Я продолжала уверять себя, что нахожусь здесь не по своей воле. Оправдания, если нуждаешься в них, находятся быстро.

Я знала, что хочу, чтобы это продолжалось. Я никогда не чувствовала подобного с кем-нибудь другим. Ни с кем больше я не испытывала желания остановить время и удерживать его, продлевая миг навечно.

Он рассказал о Лондоне, что все чаще и чаще приходится бывать здесь, поскольку отец постепенно передавал дела в Лондоне ему.

— Это прекрасно, — сказал он, — что нас двое… и таких разных.

Дэвид сельский житель, а я — городской.

— Я думаю, что отец продумал это.

— Ты считаешь его настолько умным?

— Похоже, он всегда получает то, что хочет.

— Черта, которую, я искренне надеюсь, он передал своему сыну.

— Несомненно, ты отчасти унаследовал его характер.

— Отчасти? Я надеялся, что полностью.

— Да, ты еще очень молод. Не думаю, что когда он был в твоем возрасте, то все буквально падало ему в руки. Хотя бы один пример — он хотел мою маму и не получил ее.

Это произошло позже.

— Но, в конце концов, он добился своего.

— Только спустя много времени.

— И слава Богу, что так получилось, иначе где бы мы с тобой были сегодня, где-нибудь, где живут нерожденные… если есть такое место. — Он встал. — Пошли, проедемся вдоль реки. Там есть несколько красивых мест. Это то, что очаровывает в Лондоне. Жизнь разнообразна… и на некоторое время ты можешь обо всем забыть.

Что это был за чудесный полдень! Мы попрощались с Матти и Томасом, поблагодарив их за прекрасную еду, осмотрели конюшню, сели на отдохнувших лошадей и поехали.

Через милю от гостиницы мы выехали на берег, заросший травой, Джонатан предложил привязать лошадей к ближайшему кусту и полюбоваться рекой. Прошло несколько судов… часть из них возвращалась домой после празднований в городе.

Довольные, мы сидели на траве, забыв все страхи, спокойно наблюдая рябь на воде, глядя на случайные суда, проплывающие мимо.

Вдруг Джонатан сказал:

— Нам следовало пожениться, Клодина. Это было бы прекрасно, не так ли? Ты и я… любим… действительно любим друг друга.

— Мне нужен преданный муж, а ты никогда бы не стал им.

— А вдруг бы и стал, кто знает?

— Нет, — ответила я. — Это против твоей натуры.

— Посмотри на моего отца.

У него были раньше приключения, и какие! А сейчас нет более преданного мужа.

— Он стал зрелым и мудрым. Ты еще слишком молод.

— Моя дорогая Клодина, неужели ты хочешь, чтобы мы состарились?

— Я хочу…

— Ну расскажи, чего ты хочешь. Ты хотела бы не выходить поспешно замуж за моего брата. Ты знаешь, что тебе нужен только я. Ты страстно хочешь жить той жизнью, что и я… полной волнений, авантюризма.

— Твоя жена не будет счастлива.

— Будет. После расставаний всегда бывают встречи. И как будто все начинается сначала… медовый месяц, непрекращающийся медовый месяц.

— Нет, — твердо сказала я. — Я счастливее, чем думаю.

— Ты просто принимаешь жизнь такой, как есть, Клодина.

— Ты, кажется, забываешь, что скоро сам станешь мужем.

— Это не позволит мне все забыть.

— О, Джонатан, неужели тебе совсем не стыдно? Ты будешь обманывать Миллисент. То, что мы сделали, ты и я… ты не раскаиваешься…

— Как я могу раскаиваться в самом волнующем, что было в моей жизни?

— Оставь это для твоих доверчивых жертв.

— В данном случае я говорю правду.

Я люблю тебя, Клодина. Люблю с первого взгляда. Ты помнишь… маленькая девочка, которая говорила на ломаном английском. Я тогда подумал: «Она моя». С первого же момента, как увидел тебя, я так и подумал.

— Мы совершаем ужасную вещь, Джонатан.

— Неужели любить ужасно?

— При таких обстоятельствах да.

Я обманываю мужа. Ты обманываешь брата. Конечно же, ты знаешь, что это подло. Я не могу понять, почему тебе не стыдно.

Неужели нет?

— Нет, — холодно ответил он.

— Ты не думаешь, что мы поступаем дурно?

— Будет плохо, если нас раскроют. — Он улыбнулся. — Ты удивлена. Послушай, Клодина, вот как я это представляю. — Он поднял камень и бросил его в реку. — Грех… безнравственность ранят других. Если же никто не страдает от того, что делают другие, то никто и не поступает дурно.

— Но мы-то знаем, что мы делаем…

— Конечно, знаем… и я никогда не забуду. Я постоянно вспоминаю тебя… нас в той комнате. Я никогда это не забуду. Я не раскаиваюсь… пока Дэвид не знает ничего, какие страдания мы причиняем ему?

— Ты аморален… и безнравственен.

— Может быть, ты права. Мы были счастливы, ты и я. А счастье — это редкий и прекрасный подарок. Разве это грех — взять то, что тебе предлагают?

— Но это нарушение брачных обязательств и предательство по отношению к брату.

— Я повторяю, что, если никто не страдает, нет нужды раскаиваться. Твоя беда, Клодина, в том, что ты была воспитана почитать обычаи. Ты веришь, что они нерушимы. Есть правда и ложь, и нарушение обычаев вызывает гнев Божий… или, в конце концов, гнев твоих родственников. Вот простой пример: никого не обижай, доставляй людям радость. Это очень хорошие заповеди.

— Неужели ты не видишь, как жестоко мы поступаем, ты и я, по отношению к Дэвиду?

— Он будет страдать, только если узнает. Если же не узнает, то чего и страдать? Могу тебе сказать, что редко видел Дэвида таким счастливым, как сейчас.

— Ты не хочешь понять мои доводы.

— Это твои доводы, Клодина. А я пытаюсь заставить тебя понять мои.

Твои подобраны так, чтобы оправдать тебя.

— Наверное, твои тоже.

— Есть еще кое-что, — продолжала я, — что я должна сказать тебе.

Кто-то знает о наших отношениях.

— Что?

Кто?

— Я не знаю. Ты смеялся над голосами, которые я слышала. Они не были выдумкой. Жанна обнаружила что-то вроде переговорной трубы, которая ведет из той комнаты в кухню. Итак, кто-то был в кухне Эндерби, когда мы были там. Я слышала голос этого человека.

— Это правда?

— Да. Это тебя удивило, не так ли? Видишь, если кто-то знает, то твои теории можно оставить в стороне. Если этот кто-то расскажет о нас Дэвиду, что тогда?

— Кто это может быть? — спросил он.

— Я не знаю. Подозреваю, что миссис Трент.

— Эта вредная старуха!

— Она ничего не сказала мне, но пыталась шантажировать… нет, не то слово… предлагала мне помочь Эви с Гарри Фаррингдоном. Она сказала, что ее сын Ричард был сыном Дикона.

— Я знаю про эти слухи. Отец немного помогал ей. Пастбища очень плохо возделывались, и он вложил в них деньги. Ричард Мэйфер был игроком и слишком много пил. Он разрушил семью. Отец помог им.

— Так ты думаешь, что она права, и Ричард родился от твоего отца?

— Пожалуй. У него всегда было много женщин, и это произошло между ними в годы его юности. Она надеется, что у нее есть некоторые права… или, в конце концов, у дочери Ричарда.

— Да, она это и подразумевала. Она ничем не угрожала, но во время разговора несколько раз намекнула, что что-то знает обо мне.

— Мы не потерпим шантажа.

— Я сделала, что могла, для Эви… Но только потому, что мне было жаль ее и я не знала, как реагировать на старые скандалы.

Он наклонился ко мне и взял мою руку.

— Если она попробует причинить тебе неприятности, не пытайся решить их сама. Дай мне знать. Я сразу же все улажу.

Я почувствовала облегчение. Мое беспокойство усилилось с тех пор, как Жанна показала мне трубу в Эндерби.

— Спасибо, — сказала я.

— В конце концов, — он подошел ко мне, улыбаясь, — это наша тайна, не так ли… твоя и моя?

— Я никогда не соглашусь с тобой относительно этих вещей.

— Может быть… со временем. Это мудрый взгляд.

— Я никогда не забуду своей вины. Каждый раз, глядя на Амарилис…

— Это моя дочь, не так ли?

— Не знаю. И никогда не узнаю, кто ее отец.

— Я буду думать о ней как о своей, а Дэвид — как о своей.

— Дэвид обожает ее, — сказала я. — Думаю, что ты редко думаешь о ней.