Польско-лютические войны, разрыв чешско-лютиче-ского сотрудничества, польско-немецкий и польско-чешский союз и христианизация Польши, основание пражского епископства и миссийного епископства для Польши— вся эта сумма фактов, как видно из предыдущего хода рассуждений, легко укладывается в цепь взаимосвязанных и друг друга обусловливающих событий при том условии, если предположить стремление Чехии и Польши использовать имперскую программу Оттона I для укрепления своих внешнеполитических позиций в ходе мирного сотрудничества с Империей. Сотрудничество с Империей действительно дало свои определенные положительные результаты во второй половине 60 — самом начале 70 гг. как для Чехии, так и особенно для Польши.
Однако, если чешские или польские политики серьезно рассчитывали на прочное и длительное сотрудничество с Империей, если они в самом деле рассчитывали разрешить в рамках универсалистски-имперской программы Оттона I основные задачи своей государственной политики (к сожалению, источники хранят полное молчание на этот счет), то уже самое ближайшее будущее показало полную нереальность такого рода планов. Немецко-поль-ско-чешский союз 60-х годов оказался всего лишь временным, преходящим явлением в политической жизни Центральной Европы.
Иллюзорность расчетов (на тесное сотрудничество с германскими феодалами сказалась уже в 968 г. после решительного столкновения Мешко с Вихманом, когда, вопреки указаниям самого Оттона I, восточные маркграфы Герман и Дитрих под предлогом угрозы войны с Данией заключили мир с ратарями78, оставляя Мешко один на один с его противниками. Анализируя соответствующие сообщения Видукинда, К. Малечинский приходит к определенному выводу, что такой поворот событий был результатом сознательных действий восточногерманских феодалов, опасавшихся слишком быстрого роста Древнепольского государства и стремившихся сохранить известное равновесие сил между ним и лютичами79. А это явно ослабляло прочность успехов, достигнутых польским князем на Западном Поморье80. Буквально через несколько лет дело дошло уже и до прямого военного столкновения между польским князем и восточногерманскими феодалами, что как нельзя лучше подтверждает суждения польского историка.
Правда, конкретные причины вторжения в 972 г. на территорию Польши Одона — маркграфа Восточной Саксонской марки — остаются неизвестными, однако совершенно ясно, что само его вторжение не было неожиданностью для польского князя. Мешко I использовал для обороны от нападения пограничный укрепленный “грод” Цедыню81, расположенный на правом берегу Одры к северу от устья Варты. В окрестностях Цедыни и разыгралась кровавая битва, в которой немецкое войско было наголову разгромлено82.
Обращает на себя внимание прекрасная подготовка польского князя к встрече непрошенных гостей. Визит их не захватил его врасплох.
Разгром Одона должен был вызвать большие толки в Империи. Быстро прореагировал на него и пребывавший тогда в Италии император Оттон I, обратившийся с письмом к борющимся сторонам с требованием прекратить войну и ожидать его возвращения 83. Столкновение Мешко и Одона действительно явилось предметом разбирательства на имперских съездах сначала в Ингельгей-ме, потом в Кведлинбурге, где Мешко, видимо, признанный виновным, принужден был выдать императору в качестве заложника своего сына Болеслава84.
Далеко не гладко развивались в это же время и чеш-ско-немецкие отношения. Учреждение Пражского епископства год от года откладывалось, наталкиваясь на сопротивление части германских феодалов. Не было достигнуто полного соглашения на этот счет и в Кведлин-бурге85, так что фактически пражская кафедра начала функционировать лишь в 975 г.
Решения Кведлинбургского съезда, таким образом, не только не были благоприятны для Чехии, но и вполне очевидным образом продемонстрировали польскому и чешскому монархам, что в столкновении с восточногерманскими феодалами им нельзя рассчитывать на поддержку Оттона I, что его имперская программа не может стать средством ограничения восточной экспансии германских феодалов.
Если до этого времени Мешко I мог еще обманываться относительно характера нападения Одона, то после
Кведлинбурга не могло оставаться сомнений, что Одон действовал в качестве официального лица, проводил официальную политику Империи 86.
Отражением изменений, происшедших к этому времени в польско-имперских отношениях, являются показания о событиях этих лет Титмара Мерзебургского — немецкого хрониста конца X — начала XI в., писавшего, правда, много времени спустя, но имевшего о них свои собственные сведения, поскольку его отец Зигфрид был непосредственным участником первого польско-немецкого конфликта. Для исследователя далеко не безразлично также, что в своей хронике Титмар выразил настроение и мысли именно тех кругов восточногерманских феодалов, которые были, очевидно, инициаторами похода на Цедыню.
Обращают на себя внимание прежде всего следующие слова хрониста, взятые из его рассказа о битве под Цедьюей: “Между тем достойный маркграф Одон, собрав войско, напал с ним на Мешко, который был верен императору и платил ему дань (с территории) вплоть до реки Варты. На помощь маркграфу поспешил со своими силами только мой отец, граф Зигфрид...” 87.
Уже с первого взгляда в этом отрывке Титмара поражает трактовка польского князя в качестве простого вассала-данника германского императора. Намеренно оскорбительное к польскому князю отношение Титмара особенно бросается в глаза при сравнении его слов с рассказом современника Мешко I Видукинда, который не колебался назвать польского князя “королем” и “другом императора”. Решительно противоречит Титмаровой трактовке правового положения Мешко I также и все то, что известно о развитии польско-немецких отношений с 963 по 968 г. Но если Титмарову характеристику существа польско-немецких отношений применительно к 60-м годам X в. нельзя признать правильной, то, с другой стороны, нельзя не отметить, что характеристика эта не является у него случайной, что она прямо вытекает из его оценки положения Мешко I именно в 60-е годы.
В подтверждение этого тезиса следует привести собственные слова Титмара, помещенные в его хронике несколько выше приведенного только что отрывка. В главе 14 второй книги своей хроники, рассказывая о деятельности маркграфа Восточной марки Герона, Титмар замечает: “Маркграф Восточной марки Герои подчинил власти императора лужичан, слупян, а также Мешко с его подданными”88.
Сравнение этого отрывка из хроники Титмара с первым процитированным выше отрывком не оставляет сомнений в том, что они не только взаимосвязаны, но и непосредственно вытекают один из другого (ссылка Титмара на р. Варту, по-видимому, скорее всего отражает его представления о границах Польского государства в 60-е годы X в.).
Между тем уже трудами К. Тыменецкого89, а затем Г. Лябуды90 было доказано, что сведения Титмара о покорении Героном Мешко являются произвольной комбинацией мерзебургским епископом сообщений Видукинда, звучащих, как было показано выше, совершенно иначе.
Но если отпадает, таким образом, исходный пункт рассуждений Титмара, то вместе с ним теряют силу и построенные на нем выводы о вассально-данническом положении Мешко I по отношению к Империи накануне 972 г. А это наблюдение чрезвычайно важного характера. Из него следует, что попытки строить именно на приведенных выше замечаниях Титмара какие-либо вполне определенные заключения о дани, уплачиваемой Мешко I Германии, как это до последнего времени делалось в немецкой91, польской92 и советской93 литературе, совершенно неправомерны.
Сформулированные, таким образом, выводы из анализа показаний Титмара не предрешают, разумеется, еще ответа на вопрос о дани Мешко I в пользу Империи (такая дань, правда, имеющая чисто формальный и нерегулярный характер, возможна, только судить о ней нельзя по словам Титмара), зато они с полной очевидностью вскрывают тенденциозность немецкого летописца. Поскольку же высказанное в литературе предположение, что Титмар вообще не ориентировался в событиях 60— начала 70-х годов94, по меньшей мере, сомнительно и маловероятно, остается думать, что все его построение было результатом прямой фальсификации фактов IB угоду господствовавшим в среде восточногерманских феодалов политическим тенденциям, причем не только тем тенденциям, которые ярко проявились в начале XI в., но и тем тенденциям и настроениям, которые были характерны для восточногерманских феодалов гораздо раньше и в которых был воспитан Титмар с детства в семье участника битвы под Цедыней.
