И внезапно я чувствую себя очень старым и усталым, словно раздвоенным между раздирающей сердце скорбью о безвозвратно ушедших временах и трепетной радостью увидеть вновь эти места, свидетелей наших тогдашних чувств, когда мы вдвоем — оба молодые и сильные, полные юношеского задора, энергии и азарта, — двинулись навстречу неведомому по белой дороге подземного ледника.

Сегодня мы идем по тому же пути с гораздо большей уверенностью и, я сказал бы, удобством: подошвы наших горных ботинок снабжены специальными стальными шипами, острыми и длинными; они крепко цепляются за лед и придают походке устойчивость и непринужденность, которых мы не знали в тот раз, когда у нас на ногах были ботинки, подбитые простыми гвоздями.

Это усовершенствование в экипировке и тот факт, что места мне уже знакомы, позволяют нашему маленькому отряду задерживаться там, где хочется, исследовать ледяной грот во всех направлениях, забираясь в такие места, куда мы при первом исследовании не имели ни времени, ни возможности проникнуть.

Мои дочки шныряют повсюду, осматривают все закоулки, надеясь отыскать продолжения или ответвления пещеры, которые могли ускользнуть от нашего внимания четверть века назад. Забавляясь в душе и слегка умиляясь, я наблюдаю эту столь знакомую мне горячку исследования, овладевшую обеими девочками. Вижу, как Мод ложится на лед и пытается проползти под низким сводом бокового лаза, открывающегося в каменной стене коридора. Она вползает под свод медленно, с большими усилиями, так как лаз очень узок и спина ее то и дело задевает за неровности потолка, а колени скользят по гладкому льду. Скоро становятся видными только подошвы ее ботинок. Внезапно ноги Мод начинают судорожно цепляться за выступы каменной стены, словно для того, чтобы удержаться или замедлить движение. Еще не отдавая себе ясного отчета, что происходит, я бросаюсь вперед, хватаю Мод за ноги и вытаскиваю обратно. Что случилось? С обычной своей невозмутимостью Мод объясняет, что ледяная дорожка под ней вдруг круто пошла под уклон и она едва не скользнула головой вниз в темноту. Случай довольно обычный в нашей практике, однако Мод, видимо, почуяла что-то неладное. Вооружившись большим куском льда, она требует тишины и сталкивает ледяной обломок в каменный лаз. Ответ, полученный с помощью этого нехитрого способа, пригвоздил нас к месту, заставив содрогнуться от ужаса.

Ледяной обломок скользнул под низкий свод, последовала пауза, и наконец где-то глубоко внизу послышался глухой удар и тонкий звон разбитого льда. Он вибрировал в воздухе несколько секунд и замер. Каменный лаз оказался устьем глубокого вертикального колодца.

Все трое мгновенно представили себе трагедию, которая могла произойти. Если бы Мод не затормозила так энергично, а я не успел схватить ее за ноги, она упала бы головой вниз в ледяной колодец неизвестной, но несомненно значительной глубины…

О существовании этого колодца не упоминает никто из многочисленных посетителей ледяной пещеры, побывавших здесь с 1926 года. Во всяком случае, сообщения подобного рода в печати не появлялось.

Жильберта тем временем разматывает веревку, которую она накрутила на себя крест-накрест, отправляясь в поход. Один конец веревки мы крепко держим, прочно вцепившись в лед шипами своих ботинок, другой привязываем к ноге Мод, которая снова лезет в отверстие, все так же головой вперед. Она будет подавать нам команду маневрировать веревкой, понемногу отпуская ее, и таким образом не рискует больше свалиться в колодец. К тому же теперь в руках у нее мощный электрический фонарь.

Скоро Мод просит нас придержать веревку, и мы слышим, как она бросает в пропасть обломки льда, которые следуют тем же путем, что и первый.

Затем я сам, надежно привязанный за лодыжку, в свою очередь пролезаю с большими усилиями под низким сводом, едва не повредив грудную клетку, и добираюсь до места, где ледяной пол внезапно уходит вертикально вниз. Бросаю в колодец несколько ледяных обломков и, направив свет своего фонаря в глубину, тщетно пытаюсь увидеть дно пропасти.

О том, чтобы спуститься туда, не может быть и речи. Имеющаяся в нашем распоряжении веревка слишком коротка, а главное, недостаточно прочна и едва ли выдержит наш вес, если повиснуть на ней в пустоте. С великим огорчением мы вынуждены отказаться на сей раз от исследования обнаруженного нами колодца, который, по-видимому, ведет в нижний, неизвестный этаж пещеры.

Несколько часов спустя мы стоим уже у входа в другую пещеру — ту, которую я открыл некогда значительно выше первой, к северу от карра, и о которой не переставал думать с 1926 года, спрашивая себя, какова глубина ледяного колодца, остановившего меня тогда, и что может быть на дне его.

В этой пещере, как и в первой, ничто не изменилось за истекшие годы. Низкий вход, уходящая вниз ледяная дорожка, круглый зал, освещенный через отверстие в своде, затем снова мрак и продвижение ощупью по горизонтальному коридору, вплоть до пропасти, куда под прямым углом низвергается подземный ледник, — черной пустоты, которая произвела на меня тогда такое сильное впечатление. Вижу, что мои дочери тоже испытывают волнение, глядя на нее. Быть может, они вдруг со всей отчетливостью представили себе, что мне не впервые попадать в рискованные положения, подобные сегодняшним.

Мы стоим все трое на почтительном расстоянии от скользкого края пропасти и оживленно обсуждаем ее предполагаемую глубину. Свет наших электрических фонарей недостаточно силен, чтобы рассеять мрак и достичь дна. Я отрываю с трудом несколько вмерзших в лед каменных обломков и кидаю их в черную пустоту.

Кажется, глубина колодца не слишком велика, но непонятно, что же находится на дне его? Судя по звуку, наши камни падают не на лед, но и не на камень. Поразмыслив, приходим к выводу, что они погружаются в ледяное крошево какого-нибудь подтаивающего подземного озера или болота.

Приземлиться в такую ледяную кашу — перспектива не из приятных. Но что поделаешь? Выбора у нас нет. Вот уже двадцать четыре года я жду этой минуты и откладывать исследование колодца не в моих силах. Нашей веревки, хотя и слишком тонкой, все же должно хватить, даже если мы для прочности сложим ее вдвое.

Я крепко вбиваю в лед свой ледоруб и привязываю к нему веревку. Мои девочки держат конец веревки и будут травить ее мало-помалу, по мере того как я буду спускаться.

Приблизившись к скользкому краю пропасти, я поворачиваюсь к нему спиной, встаю на колени, затем ложусь на бок и, крепко ухватившись обеими руками за веревку, сползаю с края и скольжу вниз вдоль вертикальной ледяной стенки. Вскоре ноги мои касаются твердой поверхности, скользят по ней — и вот я уже сижу на груде зернистого льда, впрочем достаточно плотного, чтобы выдержать тяжесть моего тела.

По-видимому, это дно колодца. Еще не оправившись от пережитого волнения, я поднимаюсь на ноги, очень довольный тем, что спуск так быстро закончился, и говорю себе тихонько; «Ты еще герой, старина!» Затем окликаю моих девочек и сообщаю им, что стою на рыхлом льду на дне колодца и собираюсь обследовать его во всех направлениях.

С величайшей осторожностью продвигаюсь я шаг за шагом по краю круглого ледяного озера, заполняющего дно пещеры. Определив контур и размеры этого озера, я констатирую, что его ограждает с одной стороны вертикальная ледяная стена, на вершине которой мелькает временами слабый свет фонарей Жильберты и Мод. Справа и слева высятся такие же отвесные каменные стены, а впереди меня ледяная поверхность поднимается двумя-тремя крутыми уступами вверх; за ними пещера как будто бы продолжается уже горизонтально. Значит, сюда мне и следует направить свои шаги.

Однако продвижение по гладкому как зеркало льду сильно затруднено тем, что я перед спуском снял с ботинок стальные шипы (чтобы они не мешали мне скользить по веревке) и оставил их наверху. Ну что ж, у меня зато есть ледоруб, который я, спускаясь, предусмотрительно прицепил к поясу; он поможет мне при ходьбе по скользкому льду.