– Алина Арбаева в час тридцать две минуты сбросила халатик, подошла к парапету и спрыгнула вниз.

– Вы точны.

– Я стараюсь.

– Вы запомнили время? Специально посмотрели на часы?

– Нет. Я был несколько... ошарашен случившимся, поэтому подошел к парапету скорее машинально и посмотрел вниз; отсюда видны стрелки часов на башне ратуши; часы показывали один час тридцать две минуты пополуночи.

– Она просто вот так вот взяла и спрыгнула?

– До этого мы пили чай и разговаривали.

– Вы обсуждали какое-то дело?

– Нет. Это был... философский разговор.

– На тему жизни и смерти?

– В том числе.

– Ну что ж: смерть доказала, что она победительней.

– Всякая смерть временна.

– Да? – Данглар посмотрел на меня пристально, чуть склонив голову. – А что же, по-вашему, тогда постоянно?

– Любовь.

Префект покивал, думая о чем-то своем, снова посмотрел на меня:

– По возрасту вас трудно назвать романтиком.

– Возможно.

– По... жизненному опыту – тоже.

– Вам известен мой жизненный опыт?

– Мне известна ваша теперешняя жизнь. Этого достаточно.

– Для чего?

– Чтобы делать выводы.

– И какие выводы вы сделали на мой счет, господин Данглар? Могу я вас так называть?

– Можете. Пока.

Я благодарственно и церемонно кивнул.

– Так вот, господин Дронов, спасателями у нас работают, как правило, люди, жизнь которых так или иначе отчего-то не сложилась на континенте.

– Еще не сложилась или уже?

– У кого как. Трудно назвать успешным человека, который покинул свою страну, где мог бы сделать карьеру, ради одинокого качания на катере в течение шести, восьми, а то и двенадцати часов.

– Всякая работа почетна.

– Так почему вы покинули свою страну, господин Дронов?

– Там холодно.

– Холодно?

– Да. Снег, мороз, слякоть – все это очень утомляет, поверьте.

– Вы покинули Россию навсегда?

– В этой жизни что-то бывает навсегда?

– Вы сказали – любовь.

– Я тут погреюсь немного под солнышком, наберусь тепла... Может быть, тогда ко мне вернется способность любить?..

– Любовь – это способность?

– Любовь – это вера, лишенная страха потери.

– Может быть. Но все это лирика. И рассуждаете вы странно. Мне было бы понятнее, если бы вы сказали, что приехали подработать: в вашей стране, может, и почетен любой труд, но платят за него, насколько мне известно, весьма скудно.

– Не всем.

– Уже теплее, господин Дронов.

– Кому как.

– Вернемся к госпоже Арбаевой?

– Как вам будет угодно.

– Хотя господин Арбаев и не входит в финансовую элиту, он, тем не менее, достаточно состоятелен, чтобы впоследствии претендовать на определенное место и роль в мировом деловом сообществе. Я правильно излагаю?

– Да.

– Это первый посыл. Второй. Я информирован о том, что в вашей стране... э-э-э... популярен такой вид конкурентной борьбы, как заказные убийства.

– Бывает.

– И третий посыл. Почему бы мне не предположить, что вы, человек в общем-то без определенных занятий, не убили Алину Арбаеву по... заказу?

– Зачем?

– Вы решили заработать деньги. Много денег.

– Но не таким же глупым способом.

– Отчего глупым? Вы в цивилизованной стране, господин Дронов, я чувствую в вас человека образованного и опытного... Следователям придется приложить немало усилий, чтобы доказать убийство. Помурыжат вас немножко, но прямых улик... – он сделал паузу, – мало. И – отпустят.

– Глупость такого замысла вот в чем: куда я денусь с «подводной лодки»?

– Это русская идиома?

– Это – русская правда. Предположим, вы меня отпустите, но... Мною займутся люди Александра Алиевича Арбаева. Суд присяжных им не нужен. Я же не идиот и не самоубийца. Так что... Киллеры у нас предпочитают уходить с места преступления неузнанными и неопознанными. Иначе их работа теряет всякий смысл. Мертвым деньги не нужны.

– А если предположить, что кто-то запланировал именно такой вариант? Сначала гибнет Арбаева, затем – вы?

– Зачем устранять Алину Арбаеву?

– Чтобы вывести из равновесия ее отца. Особенно перед крупной сделкой. Тем более сам он, насколько мне известно, всегда путешествует с сильной охраной и для простого покушения малодоступен. Резонно?

– Может быть.

– Так вы признаетесь, что убили Алину Арбаеву? – Лицо префекта расплылось в жизнерадостной улыбке.

– Нет. Все было так, как я сказал.

– Девушка ни с того ни с сего покинула этот мир?

– Возможно, ей обещали лучший...

– Обещали? Кто? Вы? Она что-то говорила вам об этом?

– Да. Она была уверена, что станет звездой.

– Алина Арбаева была занята в шоу-бизнесе? Или в кино?

– Нет. Она имела в виду прямой смысл этого слова. Она была уверена, что станет звездой наподобие... – Тут я запнулся – не смог вспомнить названия ни одной звезды. Кроме Полярной, разумеется. Но вряд ли девушка собиралась заменить собою звезду с таким холодным названием.

– Она была адекватна?

– Смотря в чьем понимании. Для поэта ее суждения показались бы вполне здравыми, для чиновника...

Префект поморщился так, словно разжевал лимон:

– Вот в это – особое мироощущение поэтов – я, простите, не верю. Если у них не будет денег на кусок хлеба...

– Они все равно останутся поэтами.

– Вы упрямый человек, Олег Дронов.

– Вовсе нет. Просто мне нравится узнавать людей, непохожих на меня. Разных.

– Не лукавьте. Все мы ищем людей, похожих на себя, чтобы нас по меньшей мере понимали... Вы понимали Арбаеву?

– Боюсь, что не вполне.

– Почему? Вы же довольно долго беседовали?

– Пожалуй, я устал, постарел и очерствел душой.

– Витиевато.

– Это правда.

– Предположим, действительно произошло самоубийство... Вы не пожелали помешать?

– Я не успел.

– Почему?

– Я уже сказал. Устал. Не понял, что она готова именно к самоубийству.

– Вы не пройдете со мной к парапету?

– Как вам будет угодно.

Мы поднялись, вышли из комнаты в чайную. Воздух был напоен ароматами цветов, а вокруг, насколько хватало взгляда, полыхала, благоухала, цвела ночная Саратона.

Я показал, где сидел я, где стояла Арбаева, еще раз обстоятельно объяснил, как она подошла к краю и спрыгнула. Говорил я скупо и монотонно, а мой дознаватель, нахмурившись, тер указательным пальцем перенесицу. Потом произнес:

– Знаете, что я пытаюсь сейчас отыскать, господин Дронов?

– Мотивы?

– Нет. Соответствия.

– Ну и?

– Оглянитесь вокруг, Дронов. Жизни молодой, красивой, богатой девушки в э т о м мире соответствует все, а смерти – ничто.

Молчал я недолго. Кивнул и произнес:

– Значит, и нужно искать то, что превращает живой мир в ничто.

– И вы знаете, что именно?

– Наркотики. Тех, кто ей девушке предложил. Того, кто говорил с ней непосредственно перед гибелью.

– Это были вы.

– Чуть раньше прозвучал телефонный звонок. После короткого разговора ее несколько странное поведение сделалось совсем отрешенным. Моя вина в том, что я этого не заметил.

– Ей звонили в номер?

– Нет. На сотовый.

– Арбаева была наркоманкой? И что же она употребляла? Героин? ЛСД? Морфий? Кокаин? Стимуляторы? Что?

– Не знаю. При мне она приняла две таблетки. Положила под язык.

– И ее поведение и речь сразу изменились?

– Я бы не сказал, что сильно. По-видимому, она уже принимала подобное накануне.

– Итак, девушка была не в себе, а вы, как истый джентльмен, сидели, угощались чаем и слушали ту галиматью, что она несла?

– Да. Только...

– Что – только?

– Она не галиматью несла. Она – душу изливала.

– Ваше объяснение выглядит по-идиотски, вы не находите?

– Нет. Скорее вполне по-русски. Нам порой просто необходимо, чтобы нас кто-то выслушал.