Возражения защитников. Против теории договора как основания несправедливости смертной казни одни из защитников этого наказания выставляют свою теорию договора, по которому будто бы человек именно предоставил другому право на свою жизнь в известных случаях. Другие приверженцы смертной казни, отвергая существование вышеупомянутого договора, выводят смертную казнь из естественного права необходимой обороны; общество, подвергая преступников смертной казни, не изобретает новое право, а только пользуется тем, которое принадлежало человеку в естественном состоянии и которое перешло к нему от сего последнего. Третьи, наконец, оспаривают ненарушимость жизни человеческой, а вместе с тем и все доводы против смертной казни. Если жизнь священна и неприкосновенна, то, говорят они, не может быть ни права необходимой обороны, ни права войны. Но отвергать то и другое не решился ни один мыслитель. Говорят: жизнь, свобода, деятельность, разум суть дары Божии, и потому они ненарушимы; но почему они ненарушимы, где доказательства? Достоверность этого мнения подрывается уже одним тем, что оно находится в противоречии с законодательствами всех времен и всех народов. Смертная казнь, утверждают, несправедлива, потому что жизнь человеческая есть благо, данное Богом, и потому никто не имеет права его взять. Но, по уверению защитников ненарушимости жизни человеческой, и свобода, и деятельность — блага также первобытные, данные Богом человеку. Следовательно, они должны быть также ненарушимы? Следовательно, государство должно вовсе отказаться от всякого наказания, так как нет такого наказания, которое бы не поражало какого-нибудь из первобытных благ? Выводов этих не решаются защищать сами противники смертной казни. Если жизнь человеческая ненарушима, потому что она дар Божий, то пусть человек боится раздавить змею, пусть он откажется от употребления в пищу мяса животного, потому что и змее, и животному жизнь дана Творцом. Между человеком и животным нет сравнения, утверждают защитники жизни человеческой. Но кто может сказать, что Бог заботится только о более совершенном создании и оставляет все другие творения на произвол разрушительных капризов человека. Притом же общество имеет право жизни и смерти не над всеми гражданами без различия, а только над закоренелыми злодеями.
Жизнь человеческая есть благо в строгом смысле личное — она есть сама личность. Человек ее получил. Совершенно основательно выводят из этого заключение, что самоубийство не законно, что убийство есть самое тяжкое преступление. Но выводить из этого абсолютную ненарушимость жизни человеческой — значит высказывать положение без доказательств. Отец, защищая жизнь своего сына, муж, спасая честь своей жены, могут в известном случае отнять жизнь у человека, и не только могут, но и должны. По тем же самым причинам общество обязано охранять право, поддерживать порядок, для достижения чего главным средством служит наказание. Если же предположить, что смертная казнь есть единственное наказание, способное остановить руку убийцы, могущее произвести действие на окружающих, можно ли утверждать, что жизнь не может быть отнята у убийцы? Совесть человеческая отвечает на этот вопрос утвердительно. Выставляют против смертной казни личность хотя виновную, но человеческую. Но в отношении ненарушимости личности преступник находится в том же самом положении, как и нападающий, которого убивают. Если нападающий теряет право на жизнь потому только, что сделал нападение, возможно ли думать, чтобы он мог сохранить за собою это право тогда, когда он не только нападает, но и совершает убийство. И нападающий, и убийца сделали свое существование несовместным с правом; один — с правом лица, подвергшегося нападению, другой — с правом общества. Эти права равнозаконны и священны; ибо и то и другое берет свое начало в обязанности; одно — в обязанности сохранять свою жизнь, другое — в обязанности творить юстицию и охранять порядок. И если бы пришлось делать выбор между этими правами, то во всяком случае должно отдать преимущество праву общественной юстиции пред правом частной защиты; во-первых, потому, что первое так же рационально, как и второе; во-вторых, порядок во всяком случае будет менее поколеблен каким-нибудь нападением на личность, хотя бы это нападение и не было отражено, чем слабостью, до которой доведена общественная юстиция.
Внимательная оценка изложенных доказательств против и за приводит к следующим заключениям:
а) Учение об общественном договоре, отвергающем будто бы смертную казнь, и учение о ненарушимости жизни человеческой и о несправедливости вследствие того смертной казни — чисто метафизические теории. Если есть в них что-нибудь историческое, жизненное и, если можно так сказать, опытное — это их происхождение: они, как все так называемое естественное право, представляют реакцию против средневекового общественного устройства, основанного исключительно на привилегиях, где личность и жизнь человеческая сами по себе не пользовались никаким уважением, а только по тому положению, которое человек занимал в общественной иерархии. Учители естественного права, подметившие одну черту этого порядка — происхождение его вместе с образованием обществ, — стали искать основание нового улучшенного общественного устройства или в разуме, или в естественном состоянии обществ. Но так как они почерпали новые положения из разума, без всяких справок с жизнью, так как естественное состояние человека они представляли себе не в том виде, в каком оно явилось бы после внимательного изучения, а только так, как представляло их воображение, на основании скудных данных, то очевидное дело, естественное право их явилось слишком идеальным и не подкрепляемым жизнью. К этому разряду положений принадлежат: учение об общественном договоре и учение о ненарушимости жизни человеческой. Нет сомнения, эти учения, как сами были вызваны новыми потребностями общества, так в свою очередь не остались без влияния на общество, способствуя распространению уважения к жизни человеческой, а вместе с тем и уменьшение смертных казней. Однако ж не более.
б) Но эти учения не выдерживают критики, если их рассматривать со стороны соответствия действительной жизни народов. Хотя нельзя вовсе отвергать договорного начала в образовании государств, но оно всегда играло тут самую ничтожную роль. Что же касается той статьи договора, по которой будто бы человек не предоставлял другим права на свою жизнь, такой статьи никогда не существовало ни писанной, ни подразумеваемой. Нужно совершенно забыть целые тысячи лет жизни народов, чтобы решиться утверждать, что жизнь человеческая свята и ненарушима. Не говоря уже о войнах, — этот предмет нас не касается, — заглянем в историю уголовного права, отнимающую почти всю жизнь человечества, за исключением самого незначительного сравнительного периода времени. Бесчисленные и многообразные казни за религиозное и политическое разномыслие, сожжение сотен тысяч ведьм, смерть за легкие вины — вот документы, свидетельствующие о степени ненарушимости жизни человеческой. Не подлежит, наконец, сомнению, что никогда кровь человеческая не лилась обильнее в виде наказания, как в те времена, к которым так любят обращаться учители ненарушимости жизни человеческой, — когда человек находился в первобытном состоянии, т. е. был дик и груб. И вот почему вся аргументация, основанная противниками смертной казни на подобном фундаменте, представляется слабою и нелепою; потому-то и защитники смертной казни одержали над ними в этом пункте совершенную победу.
в) Если, однако ж, учение о ненарушимости жизни человеческой не подтверждается ни прошедшею, ни настоящею жизнью народов, это еще не означает, чтобы оно было противно природе человека и, следовательно, неосуществимо. Напротив, с тех пор, как оно явилось на свет Божий, оно имеет уже свою, хотя и скудную, историю. Выше было сказано, что оно вызвано было новыми потребностями, совершенно противными тем, которые поддерживали такую низкую цену на жизнь человеческую. С тех пор уважение к жизни человеческой значительно возросло, а вместе с тем крепнет надежда на возможность осуществления в системе наказаний учения о ненарушимости жизни человеческой. Подтверждением всему этому служит постепенное изгнание, в течение последних полутораста лет, смертной казни из европейских и американских кодексов, громадное уменьшение в действительности количества смертных экзекуций в Европе и Америке, все более и более возрастающее нерасположение европейского человека к отнятию жизни у преступников. Если в жизни народов есть движение вперед, то нет сомнения, что идя тем путем, которым они до сих пор шли, они дойдут до полного изгнания смертной казни и вместе с тем до признания ненарушимости жизни человеческой даже в лице преступника. Этого-то не хотят замечать защитники смертной казни. С ними может случится то же самое, что с их противниками: те, увлекшись идеалом будущего, забыли все прошедшее и построили здание на воздухе; эти, устремляя свои взоры только в прошедшее, могут потерять под собою почву настоящего, которое — что шаг вперед, то оказываешь больше уважения к жизни человеческой.
