Раненых и убитых свозили в посольство.

Наверное, это была самая тяжелая ночь в моей жизни. Во время Великой Отечественной войны, на фронте были и дни, и ночи пострашнее этой, но тогда я был старшим сержантом, отвечавшим за решение какой-то частной задачи, а здесь на мою голову свалилась большая доля ответственности за успех многоплановой военно-политической операции.

Несмотря на то, что разговоры по войсковым рациям велись практически в открытую, никто их не услышал. И жители столицы, и сотрудники посольств иностранных государств мирно спали, а утром проснулись уже при новой власти. Спокойному сну поспособствовали и наши разведчики из отряда «Каскад»: примерно за час до штурма дворца Амина в некоторых узлах они вывели из строя телефонную сеть. Правда, в различных частях города время от времени слышались выстрелы, но в Кабуле это никого давно не смущало. Думали, наверное, что аминовцы расстреливают очередную партию арестованных.

Посол Ф.А.Табеев, когда раздались первые выстрелы и на территорию посольства стали привозить раненых, всполошился, позвонил мне и гневным голосом потребовал объяснений того, что происходит в городе. Я сказал, что идут бои, власть переходит к «парчамистам», и сейчас у меня нет возможности беседовать. Подробно обстановку доложим утром.

Многое уже забылось, но основные эпизоды прочно сохранились в памяти.

Среди ночи раздался звонок по внутреннему телефону и чей-то голос сказал:

— Вадим Алексеевич, я такой-то, вы работали одно время с моим отцом… Я получил несколько ранений и, возможно, скоро умру. Я хочу проститься с вами. У меня здесь больше никого нет!

Фамилия эта ничего мне не говорила. Я хотел было броситься в медпункт, но вспомнил, что не могу покинуть командный пункт, и сказал в трубку:

— Милый мой, извини… Идет бой, я не могу отлучиться ни на минуту! Потерпи и не теряй мужества!

Так я и не знаю, что стало с этим человеком. И фамилию его я забыл, и не знаю, выжил он или нет, а совесть до сих пор неспокойна.

Москва же хотела знать подробности, и в первую очередь, что стало с Амином. Доложил, что, по предварительным данным, он убит во время штурма дворца.

Утром, после подведения первых итогов, я поехал осматривать дворец. Убитых афганцев, в том числе и Амина, уже захоронили, и землю разровняли бронетранспортерами. В одном из помещений дворца я подобрал большую фотографию диктатора. Сохранил ее для истории.

Когда мы не имели еще подтверждений о гибели Амина, радио Кабула начало передавать сообщения, что по решению революционного трибунала предатель Хафизулла Амин приговорен к смертной казни и что приговор приведен в исполнение. Вслед за этим последовало обращение Бабрака Кармаля к народу, заранее записанное на пленку, а сам он начал движение из Баграма в Кабул в сопровождении одного из отрядов, сформированных нами еще в ноябре.

28 декабря весь день подводили итоги операции.

Я уже упомянул, что сотрудники представительства КГБ, резидентуры и отряда «Каскад» действовали профессионально и прекрасно ориентировались в обстановке. Вечером 27 декабря, перед выступлением войск к намеченным объектам, многие наши разведчики разъехались по министерствам, ведомствам и службам, чтобы уговорить служащих сохранять спокойствие и принять новую власть. Большую работу в этом направлении провели и сами «парчамисты». Одним из сложных объектов, подлежащих нейтрализации, был ХАД (Служба государственной безопасности). Туда направился заместитель руководителя представительства КГБ Владимир Александрович Чучукин. О том, что там произошло, через некоторое время рассказал мне старший группы «Каскад», которая шла впереди армейской колонны:

«Подхожу к зданию ХАД… Тихо, только в одном из помещений горит свет. Думаю, притаились, гады. Приготовил гранату и тихо подкрадываюсь к двери. Сейчас шарахну… Приоткрыл дверь, а там сидит Владимир Александрович, пьет чай с руководителями ХАД. Идет оживленный разговор и временами раздается смех. Граната не понадобилась».

Освобожденных из тюрьмы Пули-Чархи политзаключенных стали назначать на ответственные посты в государстве. Бабрак Кармаль со своими соратниками разместился в кабульском дворце Арк и через день после переворота принял руководителей представительства КГБ и отличившихся офицеров из отряда «Каскад». Б.С.Иванов, Ю.И.Дроздов и я также принимали участие в этой встрече. Бабрак Кармаль горячо нас поблагодарил и заявил, что без помощи Советского Союза «парчамисты» не смогли бы утвердиться у власти.

У меня было чувство облегчения от того, что большинство наших оперативных планов оказались хорошо разработанными, подготовленными и успешно осуществились. Но при всем этом смерть нескольких наших товарищей при штурме дворца Амина представлялась неоправданной. Их гибель послужила, кстати, толчком к сооружению на территории службы разведки в Ясенево памятника сотрудникам, отдавшим жизнь во имя Родины. По прошествии многих лет ясно, что все наши жертвы в Афганистане, увы, были напрасными.

30 декабря 1979 года пришло указание мне и Ю.И.Дроздову вылететь в Москву для доклада о проведенной операции. 31-го, уже после окончания рабочего дня, мы предстали перед Ю.В.Андроповым и отчитались за свою работу.

В семье была большая радость — Новый год удалось встретить всем вместе, дома, а с души свалился тяжелый груз ответственности.

В первые новогодние дни радостные чувства не покидали меня. Все теперь пойдет хорошо в Афганистане: руль государства перешел там в руки разумных людей без всяких экстремистских завихрений. Наш сосед остается нашим большим другом, и к тому же единственным на всем протяжении южных границ СССР. Всех участников событий председатель КГБ пообещал щедро наградить.

Но вскоре стали раздаваться тревожные голоса.

Мой большой друг и старший товарищ Иван Алексеевич Маркелов (в то время он был, как и я, первым заместителем начальника разведки) на первой же встрече после возвращения из Афганистана спросил меня с тревогой в голосе: «А зачем мы туда вообще влезли? Добром для нас эта экспедиция не окончится!»

Затем пошли отклики из США. Там радостно потирали руки: «Советы попались — не учли нашего плачевного опыта. Афганистан станет для СССР тем же, чем стал Вьетнам для США».

Потом зашевелились и востоковеды — специалисты по Афганистану и этому региону. Они стали высказывать критические замечания о бесперспективности пребывания наших войск за Гиндукушем. От них пошла впоследствии утвердившаяся в средствах массовой информации оценка: «Влезли в Афганистан, не зная его географии».

Наступили времена сомнений и раздумий. А руководство КГБ требовало решительных действий по оказанию помощи режиму Бабрака Кармаля и ликвидации «бандитского движения». Началось массовое наводнение Афганистана советниками всех мастей. Их и до переворота было много, а теперь началась настоящая «советническая оккупация» страны.

Деятельность советников подверглась в наших средствах массовой информации в перестроечный период не только критике, но и просто осмеянию. Они, мол, делали все по нашему образцу: создавали не только машинно-тракторные станции, но и комсомольские, женские и даже пионерские организации. Это, конечно, наговоры. Нет: слепого копирования не было. Наоборот, руководство все время напоминало о необходимости действовать сообразно с местными условиями и обычаями, с учетом средневековости Афганистана и его племенного уклада.

Но попытки прямого перенесения нашего опыта, естественно, имели место. Это относится в какой-то мере и к области разведывательной и контрразведывательной работы. В конце концов, понимание национальных особенностей страны — это одно, а конкретный личный опыт каждого советника — это совсем другое. Изобретать что-то совершенно новое на базе своего опыта — дело чрезвычайно сложное.

В Москве началась целая эпоха совещаний и заседаний по Афганистану, начиная от комиссии ЦК КПСС до ведомственных и межведомственных…

Довольно часто для решения внешнеполитических вопросов, связанных с Афганистаном и нашим военным присутствием там, собирались дипломаты, военные и разведчики. Чаще всего эти встречи имели место в МИД СССР, у первого заместителя министра Георгия Марковича Корниенко. Обычно там присутствовали С.ФАхромеев, В.И.Варенников, а от Комитета госбезопасности или я, или Я.П.Медяник.