— О? — сказал Тоби.

Обескураженный этой невероятной фразой, Тоби поднял брови. Сорвавшемуся с его губ односложному восклицанию предшествовала легкая пауза. Это «о?» прозвучало вполне сдержанно. И все же чуткое ухо могло безошибочно различить в нем муки ревности.

— Мама! — Тоби облизал губы. — Неужели же нельзя запомнить, что он Еве уже никакой не муж?

— Но Ева говорит, он сам не может этого запомнить, — вмешалась Дженис. — Он вернулся в Ла Банделетту.

— Знаю. Слышал, — произнес Тоби. Потом он отнял руку от глаз и тут потерял всякую власть над собой. — Я хочу знать, что же это… что же это…

— Мистер Этвуд, — ответила Дженис, — ворвался к Еве в ту ночь, когда убили папу.

— Ворвался?

— У него оставался ключ от ее дома. Он поднялся наверх, когда она уже разделась.

Тоби окаменел.

Насколько можно было разобрать в сумерках, лицо его приняло совершенно бессмысленное выражение. Он попятился, наткнулся на камин и чуть не упал. Он устремил было взгляд на Еву но тотчас, очевидно, одумался.

— Дальше, — сказал он хрипло.

— При чем тут я, — сказала Дженис. — Спрашивай Еву. Она тебе расскажет. Ева, ну говорите! Не обращайте на него внимания. Расскажите нам все, как будто Тоби здесь и нет.

С уст мосье Горона, префекта полиции в Ла Банделетте, сорвалось утробное урчанье. Затем он перевел дух. На пухлой круглой физиономии отобразилась любезность. Он распрямил плечи и снял шляпу. Он проворно ступил вперед и, щелкнув каблуками по натертому паркету, очутился в гостиной.

— И как если бы тут не было меня, мадам Нил, — сказал он.

Через десять минут мосье Горон уже сидел в кресле и, весь внимание, понукал ее. Он с блеском начал допрос по-английски, потом разволновался, запутался в длинных неудобопонятных пассажах и с разбегу перешел на французский.

— Итак, мадам, — допытывался он, как будто легонько тыкал в нее пальцем, — ну а дальше?

— Да что тут еще рассказывать? — вскричала Ева.

— Мистер Этвуд, — сказал префект, — прокрался вверх по лестнице с этим ключом в руках. Так! Он пытался, — мосье Горон откашлялся, — завладеть вами. А?

— Да.

— И, разумеется, против вашего желания?

— Еще бы!

— Конечно, конечно, — успокоил ее мосье Горон. — Ну а дальше, мадам?

— Я умоляла, чтоб он ушел без сцен и без шума, потому что в комнате напротив, через дорогу, сидит сэр Морис Лоуз.

— А потом?

— Он стал отдергивать штору, чтоб посмотреть, действительно ли сэр Морис еще сидит у себя в кабинете. Я выключила свет…

— Выключили свет?

— Ну да.

Мосье Горон нахмурился.

— Извините меня за тупость, мадам. Но согласитесь, что это был не лучший способ охладить пыл мистера Этвуда.

— Я же вам говорю, я не хотела, чтоб узнал сэр Морис!

Мосье Горон подумал.

— Стало быть, вы признаете, мадам, — сказал он наконец, — что страх разоблачения, и именно этот страх, сделал вас… э… э… непреклонной?

— Нет, нет, нет!

В продолговатой гостиной сгущались сумерки. Члены семьи Лоузов застыли в разных позах, как восковые фигуры. Лица их почти ничего не выражали, по крайней мере, никаких определенных чувств. Тоби по-прежнему стоял у камина и, повернувшись к нему, протягивал руки к несуществующему пламени.

Префект полиции не грозил, не запугивал. Ему было явно не по себе. Мужчина и француз, мосье Горон честно пытался разобраться в ситуации, которая совершенно ставила его в тупик.

— Вы испугались этого Этвуда?

— Да, очень.

— И все же не попытались позвать сэра Мориса, который был совсем под рукой?

— Я же говорю, я не могла!

— Кстати, а что делал в это время сэр Морис?

— Он сидел, — ответила Ева, припоминая сцену, с непереносимой отчетливостью запечатлевшуюся у нее в памяти, — он сидел за столом с лупой в руке и что-то разглядывал. Рядом с ним…

— Да, мадам?

Она чуть было не прибавила: «Рядом с ним был кто-то еще», но посмотрела на Лоузов, сообразила, как это могло быть понято, и осеклась. Воображение снова нарисовало ей шевелящего губами старого джентльмена, лупу и смутную тень сзади.

— Рядом с ним, на столе, лежала табакерка, — чуть слышно сказала Ева, — он ее разглядывал.

— В котором часу это было, мадам?

— Я… я не помню!

— Ну а потом?

— Нед бросился ко мне. Я его оттолкнула. Я умоляла его не будить служанок. — Ева изливалась, она говорила чистую правду, и все же при последних ее словах лица слушателей слегка вытянулись. — Как же вы не понимаете? Я не хотела, чтоб служанки узнали! И тут зазвонил телефон…

— Ага! — сказал мосье Горон с облегчением. — В таком случае нетрудно установить время, — он оглядел всех. — Кажется, мосье Лоуз, вы позвонили мадам Нил ровно в час?

Тоби кивнул. Но он и не посмотрел на мосье Горона. Он обратился прямо к Еве.

— Так, значит, пока ты со мной говорила. — сказал Тоби, — этот тип торчал у тебя в спальне?

— Прости меня! Я старалась, чтоб ты не узнал.

— Да, — согласилась Дженис, неподвижно сидевшая на низком стульчике, — что верно, то верно.

— Он стоял рядом, — бормотал Тоби, — сидел рядом. Может быть, даже… — Он закончил свою фразу выразительным жестом. — А ты говорила так спокойно. Как ни в чем не бывало. Как будто я разбудил тебя своим звонком, и ты ни о чем, кроме меня, и думать не думаешь…

— Продолжайте, пожалуйста, — перебил его мосье Горон.

— Потом, — сказала Ева, — я стала его выгонять. А он все не уходил. Он сказал, что не допустит, чтоб я сделала ошибку.

— И что он имел в виду, мадам?

— Что мне не следует выходить за Тоби. И он решил, что обо мне плохо подумают, неверно подумают, если он высунется из окна и закричит сэру Морису, что вот он в моей спальне. А когда уж Нед заберет что-нибудь в голову, с ним не сладить. Он подошел к окну. Я бросилась за ним. Но мы выглянули и…

Ева вытянула вперед обе руки ладонями вверх. Дермот Кинрос, Аристид Горон — все способные ощущать атмосферу прониклись ужасом наступившей паузы.

Ее нарушали негромкие звуки. Елена Лоуз, прижав руку к груди, тихонько покашливала. Бенджамин Филлипс, только что сосредоточенно набивавший трубку, теперь зажигал спичку: треск ее о коробку звучал как выжидательное покрякиванье. Дженис застыла, и по ее большим, наивным глазам видно было, что до нее постепенно доходит значение внезапного молчания Евы. Один Тоби решился прервать его.

— Вы выглянули в окно? — спросил он. Ева отчаянно тряхнула головой.

— Когда?

— Сразу же после…

Этого было достаточно. Вокруг нее уже послышался шепот. Вслух говорить никто не осмеливался, будто боясь вызвать злых духов.

— Вы не видели…? — начала Елена.

— Никого? — вступила Дженис.

— Ничего? — пробормотал дядя Бен.

Никем не замечаемый в темном уголке, опершись подбородком в ладони и не сводя глаз с Евы Нил, Дермот ломал себе голову над тем, что кроется за ее сбивчивым, неубедительным рассказом.

Привычно все анализируя, он отмечал: богатое воображение. Легко внушаема. Добра, великодушна, быть может, даже в ущерб себе. Предана всякому, кто хорош с нею. Да, такую женщину можно довести и до того, что она пойдет на убийство. И эта мысль больно кольнула Дермота, пробившись сквозь толстую скорлупу, в которой он вот уже двадцать лет прятался от собственных чувств.

Он разглядывал ее. Следил, как пальцы ее сжимают подлокотники рыжего кресла. Он разглядывал тонкое лицо, плотно сжатые губы и бьющуюся на шее жилку. Морщинка у нее на лбу отражала отчаянную работу мысли. Он следил, как она переводит взгляд с Тоби на Дженис, с Дженис на Елену и дядю Бена и опять на Тоби.

И Дермот подумал: «Сейчас эта женщина солжет».

— Нет! — крикнула Ева; все тело ее напряглось, и видно было, что она на что-то решилась. — Мы не видели никого. И ничего.

— Мы… — повторил Тоби, стукнув кулаком по камину. — «Мы» ничего не видели!

Мосье Горон взглядом призвал его к молчанию.