— Спасибо, что пришли! — поднялся Конрад. — Корешок я с вашего позволения приобщу к делу.

— Пожалуйста, пожалуйста! — поднялась и Цилда.

Конрад проводил ее до двери, но не открыл ее, пристально посмотрел в глаза Цилды.

— Вы в трауре…

— Это так… Из-за Сигиты… — улыбнулась она.

— Вы знаете о своих слабостях?

— Я была бы несчастнейшим человеком на свете, не будь у меня их.

— Это не моя обязанность, но все же хочу дать вам совет. Напишите сами заявление, чтобы девочке назначили опекуна.

— Мы и сами с наследством управимся! — Глаза Цилды вновь стали злыми.

— Она еще слишком мала, чтобы управляться, а у вас есть кое-какие слабости. Кроме того, суд может назначить опекуна и без вашего согласия. Девочка впоследствии будет вас упрекать, и тогда вы потеряете и ее. Примеров подобных много. До свидания! — И Конрад открыл дверь.

— До свидания, — растерянно пробормотала Цилда и, не поднимая глаз, вышла в коридор.

Конрад продолжал просматривать корреспонденцию.

Позвонил Арнис и спросил, нет ли срочного задания, так как он собирается обойти все квартиры дома на улице Метру. Это не займет много времени. Кроме того, он получил в автоинспекции адреса и телефоны нескольких владельцев машин… У некоторых есть и телефоны на работе. Если других указаний не будет, он займется этим. Управившись с квартирами, позвонит.

Конрад вскрыл очередной конверт и, все еще слушая Арниса, рассеянно прочитал:

Взгляд его перескочил центральную часть страницы и задержался на последних строчках:

Фотография была размером во весь конверт, но изображением вниз, так что он и не заметил ее.

В центре выхваченный из темноты ярко освещенный кусок овсяного поля. На переднем плане обнаженная женщина. Она присела на убитого кабана, на красивом лице растерянность и страх, рядом старинное ружье, украшенное гравировкой.

Вот оно оружие, о котором говорил в лаборатории Игорь!

— Алло! Попрошу лейтенанта Бертулиса. Магистр? Сейчас же ко мне!

Вскоре они уже разглядывали фотографию. Бертулис вздохнул:

— На редкость красивая женщина…

— К сожалению, в Риге много красивых женщин, — сказал Конрад, тщательно разглядывая отделку ружья. — Будь всего одна-единственная красавица, так каждый знал бы, где она живет… И возле ее дома вечно бы толпились…

— Пойду отдам размножить… Одну сделаю в натуральную величину, чтобы на стенку у себя повесить, а остальные в размер открытки… Не волнуйтесь, товарищ полковник, там будет только лицо!

— Возмутительно красива… Ладно, хватит веселиться! Скажи, чтобы привели Валдера.

— Вот увидите, ни слова не скажет.

— Сказать не скажет, да может проговориться.

— Так я пошел… Да, вот что я хотел сказать… Вы вчерашнюю сводку проглядывали? Какой-то человек разыскивает свою жену, Мудите, которая вышла из дому несколько дней назад и пропала без вести.

— Ступай, я сейчас прочитаю…

Бертулис взял фотографию и ушел. Даже идя по коридору, он не мог оторвать от нее глаз.

Для сотрудников милиции сводка — это поле повседневной деятельности. Если, скажем, ночью был задержан подозрительный субъект с автомобильным колесом, которое, как он утверждает, принадлежит ему с детства, и если инспектор угрозыска почему-то не поверит его словам, то он утром первым делом прочитывает сводку и обычно находит там следующее:

Полковник позвонил капитану, который получил заявление. Тот прочитал ему по телефону приметы.

— А у вас есть ее фотография? — спросил Конрад.

— Она была у мужа с собой, но он обещал принести еще.

— Где она работает? Вы говорили, но я пропустил мимо ушей.

— Товароведом на складе готовой одежды.

«Так вот откуда у парня из „Фоторекламы“ шикарная рубашка, — подумал Конрад. — Вовсе не из магазина, а со склада».

— Мне нужны все данные о Мудите Жирак, — спустя несколько минут приказал он Бертулису. — И фотография. Наверняка нам придется объявить всесоюзный розыск, ты лично отвечаешь за то, чтобы имелась самая подробная информация. Кроме того, нужны данные и на ее мужа. Есть ли у них машина? Есть ли разрешение на хранение оружия?

— Понял, товарищ полковник! — вытянулся Бертулис. Обычно он держался сутуло, смущаясь своего роста, поэтому сейчас выглядел весьма внушительно.

— Ну, конечно, — проворчал Конрад, — тебе сверху самому должно быть лучше видно.

Как только Бертулис вышел из кабинета, вошел дежурный — доставили Валдера.

Два дня, проведенные в изоляторе временного содержания, сказались — хорошо ухоженное лицо приобрело желтовато-серый оттенок, и еще темнее стали висячие усы. Глубоко запавшие глаза горели ненавистью. Глядя, как Ульф заполняет протокол допроса, он так сильно заламывал пальцы, что суставы трещали.

— Прежде чем мы начнем разговаривать официально… — Полковник на минуту прекратил писать. — Может быть, у вас есть какая-нибудь просьба?

Валдер упрямо покачал головой. «А я тоже хорош, не поинтересовался, с кем его посадили», — попенял себе Конрад.

— Может быть, вы хотите дать дополнительные пояснения?

Валдер вновь покачал головой.

— Ваши жесты я не могу зафиксировать на бумаге. — Конрад отложил ручку, встал и пошел к сейфу за прежними протоколами. Он заметил, что Валдер внимательно следит за ним насмешливым взглядом победителя, однако сделал вид, что не замечает этого.

— Товарищи по камере научили вас молчать на следствии? Глупый прием. Правда все равно выяснится, — произнес спокойно и монотонно Конрад. Звучало это наставительно, по-учительски. — Опытные люди в камере всегда учат тех, кто попадает к ним впервые. И все время твердят: не говори, иначе влипнешь! Удивительно, но ни один рецидивист сам не следует этому совету!

Валдер продолжал насмешливо смотреть, только перестал ломать пальцы.

«Героем себя воображает», — подумал Конрад. И переменил тон, перейдя на резкий, безжалостный.

— Вы ведете себя со мной недостойно, — сказал Ульф, садясь в свое кресло. — Вы отнимаете у меня время. Вам недостаточно того, что вы, запутывая следствие, признались в убийстве, которого не совершали! Теперь вы еще разыгрываете немого! Хотя я собираюсь предложить освободить вас от уголовной ответственности за введение в заблуждение. Не заставляйте меня передумывать. Мудите Жирак мы все равно найдем, а вы пострадаете ни за что! Страдать ни за что — это не геройство, а глупость!

— Оставьте ее в покое… Пожалуйста, оставьте ее в покое! — взвился Валдер. — Она не виновата!

— Димда сам застрелился!

— Это Рудольф довел ее! А она просто была очень гордая!

— Я бы на вашем месте не рискнул брать на себя функции суда. Где она взяла ружье?

— Рудольф сам отдал ей на хранение! Если бы я это предвидел! Если бы я предвидел, что она способна выстрелить! Я бы вызвал такси и съездил за ружьем в тот же самый вечер, когда она ушла… Жирак отдал бы, он думал, что ружье мое. Я бы взял и бросил его в Даугаву! Ружье наверняка было у нее с собой в чемодане… Не знаю… Я действительно ничего не знаю…

Чтобы выяснить, о каком ружье идет речь, Конрад собирался было показать Валдеру фотографию с кабаном, но тут же передумал. Снимок усилит эмоции вдвое, а ведь Валдер все еще любит Мудите. По-рыцарски, отрекаясь во имя любви к ней даже от самого себя. Как в старых романах. Сегодня такую любовь и понять невозможно, сегодня она многим покажется даже смешной, потому что она не требует: «Все мне!», а застенчиво предлагает: «Все тебе!»