Дятел лежал, распластав серые крылышки, и силился подняться, но ему это было не под силу. Он, должно быть, увидел меня, потому что вдруг замер и повернул голову, глядя за спину через распластанное крыло черным глазом. Я стоял, не зная, что делать, и вдруг сразу осознал, что случилось. Нестерпимый стыд горячей волной хлынул мне в голову. А дятел все смотрел черным глазом, и все там было — и боль, и страх, и беспомощность, и еще что-то. Мне казалось, что, если бы эта птица умела говорить, она бы сказала: "Ну что ты встал? Видишь, что наделал? Стреляй!" Я сунул руку в карман, где лежали у меня еще два патрона, быстро разломил ружье и вставил один из них в ствол, стараясь не глядеть на свою жертву. Все-таки мне еще раз пришлось увидеть этот черный укоряющий глаз, когда я в последний раз глянул на дятла, чтобы не промахнуться. Выстрелив почти в упор, я не смог себя заставить посмотреть на то, что осталось, а поскорее зашагал вдоль опушки.

Ожидавшие меня Сергей, Юрка и Вовка даже и не подумали срываться с места, смотреть, в кого я там стреляю. Они так и сидели на согнувшемся под тяжестью снега корявом стволе ивы.

— Где добыча? — спросил, весело глядя мне в лицо, Сергей.

Я молчал.

— В кого хоть стрелял?

— Дятел, — выдавил я.

— А попал?

Я опять медлил с ответом.

— Попа-а-ал, — сам за меня ответил бывалый охотник.

Я молча отдал ему ружье и последний патрон. Никто меня больше ни о чем не расспрашивал, даже Вовка. Мы пошли через белое поле по направлению к Ворожееву.

Голова у меня горела, и стало вдруг так жарко, что я расстегнулся и размотал шарф, а шапку нес в руке. В груди все еще сидел противный комок, а череп потяжелел, будто его изнутри чем-то накачали. Мыслей никаких не было.

— Я тебе говорил, снег плохой, — продолжал тем временем прерванный моим появлением разговор Юрка. — Следы плохо видно. Не поймешь — где вчерашний, где сегодняшний.

— Чего ты хочешь. Снег старый, — отвечал своему другу Сергей. — Только первого да второго и валило. Снегопад был чумовой. А с тех пор и не подсыпало больше, ни горсточки.

— И этот растает, рано еще, — заключил Юрка.

Никто ему не возражал.

Вовке я кое-что рассказал о моей охоте. Сам. Он не просил. Зато я попросил его ничего не рассказывать Светке. Вовка обещал и сдержал свое обещание. Но она все равно о чем-то догадалась.

— Ты чего такой мрачный, — допрашивала Светка, когда я, уже отобедав после возвращения, тупо сидел перед экраном телевизора.

— Устал.

Она помолчит, посидит, потом подойдет тихонько, когда дядя ее не видит, и опять шепотом:

— Ну что с тобой случилось? Я же вижу.

— Отстань. Правда устал.

Я был себе противен, а Светка все не унималась, пока Пал Палыч не вмешался:

— Да отвяжись ты от человека, не видишь, у него и разговаривать сил нет.

Светка отстала, но надулась.

Чтобы как-то загладить то настроение, которое я принес с собой в дом с охоты, я решил переменить тему. Глянув на Пал Палыча, который через очки в толстой пластмассовой оправе, оседлавшие его внушительный нос, изучал в постели какую-то потрепанную книгу, я спросил:

— Пал Палыч, а как вы в армию-то попали? Ведь Светка мне говорила, что вы медицинский институт окончили.

Цели своей я добился. Пал Палыч книгу отложил, очки с носа снял, повернулся на бок и сказал:

— Так и попал, под конвоем.

— То есть как — под конвоем?

— А вот как. Когда мы институт окончили, я ни в какую армию не собирался. В медицинском всегда существовала военная кафедра, и выпускали нас уже лейтенантами запаса. Впрочем, как и сейчас. Только мне не повезло. Как раз в год моего выпуска по стране объявили дополнительный набор в офицеры из вузов. Я ведь во время войны родился, так что в моем поколении явный недобор был. Мало в войну рожали, демографический кризис это называется. Вот и пришла в институт разнарядка — забрать в армию десяток мужиков со всего выпуска. А это закон.

Ну, начальство в институте пошурупило, кого в армию сплавить. Женатых ведь не пошлешь, нехорошо. Решили холостых, а нас таких было сколько угодно. Только я и тогда в армию не собирался. И даже когда мне повестка пришла, я послал всех и сижу дома. Хотел в какую-нибудь экспедицию смотаться, чтобы не достали, да не успел. Как-то вечером, когда я пил чай, подкатил к нашему дому "воронок", и меня под конвоем доставили в военкомат. А там уж я сам со всем согласился, не в штрафбат же мне было идти. Могло быть и хуже. В те времена с такими делами было строго. Армия была в силе, и законы в советском государстве тоже блюли. Ну а потом, как положенный срок отслужил, предложили место на военной кафедре моего института, и больше я никуда от армии не делся. А что? Зарплата была хорошая, форма бесплатно. Это сейчас военные на голодном пайке. Тоже не дело.

Короче, мне удалось тогда разговорить Пал Палыча, и он еще долго рассказывал всевозможные истории из своей былой служивой жизни. Светка успокоилась и слушала эти рассказы, поглаживая своего Ганнибала, уютно свернувшегося на ее коленях. Сытый пригревшийся котенок теперь совсем не был похож на бесенка, который еще несколько дней назад пугал по ночам Максимыча.

Красноречия Светкиного дяди хватило до ночи. Я тоже отвлекся от собственных переживаний. Но едва мы улеглись в постели и выключили свет, все вернулось сызнова. Светка и Пал Палыч скоро уснули, что я понял по ровному дыханию одной и заливистому соловьиному храпу другого, а вот мне никак не удавалось.

Стыдно мне было очень. Куда только девалась вся моя любовь к животным, когда я палил в дятла? Будто бес в меня вселился какой-то. Скажи мне кто-нибудь раньше, что я такое наделаю, ни за что бы не поверил. И вот надо же — выстрелил.

Как я ни ворочался с боку на бок, все не спалось. А ведь уже хотелось. Пришлось прибегнуть к испытанному средству — прогулке по свежему воздуху.

Как обычно никто не проснулся, когда я вставал со скрипучей раскладушки, одевался и потихоньку выходил из дому. За исключением Ганнибала, который выскочил за мной на кухню, но я захлопнул дверь в сени прямо перед его черным носом.

Как только я вышел в холодную ноябрьскую ночь, мне уж что-то и расхотелось прогуливаться. Даже было как-то жутковато в этот раз на погруженной в кромешную тьму улице Ворожеева. наверное, потому, что прошлый мой ночной выход я сделал, преследуя определенную цель, у меня было дело и стремление. А на этот раз, когда я просто подышать вышел, мне показалось, что и на крылечке около стен теплого дома тоже неплохо дышится.

И все же я пересилил себя, не стал возвращаться в постель, а, сойдя с крыльца, вышел за калитку. Идти особенно было некуда. В лесу мне делать ночью было нечего, в поле тоже, я и пошел по Ворожее-ву, как в прошлый раз, в сторону церкви. Дойдя до избы Петра Максимыча, я остановился, мне припомнился его вчерашний рассказ про очередную встречу с привидением, и вдруг подумалось: а ну как и я его встречу? Только я сразу опомнился и усмехнулся над собой. Конечно же, старику просто привиделось, откуда тут еще одному "духу" взяться, если сущность Куделина из склепа я недавно раскусил.

Дальше дома Максимыча я не пошел, а постоял немного у его калиточки и уже собирался поворачивать вспять, как мне показалось, что я слышу какие-то голоса и неясный шум, доносившиеся откуда-то из-за домов с противоположной стороны улицы. Я прислушался — действительно, кто-то там был.

Интересно, кто это и что они делают в такую глухую пору на деревенской улице? Уж не те ли, кто ночами по домам шастает? Мне тут же потребовалось это узнать, как обычно со мною в такие моменты случается.

Крадучись, я перебежал на другую сторону и пошел вдоль забора, отыскивая калитку во двор. Лезть через забор мне просто не хотелось. Калитка оказалась даже не закрытой на деревянную щеколду, но ее привалило снегом, и мне пришлось приложить немало сил, чтобы открыть створку.