На разных этапах эксперимента с осознаваемым сновидением у меня бывали ключевые, объединяющие сны. Эти сны свели воедино много отдельных фрагментов моего эксперимента, которые до того ощущались разрозненными, запутанными или несвязными. Такие объединяющие сны, если мне удавалось их правильно понять, оказывали на мой ум сильное проясняющее воздействие. Их влияние можно сравнить с игривым морским ветерком или кратким ливнем, который смывает с прошлого все накопившиеся умственные помрачения. Иногда — поначалу это казалось мне удивительным — они в конечном итоге действовали настолько обновляюще, что я научился видеть в них особую ценность. Один из таких снов посетил меня примерно через три года после начала эксперимента.

СЛАДКОЗВУЧНЫЙ РОГ ЖЕНЕВЬЕВЫ

16 декабря 1983 года

Вместе с большой компанией красивых, оживленных людей нахожусь в огромном ярко освещенном зале. Стою возле длинного стола в форме буквы L, изысканно накрытого для банкета. Стол застлан длинной белоснежной скатертью и уставлен прекрасным фарфором, серебряными приборами и сверкающими хрустальными бокалами. Он тянется по всей длине зала, потом делает поворот на девяносто градусов и продолжается по всей его ширине. Я стою у предназначенного мне места, положив руки на спинку стула, и разглядываю присутствующих — все они одеты как на прием: мужчины в смокингах, дамы в длинных вечерних платьях. На мне черный смокинг с иголочки; ощущаю приятное волнение от того, что нахожусь здесь.

Вдруг большая дверь на дальнем конце зала распахивается, и в банкетный зал врывается четверо или пятеро быков среднего размера. Похоже, это совсем молодые бычки — буйные, неуклюжие и неуправляемые. Они храпят и брыкаются, роют землю копытами, пошатываясь, натыкаются друг на друга и при этом неуклонно приближаются к изысканному банкетному столу. Вбегают несколько одетых в белое официантов и пытаются удержать бычков, схватив их за рога. Все они терпят неудачу: быки легко расшвыривают их сильными движениями шеи и туловища. Тогда на свободное пространство в центре зала выбегает метрдотель, молодой мужчина, решительный и ясноглазый, тоже одетый в белое. Он замахивается огромным топором и двумя мощными и ловкими ударами отрубает у ближайшего к нему быка оба рога. Его удары изумительно точны — каждый рог отсечен у самого основания. Как только оба отрубленных рога падают на натертый до блеска пол, потерявший их бычок сразу успокаивается, а вместе с ним и остальные быки, словно их тела составляют единое целое. Метрдотель поднимает с пола отрубленные рога и подносит один из них к губам, будто собираясь затрубить. С удивлением осознаю, что бычий рог — это древнейший музыкальный инструмент. А молодой человек подходит прямо ко мне, протягивает руку через стол и подает мне рог, жестом предлагая потрубить. Ощущая легкую неуверенность — способен ли я выполнить эту новую для себя задачу, — беру рог, вставляю его узким концом в рот и дую. Первые две ноты напоминают мне начальные такты «Сладкой Женевьевы». Они звучат так сочно и чисто, что у меня возникает большое желание играть дальше. Исполняю всю песню до конца, получая величайшее удовольствие от изумительно глубоких и мелодичных звуков рога. Изливая в музыке всю душу и сердце поражаюсь, как это, оказывается, просто. В притихшем банкетном зале все с восторженным вниманием слушают, как я играю мелодию и одновременно играю с ней, предлагая свои импровизации — весьма новаторские и в то же время очень трогательные и выразительные. Чувствую, что музыка идет откуда-то из самых моих глубин, из глубин души. Закончив играть, отнимаю рог от губ, ощущая необычайный подъем. Вижу, как стоящий поблизости метрдотель радостно кивает и улыбается мне широкой понимающей улыбкой.

Передаю рог своему другу Арни Кунсту, который стоит слева от меня. Он играет свою версию «Сладкой Женевьевы». Она не так выразительна и трогательна, как моя, но я все равно наслаждаюсь ей. Когда Арни закачивает игру, я чувствую поразительное удовлетворение. Просыпаюсь в бодром настроении, ощущая тепло и гармонию в сердце и в той области живота, откуда так свободно и абсолютно без усилий лилась музыка.

Просыпаюсь, все еще чувствуя удивительный отзвук этого сна. Не будучи осознаваемым, он содержал в себе много сверхсознательных качеств осознаваемого сновидения. Музыка, которую я во сне извлекал из бычьего рога, была такой яркой и выразительной, я так глубоко ощущал ее каждой клеточкой своего тела, что она еще некоторое время оставалась со мной. Несколько дней после этого сна я ловил себя на том, что мурлыкаю или напеваю мелодию «Сладкой Женевьевы», изливая в ней всю свою душу и сердце, как делал это во сне. Я с огромным удовольствием перенес живую атмосферу этого сна в осознаваемую жизнь наяву.

Проснувшись, я полежал в постели несколько минут и только потом встал и записал этот сон. Я сразу почувствовал, что он полон смысла. Первым же образом, сразу привлекшим мое внимание, было странное расположение и устройство банкетного стола. Он помещался не по центру помещения, и два его крыла не образовывали букву Т, как было бы привычно для моего сознательного ума. Он тянулся вдоль двух стен в форме огромной буквы L. Я стал играть в мыслях с буквой L, спрашивая себя, что в моем мире начинается с этой буквы. Сосредоточившись на невероятно изысканном столе, я на миг загляделся на стоящие у каждого прибора хрустальные бокалы, совершенно прозрачные, сверкающие разноцветными искорками. И тут я увидел связь: L — lucidity! Чистое, прозрачное стекло и сверкающий свет — это характерные признаки осознаваемых сновидений, именно те образы, которые они часто несут. «Ну, конечно!» — подумал я, при этом сердце мое забилось, а мысли понеслись вскачь. «Что же в этом сне говорится про осознаваемость?» — спросил я себя и понял, что необычайно изысканный банкет был идеальным образом мира осознаваемых сновидений — внутреннего мира, исполненного красоты, изящества, равновесия и утонченности. Кроме того, это было напоминание об одной из Иисусовых притч, в которой «Царство» сравнивалось с большим угощением: «Один человек сделал большой ужин и позвал многих...»[35].

Во сне я, одетый в смокинг, стоял у отведенного мне за банкетным столом места, ощущая себя в полной гармонии со всеми другими красивыми людьми, собравшимися на банкет. Держась руками за спинку стула, я спокойно ожидал, когда можно будет сесть, и тут вдруг начался весь абсурд. Кого или что символизировали четверо или пятеро буйных черных быков?

Во сне эти разрушительные, агрессивные силы выглядели совершенно абсурдно и неуместно — сразу приходила на ум английская пословица про быка в посудной лавке. В последующие месяцы я рассказывал этот сон многим людям, в том числе и нескольким собратьям по профессии. Я также поделился им с Чарлин и Эриком и со своими учениками из разных групп и семинаров по исследованию сновидений. Я активно искал откликов, которые разъяснили бы мне появление быков — явных символов конфликта и неприятностей. Наконец, передо мной стала вырисовываться вся картина целиком. Четверо или пятеро быков символизировали четыре или пять главных агрессивных сил, исходивших как извне, так и из моего бессознательного ума. Это они так неожиданно и яростно атаковали меня и в начале, и в процессе эксперимента с осознаваемым сновидением!

Все эти силы, в совокупности составляли мою погибель! Они обладали коллективной способностью разбить меня наголову, а, может быть, даже уничтожить красоту и тонкость моих исследований осознаваемого сна. Эти силы несли в себе огромный вызов и, тщательно изучив образный строй сновидения, я стал доподлинно понимать, сколько стрессов я перенес за последние три года. Наконец у меня возник главный вопрос: «Какие же уроки эти быки-буяны и изумительный метрдотель старались мне преподать?» Скоро я понял, что они старались научить меня, как нужно эффективно сотрудничать и как беречь себя, находясь под действием многочисленных стрессов и чувствуя, что они могут тебя одолеть и привести к погибели. Я был очень взволнован, когда обнаружил этот главный ключ ко всему сну. «Сладкозвучный рог Женевьевы»[36] привиделся мне года через полтора после того, как мой стресс достиг апогея, и все равно его ясность была как нельзя более кстати.