В отчете шла речь о фауне жарких стран, о теплом и сыром климате, который установился на европейском континенте в начале четвертичного периода, о легендарной шелльской эпохе, когда исчезли с лица нашей планеты гигантские животные и впервые появился на Земле человек.
Я, конечно, не мог тогда разобраться во всех специальных термина доказательствах и выводах этого научного сообщения. Я понял одно: недалеко от нашего дома есть пещера, в значительной своей части еще не исследованная и содержащая наряду с многочисленными скелетами гиен останки «допотопных» (как их тогда называли) животных.
Охваченный энтузиазмом, я на следующий же день вооружился коробкой спичек и свечой, вскочил на свой велосипед и вихрем помчался к каменоломне Монсонне, где находился вход в заветную пещеру.
В полукруглый амфитеатр каменоломни (двадцать пять лет назад случайный взрыв обнажил здесь вход в пещеру) я влетел, словно пуля. Но не успел я сделать и нескольких шагов по дну карьера, как меня остановили резкие окрики, и я был с позором изгнан за пределы каменоломни тремя стариками горнорабочими, присутствия которых я в спешке не заметил. Оказалось, что, закончив свой рабочий день, старики остались, чтобы заложить в отвале взрывчатку и обеспечить себе работу по выемке камня на завтрашний день. Я ворвался в карьер в тот самый момент, когда они приготовились зажечь запальный шнур.
Ретировавшись на соседнее поле, где старая крестьянка пасла маленькое стадо овец, и думая только о том, как мне проникнуть в пещеру, я попытался узнать у старухи некоторые интересующие меня подробности. Женщина была очень стара, а я очень молод. Не получив от нее необходимых мне сведений о пещере Монсонне, я удовольствовался тем, что выслушал из ее уст одну из самых поэтических легенд, которые бытуют по сие время в Пиренеях.
После взрыва я еще некоторое время дожидался ухода старых, рабочих. И лишь в сумерках, в тишине и безлюдье опустевшей каменоломни, где большой пестрый дрозд, сидя на дереве, тревожно следил за мной, явно обеспокоенный таким непрошеным вторжением в его владения, я с сильно бьющимся сердцем вошел наконец под своды первой пещеры, которую мне суждено было исследовать.
Узкий каменный коридор с очень низким потолком, в котором я очутился, был, несомненно, высохшим руслом протекавшего когда-то здесь подземного ручья. Мне пришлось передвигаться ползком по влажной глине.
Прохладный воздух подземелья, прикосновение к сырому, холодному полу, внезапно наступившая глубокая тишина и абсолютный мрак создавали особое настроение. Я ощущал себя в совершенно ином мире — мире подземном, таинственность и неизведанность которого волновала меня и наполняла каким-то мистическим трепетом.
В этой пещере, образовавшейся в отдаленную геологическую эпоху, с незапамятных времен скопились останки живших здесь древних животных, давным-давно исчезнувших с лица Земли.
Спустя много тысячелетий в пещере поселилась стая гиен. Подземный поток, протекавший здесь в более поздние времена, долго и прилежно покрывал своими наносами все эти древние кости. Потом он иссяк и в свою очередь исчез.
Продвигаясь ползком, со свечой в руке, я напряженно всматривался вперед, в непроглядную тьму, и воображал себя новым аргонавтом, который, стоя на пороге неведомого мира, старается проникнуть взором в ночь доисторических времен.
Сколько раз с того далекого дня я снова испытывал это трепетное чувство, ни разу не разочаровавшее меня и не ослабевшее до сих пор, — чувство, что ты ступаешь в пыли тысячелетий, находя, а порой открывая первые следы человека на заре его существования!
Довольно долгое время я полз на четвереньках по тесному коридору. Потом проход немного расширился, я поднялся на ноги и, пригнувшись, двинулся дальше. Скоро потолок стал еще выше, и я смог наконец выпрямиться. Мое появление в этой части подземелья обратило в паническое бегство его обитателя, которого мне удалось увидеть лишь мельком. Я изрядно струхнул, но страх мгновенно исчез, как только я разглядел, что напугавшее меня существо было всего лишь обезумевшим от ужаса зайцем, которого до меня, разумеется, никто не беспокоил в его подземном убежище.
Пройдя еще несколько метров по коридору, я обнаружил, что дальнейший путь преграждает глубокая воронка, за которой подземный коридор продолжается все так же прямо и горизонтально.
Несколько камешков, брошенных в эту воронку, исчезли в глубине, и оттуда донесся глухой шум их падения. С ловкостью гимнаста, не безопасной для новичка в столь уединенном месте, я перепрыгнул через воронку и двинулся дальше. Но скоро дорогу мне преградила новая воронка. Из глубины ее доносился звук, который с тех пор так часто сопровождает меня в моих подземных путешествиях: лепет ручья, протекавшего, по-видимому, в нижнем этаже пещеры.
Сколько мощных водных потоков, подчас на чудовищной глубине, удалось мне обнаружить с того дня, когда я замер на месте, пораженный и восхищенный, вслушиваясь в слабое журчание подземного ручейка в пещере Монсонне!
Бесчисленные подземные реки и ручьи, черные и ледяные, подобно мифическому Ахерону, где мне приходилось плавать и нырять при самых различных, иной раз трагических обстоятельствах, никогда не изгладит и моей памяти скромный ручеек Монсонне, над которым я склонился с глубоким волнением, потому что это был самый первый подземный ручей в моей жизни, и своей страстью к исследованию недр земли я обязан именно ему.
Я вошел в пещеру, когда уже смеркалось. Скоро наступит ночь, и дома, конечно, начнут беспокоиться, куда я пропал. К тому же единственная взятая с собой свеча уже сгорела наполовину. Бросив прощальный взгляд на продолжение подземного коридора, сулившее мне новые открытия, я повернул обратно.
На следующий день мы вместе с моим младшим братом Марциалом снова очутились у входа в пещеру Монсонне. Время было еще более позднее, чем накануне. Однако мы были полны решимости продолжать исследование пещеры. Позднее же время было избрано для того, чтобы избежать нежелательной встречи с рабочими каменоломни, которые могли запретить нам вход в пещеру. Кроме того, я находил особенную прелесть именно в такой ночной экспедиции. Таинственность звездного неба и подземного мрака всегда производила на меня неотразимое впечатление. А перспектива углубиться таким образом как бы в двойную ночь, царившую на земле и под землей, вызывала у меня особое чувство, нечто вроде ностальгии доисторических времен.
Присев на корточки перед входом в пещеру, мы зажгли принесенные с собой свечи. Я надел на спину свой походный рюкзак, где лежали толстая веревка, молоток и пачка стеариновых свечей, и проскользнул в узкое отверстие. Брат следовал за мной, столь же ловкий, сколь решительный. Через несколько минут мы были уже у второго колодца; из глубины его по-прежнему доносился лепет подземного ручья. Однако устье колодца оказалось слишком узким, чтобы можно было предпринять попытку спуститься в него. Перескочив через воронку, мы двинулись дальше по подземному коридору. Скоро на стенах его появились первые кристаллы. Глинистый пол сменился известняковым, украшенным конкрециями (включениями), и мы очутились в сталактитовом гроте. Картина, представшая перед нашими восхищенными взорами, была столь новой и необычной, что мы замерли на месте, взирая, как зачарованные, на эти странные и прекрасные образования минералов. Мы любовались без конца белыми тонкими сталактитами и темными приземистыми сталагмитами, впадали в экстаз перед окаменевшим водопадом и продвигались все дальше в глубину этой волшебной пещеры, открывая в ней всё новые и новые чудеса.
Несколько воронкообразных колодцев, подобных первым двум, преодолены. В глубине их по-прежнему слышится журчание ручья, протекающего под нами, в нижнем этаже пещеры.
Подземный коридор кажется нам бесконечным. Но внезапно он кончается, и провал, открывшийся перед нами, не похож на встречавшиеся до того колодцы, которые можно было перешагнуть, перепрыгнуть или обойти по карнизу вдоль стены. Нет, на сей раз это конец подземного коридора, по которому мы шли, потому что на противоположной стороне провала видна глухая стена. Выдающаяся над провалом закраина, скошенная и покрытая скользкой глиной, не позволяла приблизиться к самому краю и заглянуть вниз, чтобы судить о глубине. К счастью, совсем рядом возвышается толстая сталактитова колонна. Мы привязываем к ней прочным узлом двенадцатиметровую веревку и бросаем в провал несколько камней. Определив этим нехитрым способом примерную глубину его, я засовываю свечу за борт своей шляпы, беру в руки веревку и соскальзываю с обрыва. Первый спуск в подземную пропасть — и с каким примитивным снаряжением! Сердце мое замирает в груди от волнения, но, к счастью, спуск длится не долго, и через минуту ноги мои касаются земли. Взволнованный успехом, дрожа от возбуждения, я выкрикиваю советы и указания оставшемуся наверху брату, слежу за тем, как он, в свою очередь спускается по веревке, увлекая за собой комья влажной глины, которые сыплются на меня, а я в горячке даже не замечаю их.
