Просчитавшийся артельщик решил предпринять небольшую, но рискованную вылазку. Он приоткрыл дверь, выглянул в притихший коридор и, озираясь, заковылял к камбузу…

Между тем, перемыв посуду и осмотрев свои владения, не притаилась ли где случайная муха, кок Борщик улёгся на корме рядом с Перчиковым и Солнышкиным. Хотя стало свежо, он по камбузной привычке обмахивался полотенцем. Все вокруг были сыты, и заботливого кока беспокоил только Перчиков, который целый день не ел от огорчения. Было слышно, как у него попискивает в желудке.

– Может, принести котлету? – изредка спрашивал Борщик, поглядывая на радиста.

Но Перчиков движением указательного пальца отклонял все заботы кока.

За бортом весело бежали волны, и в лад им торопились мысли Перчикова. Вокруг вспыхивали тысячи светлячков, и в голове Перчикова, как светлячки, загорались новые удивительные идеи.

Солнышкин не чувствовал ни рук, ни ног. Целый день он красил с Буруном борт, и в его глазах плясали тысячи красок: зелёное море, голубое небо, жёлтые борта, и над всем этим парящие летучие рыбы. Рыбы и сейчас летели из темноты на свет, и, между прочим, у Солнышкина тоже начинала созревать одна небезынтересная мысль. Он собрался уже высказать её вслух, но Борщик снова заглянул в глаза Перчикову:

– А может, компоту с сухариками?

– Ну ладно, с сухариками давай, – согласился Перчиков, и добрый Борщик побежал на камбуз.

Он открыл дверь и остановился: среди ночной тишины коку послышалось, будто в углу раздался странный шорох. Борщик вздрогнул. За всю жизнь у него на камбузе не было не то что крыс, но и самого захудалого мышонка!

Но шорох повторился. И именно там, где у Борщика стоял мешок прекрасных тонких булочных сухарей. Кок гневно скомкал фартук и с размаху запустил им в угол. Шлёп! И фартук врезался в глаз артельщику, сунувшему руку в мешок с сухарями.

Артельщик схватил со стола что-то подвернувшееся под руку и метнул в дверь.

В ту же секунду мимо Борщика с резким свистом пролетел таинственный белый предмет.

Борщик оглянулся и чуть не сел от потрясения. К звёздам, едва не задев его по носу, удалялась тарелка!

Кок снова заглянул на камбуз, и тогда навстречу ему одна за другой вылетела целая дюжина тарелок.

– Одна, вторая, третья… – считал Борщик. Перепуганный насмерть артельщик бомбил своего преследователя.

– Тарелки! Тарелки! – закричал Борщик, хватаясь за голову. Он уже не слышал ни шороха, ни кряхтенья артельщика, который с полной пазухой сухарей выкарабкался в боковую дверь и на четвереньках полз по трапу.

На палубе поднялся настоящий переполох. Все смотрели на горизонт. Там выкатывалось яркое созвездие Южного Креста, и к нему, посвистывая, уносились маленькие белые точки.

Перчиков бросился наверх, в штурманскую. Схватив бинокль, он направил его в сторону экватора. Сомнений не оставалось: три хорошо видимые тарелки пари́ли над океаном, уходя в сторону Южной Америки.

Нужно сказать, что в тот же вечер тарелки были замечены иностранными самолётами. Одна из них даже приземлилась на участке всеми уважаемого фермера, слегка задела его, и он видел, как из неё вышли два странных существа. Правда, чего не увидишь после того, как тебя треснет по лбу тарелкой! Но факт этот излагался в разных научных статьях. А точнее всего он записан в бухгалтерии океанского пароходства, где так и сказано: «За неоправданную пропажу дюжины столовых тарелок высчитать из зарплаты кока Борщика 8 рублей 70 копеек».

Это, конечно, мало кого интересовало, но именно с тех пор Борщик поверил в существование летающих тарелок.

Если бы кое-кто из моряков Тихого океана заглянул в рулевую рубку парохода «Даёшь!», он бы, конечно, обрадовался и удивился: у штурвала стоял старый инспектор океанского пароходства Мирон Иваныч, по прозвищу Робинзон. Но теперь в руках у него был настоящий штурвал.

В открытые иллюминаторы врывался настоящий океанский ветер, и под сияющими тропическими звёздами настоящие волны поднимали и опускали его судно.

– Вы слышали об этой истории? – возник в рубке Моряков.

– О какой?

– С тарелками.

– Любопытно, – ответил Робинзон.

– И что интересно, – заходил по палубе Моряков, – с камбуза пропало с полпуда сухарей. Рассказать кому-нибудь – не поверят. Ведь не прилетали же эти самые тарелочники к Борщику за сухарями? И почему вдруг пропали десять тарелок?

– Хм-хм!.. – почесал лысинку Робинзон. – С сухарями, конечно, немного странно. И всё-таки это приятно.

– Что? – Моряков был поражён. – Что пропали сухари? Что улетели тарелки?

– Приятно, – пожал плечами Мирон Иваныч, – что есть ещё на земле чудеса! – Старик не мог прожить без чудес. На каждом шагу ему хотелось бы видеть чудо. И он размечтался, как, бывало, в своём домике на сопке, когда он думал о дальних плаваниях и поворачивал свой старый штурвал в Африку, в Австралию… Лево руля, право руля! Он так крутанул штурвал, что судно со свистом описало дугу вокруг своего собственного носа. Моряков отлетел в сторону. Робинзон удержался, но отчаянно смутился.

Он даже не представлял, что без этого поворота колеса на палубе «Даёшь!» не случилось бы нескольких занимательных историй.

Дело в том, что в это самое время толстый артельщик улепётывал по трапу к себе в каюту. Сухари покалывали бока. Он уже миновал тёмный коридор, когда неожиданный толчок швырнул его обратно, прямо под ноги доктору Челкашкину, который вышел из лазарета.

– Что с вами? – наклонился к нему доктор.

– Хе-хе… Немножко закружилась голова… Видимо, от голода, – промямлил артельщик и схватился за живот: как бы не вывалились сухари.

Челкашкин посмотрел на него и пожал плечами:

– Послушайте, милый, да вы опухли! Чёрт бы побрал вашу дурацкую голодовку!

– Опух, опух, – кивнул артельщик, поддерживая руками майку, чтобы не похудеть у доктора на глазах.

– И признаки слабоумия, – заметил доктор, заглянув ему в глаза. – Немедленно в лазарет! Рыбку надо есть, рыбку. Побольше фосфора для мозга. А сейчас – ждать меня.

Как только доктор взбежал по трапу, артельщик со всех ног бросился в каюту и, отшвырнув матрац, вывалил свои хрустящие трофеи. Едва он успел их прикрыть, к нему вошли Челкашкин, Петькин и Федькин и, подхватив под руки, потащили в лазарет.

«Тащите, тащите! – усмехнулся артельщик. – До Жюлькипура полежу без работы, пожую котлетки и пончики, попью компот. А там посмотрим, кто останется в дураках».

За каких-нибудь полчаса «Даёшь!» вонзился в густую тропическую ночь. Стало так темно, что люди налетали лбами на мачту или друг на друга. Поэтому на палубе то и дело возникали короткие яркие вспышки и раздавалось: «А-а! Чёрт возьми! Извините!», «Простите, пожалуйста!»

И слышался шелест от потирания ушибленных мест.

Но белый колпак Борщика хорошо виднелся у камбуза, и на его свет пробирался Челкашкин с очень важным делом. Кок всё смотрел на небо, где высоко среди звёзд мерцали прозрачные облака…

– Не видно? – спрашивал Солнышкин, который сидел рядом.

«Нет», – хотел сказать Борщик, но его остановил голос вынырнувшего из темноты Челкашкина.

– Скажите, Борщик, вы знаете, что человеку необходим фосфор?

– Зачем? – спросил кок, обмахиваясь полотенцем. Несмотря на темноту, жара была африканская.

– Чтобы лучше работал мозг, – вмешался Солнышкин.

– А я на свой не в обиде, – обиженно сказал Борщик, поправив колпак.

– Но кое у кого, к сожалению, фосфора не хватает, – побарабанил пальцем по голове Челкашкин. – И было бы вообще неплохо, если бы по утрам мы ели свежую рыбку! Постараетесь?