— В моей спальне живут четыре попугая. — Леди Корк показала на дверь в стене справа. Значит, спальня имеет второй выход, в галерею. — Четыре попугая! — повторила она с нажимом. — И еще шесть клеток; там птички все разные, но все заморские, чудесные; они живут в столовой рядом с моей спальней. И восемь канареек — да вы, должно быть, видели их в коридоре. Вот и все.
Она еще дважды стукнула костылем. Значит, птицы содержатся почти во всех комнатах на этаже; только в бальной зале их не было.
— Сэр! — послышался сзади свистящий шепот мистера Хенли. — Хотите, чтобы я записывал?
Чевиот решительно кивнул. Однако леди Корк показалось, что кивнул он исключительно ей.
— Кормушки, насколько я понимаю… м-м… обкрадывали дважды?
— Точно! Первый раз во вторник, то есть три ночи назад, и еще раз в четверг, то есть вчера вечером. Как корова языком слизнула — ни семечки на полу; да вдобавок среди ночи.
— Спасибо, мадам. Значит, ограбили все восемнадцать птичьих клеток?
— Нет, нет, нет, нет! — Леди Корк изумленно покачала головой. — Всего пять. Четыре во вторник, в самой моей спальне, пока я спала. И одну клетку с канарейкой вчера — в коридоре. Вы скажете — немного. Но я просто сама не своя. Господи, воля твоя, как я рассердилась!
— Тетя Мария!… — встрепенулась мисс Ренфру, словно желая возразить.
— Помолчи, милочка!
Чевиот оставался невозмутимым.
— Позвольте спросить, мадам. За клетками ухаживает — то есть чистит их и так далее — один человек?
Леди Корк с довольным и гордым видом кивнула, тряхнув белым кружевным чепцом.
— Спросить позволю… и да, ухаживает. Да! Джабило.
— Прошу прощения, кто?
— Джабило! Черный мальчик, — объяснила леди Корк, поднимая руку фута на четыре над полом. — Мой личный слуга; для него сшили особую зеленую ливрею и шапочку с черными перьями. Провалиться мне на месте, ни у леди Холланд, ни у леди Чарлевилль ничего подобного нет.
— Охотно верю, мадам. Полагаю, вы не храните в доме денег?
— Денег? Денег?! Долой богатеев! — крикнула богатая леди Корк, убежденная сторонница вигов, и стукнула костылем по столу. — Если они проведут билль о реформе, я на радостях вывешу в окнах флаги! Помяните мое слово, вывешу!
— А драгоценности? Можно ли, мадам, взглянуть на ваш сейф?
Леди Корк, несмотря на свои восемьдесят четыре года, не колебалась ни секунды.
Поднявшись с кресла, она быстро засеменила по комнате, на ходу вытаскивая из-за корсажа цепочку, на которой висело два ключа.
Отперев деревянный шкафчик, она открыла дверцу и сняла с полки шкатулку черного дерева — сравнительно небольшую, окованную железом. Леди Корк подняла шкатулку и водрузила ее на шкафчик, сдвинув на край синюю вазу.
Чевиот подошел.
Старуха отперла шкатулку и откинула крышку.
— Вот! — объявила она и поспешила назад, в кресло, как будто умывая руки после неприятной работы.
— Примите мою почтительную благодарность, мадам.
До сих пор в комнате не было слышно ни звука, если не считать скрипа пера мистера Хенли. Иногда, если он слишком глубоко макал перо в чернильницу, слышался стук. Леди Корк не обращала на него никакого внимания. Но Маргарет Ренфру время от времени взглядывала на старшего клерка, встряхивая густыми локонами. Перо остановилось.
Чевиот слышал, как у него в кармане тикают часы. Время, время, время!
Шкатулка не была прочной; у нее даже не было плотной подкладки. Если не считать тиары и нескольких браслетов, в ней находились мелкие украшения, хотя и усыпанные драгоценными рубинами, изумрудами и бриллиантами. В шкатулке хранились кольца, подвески, крохотные часики; Чевиот все пересчитал, выкладывая каждую вещь на шкафчик.
Наконец тишину нарушили звуки вальса, донесшиеся из бальной залы.
Он никогда не поверил бы, что скрипки и арфа могут производить столько шума или что вальс в ритме «раз-два-три» можно исполнять в таком быстром темпе. Танцоры закружились под музыку с радостными возгласами. Чевиот живо представил, как они носятся по натертому до зеркального блеска полу, то приседая, то кружась.
Послышался тихий настойчивый стук. Кто-то стучался в двойные двери, ведущие из коридора.
— Простите, — вежливо поклонился Чевиот.
Он поспешил к дверям по толстому ковру и приоткрыл створку всего на несколько дюймов.
За дверью стояла Флора. Она — случайно или умышленно — не смотрела на него и протягивала ему — отчего-то левой рукой — свернутый трубкой лист бумаги.
Взяв записку, Чевиот закрыл дверь и вернулся к шкафчику. Драгоценные камни причудливо переливались в тусклом свете, бросая отсветы на розовые стены, увешанные картинами. Развернув записку, он, не торопясь, ее прочитал.
— Что? — спросила леди Корк со своего места. — Что еще? Поскольку мистер Хенли с трудом ворочал шеей над тугим воротничком, Чевиот сделал ему знак, чтобы тот продолжал стенографировать, а сам, улыбаясь, намеренно не спеша направился к своему стулу.
— Леди Корк, — сказал он, — я насчитал в шкатулке тридцать пять предметов. А если верить моим сведениям, их должно было быть сорок. Где еще пять?
— Ну, если вы об этом… — Старая леди замолчала.
— Говорите, мадам! — пылко и убедительно попросил Чевиот: в прошлой жизни ему нередко удавалось воззвать к разуму свидетелей. — Разве не лучше рассказать всю правду?
Громкая музыка на мгновение стала еще громче и вдруг оборвалась.
— Кто дал вам записку?
— Не важно, мадам. А важно то, что недостающие пять вещиц украдены. Ведь так?
— Ха-ха-ха! — проскрипел попугай, затем заплясал, затрясся и захлопал крыльями.
Краем глаза Чевиот заметил, как вдруг выпрямилась и застыла в неестественной позе Маргарет Ренфру. Ее блестящие красные губы (помада?) приоткрылись, словно бы в изумлении.
— Вы обвиняете меня, — громко, но без выражения спросила леди Корк, — в том, что я украла собственные побрякушки?
— Не украли, мадам. Просто спрятали.
— Так болтал Фредди Деббит!…
— Да. Видимо, Фредди Деббит много чего наболтал. Среди прочего — не сомневаюсь, что он подражал вашей манере говорить и вашим жестам, — он утверждал, будто вор унесет весь ваш сейф целиком. По нашему опыту, леди Корк…
— Чьему опыту?
— …женщины инстинктивно стремятся спрятать ценные вещи и держать их под рукой, если считают, что им угрожает опасность — и особенно в том случае, если предметы навевают воспоминания о прошлом. — Чевиот по-прежнему говорил тихо, ласково, убедительно. — Трудно придумать лучшее место, чтобы спрятать кольца, броши, да любые мелкие ювелирные изделия, — продолжал он, — чем кормушка в птичьей клетке. Отдаю должное вашему уму. Кто заподозрит? А если заподозрит, попытка вытащить ночью кормушку из клетки вызовет шум и сразу выдаст вора. Итак, вы спрятали в птичьи клетки самые ценные вещицы. Я правильно говорю?
— Да! — подтвердила леди Корк.
Ее доконали слова «навевают воспоминания о прошлом». Она повернула короткую шею и уставилась в огонь. Из-под морщинистых век вытекли две слезы и побежали по щекам.
— Остались от мужа, — поведала она, обращаясь к камину и слегка задыхаясь. — Да! И еще от одного человека… он умер шестьдесят лет назад.
От громкой музыки разболелась голова.
— Позвольте вам напомнить, — тихо произнес Чевиот, — что те драгоценности украли. И вор до сих пор не найден.
Леди Корк кивнула, не глядя на него.
— Тетя Мария! — вмешалась мисс Ренфру голосом, исполненным глубокого сострадания. — Вора найдут. Не бойтесь. Кстати, скоро полночь. Должно быть, гостям уже предложили поужинать. Позвольте мне уйти?
Леди Корк снова кивнула — энергично, не оборачиваясь. Ее старые покатые плечи дрожали.
Мисс Ренфру, однако, направилась не к двойным дверям, выходящим в галерею; ее белое платье с лифом, отделанным красными с черным розами, исчезло в проеме двери, ведущей в спальню. Посмотрев ей вслед, Чевиот хотел было что-то сказать, но потом передумал.
— Леди Корк, я не имею права и не хочу огорчать вас. Но почему вы не сказали, что у вас похитили драгоценности? Зачем скрывали кражу?
