«Ноги сами находят опору в камне. Я карабкаюсь так, словно в последний раз делал это всего лишь вчера».
Дом Брокхартов стоял спокойный и тихий, если не считать единственной свечи в кухонном окне. И никаких признаков родителей.
«Наверное, уже слишком поздно».
Конор испытал сильное разочарование, но одновременно и облегчение. Внутри все стянулось в тугой узел плотнее, чем когда он улетал из тюрьмы на воздушном шаре. Он понимал: если увидит на лицах родителей страдание и боль, ничто не удержит его от того, чтобы войти в дом и рассказать правду.
«Они ненавидят меня, отец и мать, но это ненависть, в основе которой лежит ошибка. Сфабрикованная. Под ней по-прежнему сохранилась любовь».
В кухне возникла какая-то тень. Конор почувствовал биение пульса в виске.
«Может, мать не в состоянии уснуть. Ее, как и меня, преследуют ночные кошмары».
Это действительно была его мать. Кэтрин Брокхарт прошла мимо окна, с разметавшимися со сна волосами.
«Мама. Ох, мама!»
Стоило ему просто увидеть ее, и все барьеры, возведенные вокруг сердца, рухнули. Пора покончить с жестокой шарадой Бонвилана, и пусть он расплачивается за все, не Конор. Он собрался соскользнуть с горгульи и вдруг замер. В кухню вошел отец — и не один. Он нес на руках ребенка, взъерошенного малыша лет двух или чуть меньше, с недовольно оттопыренной нижней губой.
«Ребенок. Мой брат».
Отец вовсе не выглядел сломленным человеком, как воображал Конор. Он качал малыша на согнутой руке, и на его губах играла хорошо знакомая улыбка. Он заговорил, и сквозь открытое окно Конор мгновенно узнал этот тон, хотя не мог разобрать слов.
«Мой отец счастлив».
Кэтрин налила для сына воды в кружку, и они вместе захлопотали над ним, присев у камина, пока он пил. Постепенно настроение малыша улучшилось; видимо, ему приснился кошмар, но воспоминание о нем растаяло при виде любящих родителей.
Сидя на горгулье, Конор чувствовал себя так, словно последние остатки Конора Брокхарта сдирают с него, словно кожу.
«Ребенок. Брат».
Все обстояло совсем не так, как он себе представлял. По-видимому, он был единственным, кто страдал. Со вторым сыном родители вновь обрели счастье.
Холод каменной горгульи поднимался по телу к сердцу, куртка промокла от соленых брызг. Конора начал бить озноб.
«У них все хорошо, — думал он. — Они снова счастливы».
Нельзя, чтобы они узнали, что он жив и как все было на самом деле.
«Бонвилан убьет их, не колеблясь, и это будет моя вина».
Конор отвернулся от окна и съехал по желобу.
«Я Конор Финн», — говорил он себе, быстрыми шагами устремившись в гавань.
«Летчик слетает еще раз. Два мешочка алмазов, и потом Америка».
Унылая башня
Во время отсутствия Конора Линус Винтер развивал бурную деятельность. Он полностью переустроил спальню в соответствии со своими личными предпочтениями. На плите стояли горячий шоколад и сковорода с беконом и картошкой, а сам он в данный момент зашивал рукав своего фрака.
— Сейчас середина ночи, — сказал Конор, входя внутрь.
Линус постучал себя по виску.
— Для меня всегда ночь, мальчик. Я сплю, когда чувствую усталость.
Конор заглянул в подвал.
— Зачем вы утруждались, передвигая мебель? Пройдет несколько дней, и нас здесь не будет… Я же вам говорил.
— Несколько дней? Твоя драгоценная летающая машина еще не закончена.
Если Конор не латал крылья планера, он тратил каждую минуту, конструируя аэроплан с бензиновым двигателем и убирающимся шасси, который замыслил еще в тюрьме.
— Он почти готов. К тому же, если потребуется, я могу увезти его в Америку.
— Мы не связаны друг с другом, — сказал Линус, нащупывая пальцами разошедшийся шов. — Может, я останусь здесь и сам спасу твоих родных.
— Мои родные не нуждаются в спасении. Они живут во дворце, и у них новый сын.
Линус замер, вслушиваясь в дыхание Конора. Потом, осторожно приблизившись, нащупал его плечи.
— Ты такой высокий, — удивленно произнес он. — Виктор говорил, что так и будет. «У него длинные кости», — не раз повторял он. Значит, у тебя появился маленький брат. Это замечательно. Ты не хотел бы увидеться с ним, прежде чем уедешь?
Конор почувствовал пелену слез на глазах.
— Я… Я… Конечно, именно этого я и хотел бы, но чем это обернется для ребенка… для моего…
— Ну же, произнеси это слово. Oн твой брат.
— Чем это обернется для моего брата? — выпалил Конор. — Бонвилан убьет его. Если отец призовет маршала к ответу, он убьет их всех.
Казалось, Линус пристально смотрит на Конора, как будто может видеть сквозь повязанный на глаза шелковый шарф.
— А как же Изабелла? Я слышал в городе, что она уже отменила налоги и импортные пошлины. Она становится подлинной королевой. Как, по-твоему, среагирует на это Бонвилан?
Конор вытер глаза.
— Она королева. Королеву есть кому защитить. Она любила меня, так она говорила, и тем — не менее поверила, что я помогал убивать ее отца.
— А я слышал другое. О Коноре Брокхарте в городе тоже ходят слухи. Он был герой, так говорят. И умер, пытаясь защитить короля.
Конор фыркнул.
— Это официальная версия. Бонвилан сказал, что ради спасения моей семьи о моем участии в убийстве никто не узнает. Это был его дар Брокхартам.
— А ты уверен, что Изабелла тоже принимала участие в этом жульничестве?
Это была пугающая мысль. Что, если Изабелла ничего не знала? Что, если она верила, что ее юный поклонник погиб той ночью?
«Не думай об этом. Слишком больно, а толку никакого».
Конор сел и уткнулся лицом в стиснутые кулаки.
— Пожалуйста, Линус, прекратите. У меня нет сил анализировать все возможные варианты. Моя связь с Брокхартами разрублена, и не я за это в ответе. Бонвилан слишком силен, а я всего лишь Конор Финн.
— Финн. Это имя — дар Бонвилана тебе.
Конор почувствовал, как будто голова сжимается и вот-вот раздавит мозг.
«Любовь, семья, счастье. Все это роскошь. Просто жить — вот награда. Жить и не дать погибнуть родным».
— Я жив. И буду жить дальше.
Линус издал короткий смешок.
— Будешь жить дальше? Ежедневно улетая с башни?
— Я дал обещание Отто Маларки.
— Итак, ты готов погибнуть ради алмазов, но не ради семьи и чести. Думаю, Виктор разочаровался бы в своем ученике.
Конор вскочил.
— Только не надо нотаций! Вы мне не отец.
— Вот тут ты прав, мальчик. — Линус говорил мягко, выражение гнева покинуло его лицо. — Я тебе не отец.
Без единого слова Конор повернулся к нему спиной, сунул под мышку сложенный планер и стал подниматься на крышу.
ГЛАВА 16
Змеи в траве
На следующий день Конор и Линус не перекинулись и словом, если не считать произнесенных ворчливым тоном приветствий. Американец несколько раз сознательно натыкался на мебель, надеясь, что это хоть немного обеспокоит Конора, но безрезультатно. Конор или не слышал его стонов, или просто игнорировал их.
«Возможно, Малый Соленый ожесточил его сердце», — думал Винтер.
Но нет; это сделало созерцание маленького брата.
Ночь ничего не изменила между ними, но когда Конор начал заправлять двигатель аэродинамической трубы, Линус почувствовал, что больше молчать нельзя.
— Ты не можешь лететь сегодня ночью, Конор. Ветер неподходящий.
Конор даже не повернулся.
— Вы мне не отец, помните? И ветер вполне подходящий, лишь на несколько градусов больше к югу, чем хотелось бы, но я сманеврирую.
— А луна? Сегодня должно быть полнолуние.
Застегивая черную куртку, Конор оглядел раскинувшуюся перед ним панораму. В небе ни облачка. Отражение сверкающей луны дробилось на волнах океана. Ночь на диво ясная.
— Небо затянуто облаками, — отрывисто бросил он, занимая позицию под планером, свисающим с портала подъемного крана. — Можете опустить планер?
