Поначалу тренеры поставили передо мной относительно скромную задачу — набрать «плюс 2». Может быть, поэтому играл спокойно. Занервничал, когда увидел, что в турнирной таблице моя фамилия выделена красным — 4,5 из 6. Никитин скорректировал первоначальный план: зацепиться за место в первой лиге! А после двух очередных побед пришлось вновь брать повышенные обязательства.

Фортуна была благосклонна ко мне. Вместе с Игорем Ивановым мы набрали по 9 очков из 13, но по коэффициенту Бухгольца я оказался впереди. Путь в высшую лигу был открыт!

«Современные шахматы очень помолодели, — писал рижский журнал «Шахматы». — И все же, когда пятнадцатилетний мальчик демонстрирует энциклопедические знания в дебюте, богатую фантазию, быстрый расчет в сложнейших миттельшпильных ситуациях, обладает высокой техникой реализации преимущества в эндшпиле, — все это не может не вызывать удивления».

Итак, в два прыжка я перескочил сразу во взрослую жизнь. Я был полон сил, и всякие сомнения относительно будущего исчезли. Отныне моя жизнь будет посвящена шахматам!

Готовясь к чемпионату страны в Тбилиси (декабрь 1978 года), я не ставил перед собой честолюбивых целей, считая, что прежде всего должен показать хорошую игру, набраться опыта. Никитин всегда говорил, что главное — это хорошо играть, а успехи придут. Правда, потом я узнал, что еще в 1975 году он показал маме график моих будущих спортивных результатов. Против 1978 года значилось: высшая лига чемпионата СССР.

Еще совсем недавно, на турнире в Минске, я с волнением ждал первой встречи с гроссмейстером, теперь же мне противостояли сразу 16 обладателей высшего звания. Стратегическая установка Ботвинника была предельно ясной: «сыграй 17 хороших партий, не думая о результате». О результате я, конечно, думал, но высоко не замахивался: не опуститься бы ниже первой лиги. Но начало чемпионата сложилось для меня удачно: выиграл у Полугаевского и Кузьмина, набрал 4 очка из 6 и… решил остаться в высшей лиге. Однако поражения от Тимощенко и Разуваева поубавили мой оптимизм.

В шахматном бюллетене я прочел такой диалог:

— Нужно ли поздравлять вас с победой над пятнадцатилетним школьником? — спросили Юрия Разуваева.

— Полагаю, что нужно, — улыбнулся в ответ москвич. — Видимо, это была моя последняя возможность выиграть у него.

Однако этот намек на мое гарантированное будущее был мне тогда слабым утешением.

Но вот фортуна опять улыбнулась мне. Одержана трудная победа над Белявским, отложена с шансами на выигрыш партия с Гулько, получена грозная позиция против Михальчишина. В тот момент я увидел себя уже где-то в районе призовой тройки — эдакое головокружение! Расплата не заставила себя ждать. На радостях напутал в партии с Михальчишиным и проиграл! Затем не смог выиграть у Гулько. А когда бездарно проиграл Цешковскому, то спустился с небес даже не на землю, а прямо на дно ущелья.

Все же удалось показать 50-процентный результат, что принесло мне чистое 9-е место и сохранило «прописку» в высшей лиге. По окончании турнира мне довелось попробовать свои силы в матче по блицу с Михаилом Талем, завоевавшим в Тбилиси свою шестую золотую медаль чемпиона СССР. Напряженный поединок завершился, к моей радости, вничью — 7:7. До сих пор помню, с каким неослабным вниманием следили за игрой два Александра — Бах и Рошаль, люди из ближайшего окружения Карпова. Наверное, они уже были согласны с Талем, давшим в интервью весьма лестную оценку моей игре:

— Каспаров, бесспорно, уникальное явление в шахматах. Я могу назвать только двух шахматистов, которые в пятнадцать лет столь успешно выступали в крупных турнирах — это Фишер и Спасский. Ясно, что, какое бы высокое место ни занял юноша в следующем чемпионате, — это уже не будет сенсацией.

Но сенсация произошла раньше. Весной 1979 года я отправился на свой первый «взрослый» зарубежный турнир, в югославский город Баня-Лука. Состав турнира был очень сильным: помимо экс-чемпиона мира Тиграна Петросяна играли еще 13 гроссмейстеров!

Петросян славился упорством в защите, обладал поразительным чувством опасности. О нем говорили, что он принимает меры против атаки еще до того, как соперник ее задумал. Макс Эйве как-то заметил: «Если Петросян начнет немного комбинировать, то с ним невозможно будет играть в шахматы». Бытовала и иная точка зрения: если бы у Таля был тренером Петросян и наоборот, то ни тот, ни другой не стал бы чемпионом мира.

Сыграв в стартовом туре вничью с «железным Тиграном», я затем одержал победы над Шибаревичем, Брауном, Эрнандесом, Маровичем, Марьяновичем, Кнежевичем и лишь со Смейкалом сделал ничью. Для того чтобы выполнить норму международного мастера, мне теперь нужно было выиграть у двух югославских гроссмейстеров — Букича и Вукича.

Перед началом турнира Вукич открыто возмущался тем, что организаторы пригласили игрока, которого никто не знает. «У Каспарова даже нет международного рейтинга! Почему гроссмейстер должен играть с таким слабым шахматистом? — жаловался он. — Русские присылают нам детей. Они нас оскорбляют».

Однако зрители, видимо, считали иначе: с первых же туров я ощутил их симпатии. Но особенно бурно поддерживали они меня во время партии с Вукичем. Югославский гроссмейстер обиделся на публику и даже вступил с ней в пререкания. Моя победа над Вукичем вызвала шумный восторг в зале. Так за меня еще никогда не болели!

Сделав ничьи с Андерссоном и Матановичем, я уже за три тура до финиша обеспечил себе победу в турнире и выполнил норму не только международного мастера, но и первого гроссмейстерского балла! Поэтому заключительные встречи — с Гарсиа, Кураицей и Адорьяном — прошли «в духе мира и взаимопонимания». И все равно отрыв от ближайших преследователей составил два очка. Своей игрой я был доволен. Еще бы: за один турнир подняться сразу на две ступени в шахматной квалификации!

Английский мастер Роберт Вейд не поскупился на сравнения: «Замечательное выступление Каспарова на этом турнире должно навеки сохраниться в шахматном эпосе. Есть ли подобные прецеденты в истории шахмат? Роберт Фишер в 1959 году в Цюрихе или Борис Спасский в Бухаресте в 1953 году? Им обоим было тоже по шестнадцать».

Еще после высшей лиги я спросил наших шахматных деятелей, могу ли я считать, что отныне мой рейтинг равен 2545? «Еще успеется», — ответили они. Давать мне коэффициент никто не спешил. Но мой результат в Баня-Луке отвечал международному рейтингу 2695! Вот тогда-то я и получил, наконец, свои законные 2545.

Я уже говорил, что к этому времени сформировался мой игровой стиль. Следует пояснить, что я имею в виду. У каждого шахматиста свой стиль, потому что мы все — разные от природы. «Стиль — это человек». Для меня, воспитанного на научных методах Ботвинника, основой всего является умение сосредоточиться. Вещь вроде бы простая. А в кризисной, экстремальной ситуации? Мало кто сознает, что умение собраться в решающие моменты игры — едва ли не самое важное качество для шахматиста.

К сожалению, наша жизнь не располагает к сосредоточенности. Мы привыкли заниматься массой дел одновременно: читать, смотреть телевизор, участвовать в беседе. Раньше, лет в шестнадцать-семнадцать и даже в двадцать, я был полностью поглощен шахматами. С годами у меня расширился круг интересов, появилось много проблем, да и общественная деятельность требует все больше и больше времени и внимания. Все это безумно отвлекает от шахмат. А ведь без постоянной целенаправленной работы не проникнуть в тайны позиции, не найти по-настоящему новой, оригинальной идеи. Но люди ждут этого. Они ждут новых идей именно от чемпионов, думая, что это дается им как божий дар, приходит как озарение. Это не так. Я уверен, что каждый способен на свое открытие — если будет целеустремлен и настойчив.

Видя, как я сижу во время партии, обхватив голову руками и уставившись неподвижным взглядом на доску, некоторые думают, что таким образом я сознательно пытаюсь воздействовать на противника, испугать его или выбить из колеи (подобное действие приписывали знаменитому взгляду Таля). Вовсе нет. В сущности, все мои усилия направлены только на то, чтобы исключить внешние помехи и суметь максимально сосредоточиться.