Перед 22-й партией Карпов взял свой последний тайм-аут, прекрасно понимая, что ничья в ней равносильна поражению в матче.
И ему удалось сократить разрыв в счете. В цейтноте я сделал две импульсивные ошибки, что стоило мне партии. В сущности, меня парализовало огромное чувство ответственности за каждое принимаемое решение. Промах в предыдущей партии стоял перед глазами. Это сделало меня слишком осторожным, что и привело к цейтноту. Но надо отдать должное Карпову: в критический момент матча он доказал, что у него стальные нервы.
Это поражение диктовало мою тактику в следующей, 23-й партии: обеспечить себе ничью, избегая малейшего риска. С этой задачей я справился.
Хорошо, что мама вела записи, и я могу сейчас вновь вернуться в те дни — последние дни моего претендентства. Накануне 24-й партии я сказал маме: «Перед первым матчем я думал, что играю с сильным шахматистом, и только спустя год понял, что играю с целой эпохой шахмат. А победить можно, лишь взяв все лучшее и сделав новый качественный шаг вперед, превзойдя эту эпоху, открыв новую».
Утром 9 ноября мама разбудила меня со словами: «Три года назад в этот день ты сыграл одну из своих лучших партий на Олимпиаде в Люцерне. Помнишь? Ты выиграл черными у Корчного и получил в итоге свой первый «Оскар». Это хорошая примета».
Итак, все должно было решиться в последней партии. От ее результата зависела судьба всего беспримерного в истории шахмат марафона из 72 партий. Такие поединки, представляющие ни с чем не сравнимую ценность в жизни шахматиста, имеют собственные законы борьбы. Когда всего один ход может решить вопрос «быть или не быть», трудно сохранять абсолютную ясность мышления. Невозможно избавиться от мысли, что один неверный ход может оказаться роковым, ведь дальше поправить ничего уже не удастся — эта партия последняя в матче!
В таких экстремальных ситуациях, когда соперники играют на пределе нервных возможностей, многое, если не все, решает психологическая подготовленность, настрой на игру. Побеждает тот, кто оказывается хладнокровнее, расчетливее, увереннее в себе.
Конечно, задача Карпова в 24-й партии была сложнее — его устраивала только победа. А из опыта шахматных соревнований мы знаем, что игра по заказу на выигрыш в последней партии почти всегда оказывалась безуспешной. Однако в подобных случаях теория вероятности не может служить гарантией — всегда рискуешь оказаться тем самым исключением, которое подтверждает правило…
Определение стратегии на решающий поединок было для меня серьезной проблемой. Прямолинейная игра на ничью, как известно, чревата большими опасностями, к тому же отнюдь не соответствует моим шахматным воззрениям. Поэтому, отбросив все колебания, я решил не уклоняться от принципиальных продолжений, принять открытый бой. А в том, что соперник пойдет вперед, можно было не сомневаться.
Карпов остался верен своему излюбленному построению против сицилианской защиты, даже несмотря на то, что до сих пор оно ему радости не приносило. Возможно, на его выбор повлияла партия Соколов — Рибли из турнира претендентов в Монпелье, который по времени совпал с нашим матчем. Карпов решил, что энергичный, атакующий план Соколова соответствует духу последней, решающей партии. Мы были к этому готовы и тоже изучали партию, понимая, что в создавшейся ситуации она может приглянуться сопернику.
Но когда дошло до дела, Карпов не смог решиться пусть на рискованную, но подлинно атакующую игру. Он пытался выиграть, отказавшись от форсирования событий. Даже в критические моменты Карпов не может изменить своему характеру: он всегда должен играть «по-карповски» — усиливать позицию, а не искать развязку. Вероятно, в глубине души он не был уверен в правильности атаки на королевском фланге и поэтому не мог вести ее смело и твердо. Когда же я поставил ладью на е7, чем на первый взгляд вроде бы преследовал весьма скромную цель, Карпов долго колебался — думаю, уже здесь он что-то почуял. В сущности, это был самый оригинальный и самый трудный ход в партии, после чего атака белых стала выдыхаться.
Незадолго до этого в коридоре, который вел в комнаты отдыха, я заметил плакат с надписью: «Анатолий Евгеньевич, поздравляем с победой!». Но это имело обратный эффект — совсем не тот, на который эта заготовка была рассчитана.
Я кружил по сцене, а Карпов большей частью спокойно сидел за столиком. На 31-м ходу он отверг возможность форсировать ничью — ему была нужна только победа. Но через пять ходов Карпов грубо ошибся и на 42-м, казалось, оцепенел.
Прошло еще несколько томительных минут, и наконец Карпов протянул руку, поздравляя меня с победой и завоеванием титула чемпиона мира. А раздавшийся в ту же секунду громовой рев в зале окончательно убедил меня — да, да, это правда! Свершилось!! Я победно вскинул руки над головой…
Выйдя на улицу, я увидел стоявшую на площади толпу, вновь раздались крики. Репортер спросил, как я себя чувствую. «Отлично!» — крикнул я на ходу. И это было правдой. Но разве могли слова передать лихорадочное возбуждение, охватившее меня в тот момент! Только в машине мы с тренерами, наконец, обнялись.
Когда мы вернулись в наш «дворец», я минут пятнадцать ходил из комнаты в комнату, испуская торжествующие вопли. Победа! Не думаю, что мне еще когда-нибудь суждено испытать такой ураган чувств. Достаточно ощутить такое хоть раз в жизни.
Меня спрашивают, похоже ли это на восторг любви? Признаться, это даже сильнее! Ты доказал, что ты лучший в мире, ты достиг наконец цели, которую поставил себе много лет назад, ты преодолел все препятствия на своем пути, и что бы ни случилось теперь в твоей жизни, никто и ничто уже не сможет лишить тебя этого достижения! Ты вошел в историю… Эйфория длилась всю ночь, поддерживаемая бесконечным потоком поздравлений и телефонных звонков.
10 ноября состоялось торжественное закрытие матча. Запомнились мрачные лица Кампоманеса, Севастьянова и Крогиуса. Пикантность ситуации была в том, что лавровым венком меня увенчивали люди, которые сделали все от них зависящее, чтобы этого не случилось. И теперь еще от них зависело немало. В частности, состоится ли матч-реванш…
Вернувшись в Баку, я устроил небольшое застолье, где собрались только мои близкие родственники и друзья. Мы подняли бокалы с единственным тостом: «За Кима Моисеевича Вайнштейна. Как жаль, что его нет с нами».
Матч уже стал достоянием истории. В спортивном и творческом отношении он оказался явно интереснее предыдущего. Захватывающий сюжет, державший всех в напряжении до последних минут последней партии, практически не затухавший накал борьбы, отсутствие бессодержательных ничьих (которыми грешил безлимитный матч), более богатый арсенал средств, применяемый соперниками, больший диапазон идей, активный поиск новых путей — все это предопределило преимущество лимитного матча.
В споре за звание сильнейшего встречались представители различных шахматных идеологий. Карпов — апологет чисто спортивного подхода к шахматам. Его шахматы — Игра. Его сила — в глубоком знании и понимании излюбленных схем, в максимальном использовании минимальных ресурсов позиции. Я — убежденный приверженец творческого, исследовательского направления, базирующегося на вере в безграничные возможности шахмат. Для меня шахматы прежде всего Искусство. Именно здесь, в сфере столкновения двух диаметрально противоположных шахматных концепций, лежат, на мой взгляд, глубинные причины поражения Карпова. Наш новый матч начался со счета 0:0, но не с нуля. Мы оба имели бесценный материал для подготовки к будущему сражению — 48 партий, сыгранных в первом матче.
Карпов везде говорил, что те партии явились хорошей школой для меня, и это действительно так. Но он почему-то не учел, как много полезных уроков мог бы извлечь сам, если бы провел глубокий, всесторонний и объективный анализ. Уже в конце прошлого матча мне удалось приспособиться к своеобразной игровой манере Карпова, научиться прикрывать свои уязвимые места, то есть, образно говоря, без особых потерь вести сражение на территории соперника. Не прошел даром и полугодовой перерыв. За это время мы с тренерами смогли спроектировать новую модель матчевой стратегии, исходя в первую очередь из особенностей стиля и вкусовых привязанностей соперника. Показательна в этом плане теоретическая дискуссия в защите Нимцовича. Мой успех в 1-й партии, по мнению многих специалистов, был предопределен фактором неожиданности. Но ведь и в дальнейшем, на протяжении всего матча, Карпов испытывал серьезные затруднения в этом дебюте. Очевидно, ему не нравился сам стратегический рисунок борьбы, а именно это обстоятельство и было учтено нами.
