что в данном случае речь идет не об одном, а о двух подряд походах Владимира против хорватов.
С этим летописным известием в литературе вопроса связана чрезвычайно оживленная дискуссия. Спорным остается следующий момент: следует ли рассматривать события 992 (993) г. как обычный поход князя против восставшего племенного .княжения или же расценивать его как польско-русское вооруженное столкновение. Летопись как будто ничего не говорит здесь о польско-русской войне, однако предполагать ее разрешало исследователям свидетельство другого, на этот раз иностранного источника, Гильдесгеймских анналов, сообщавших под тем же 992 г., что Болеславу Храброму угрожала большая война против русских85. И тем не менее дело обстоит гораздо сложнее. Во-первых, Гильдесгеймские анналы сообщают не о войне, а только об угрозе возникновения войны между Русью и Польшей. А, во-вторых, в летописи есть и прямое указание на то, что ее авторы и редакторы отнюдь не толковали сообщение 992 (993) г. как указание на русско-польский конфликт. Речь идет о летописной статье 996 г., о которой подробнее придется говорить ниже: “И бе живя (Володимер) с князи околними ми-ромь, с Болеславом Лядьскымь, и Стефаномь Угрьскымь, и с Андрихомь Чешьскым, и бе мир межю ими и любы”86. Статья эта, дающая общую характеристику русско-польско-чешских отношений конца X в., логически исключает как будто бы всякую попытку расценивать поход на хорватов 992 г. в качестве русско-польской войны.
