Заместитель председателя Спорткомитета В. Ивонин, влиятельнейший сторонник Карпова, имел неосторожность сказать — и не где-нибудь, а в Баку! — что Спорткомитет сделает все, что в его силах, чтобы предотвратить встречу Каспарова с Карповым в этом цикле.
Как я уже говорил, у меня были приглашения из Бугойно, Турина и Лондона. Но вместо этого мне предложили второразрядный турнир в Дортмунде. Я решил бороться. Но какое оружие могло быть у восемнадцатилетнего юноши против грозной власти, которой обладал чемпион мира? Это напоминало легенду о Давиде и Голиафе. И я огляделся вокруг в поисках поддержки.
Первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана был тогда Г.А.Алиев. Гейдар Алиевич тепло поздравил меня с победой в чемпионате СССР, в беседе со мной интересовался моей учебой в институте, одобрил активное участие в комсомольской жизни Баку, в популяризации шахмат в республике. Вскоре меня пригласили выступить на съезде комсомола Азербайджана. На съезд неожиданно приехали Севастьянов и Ивонин. Не знаю, кто их пригласил, и приглашали ли вообще. Но коль скоро они были здесь, я решил воспользоваться случаем и напрямую обратиться к руководству Шахматной федерации и Спорткомитета и непосредственно к Алиеву.
Результат превзошел все ожидания: мне дали разрешение участвовать в супертурнире в Бугойно. Теперь, преодолев все затруднения, надо было извлечь максимум пользы из встреч с лучшими зарубежными гроссмейстерами.
И в дальнейшем в тяжелых ситуациях мне приходилось обращаться за помощью к Гейдару Алиевичу, и он по возможности оказывал мне содействие. Сейчас некоторые пытаются использовать этот факт, чтобы упрекнуть меня в неискренности. Мол, о какой многолетней травле аппаратчиками Каспаров нам говорит, если ему самому покровительствовал такой видный деятель эпохи застоя! Должен признать, что без поддержки влиятельных партийных руководителей мне бы ни за что не удалось пройти весь путь борьбы за мировое первенство. Но ни разу эта помощь не была использована во вред кому бы то ни было.
Я часто задумываюсь над причинами, побудившими Алиева уделять мне такое внимание. Ведь если будущая поддержка со стороны А.Н.Яковлева и С.А.Шалаева в значительной степени определялась происходившими в стране переменами, то Алиев, принадлежавший к «брежневской когорте», должен был бы, по логике вещей, занимать другую позицию. Напрашивается объяснение: сыграли роль естественная гордость достижениями земляка, возможность прославления родного Баку. Но могли ли такие соображения эмоционального характера перевесить опасность конфронтации с той частью аппарата, кумиром которой был Карпов? Не исключено, что, поддерживая меня, Алиев как бы проверял реальность своих шансов в борьбе за власть, хорошо понимая, с какой оппозицией ему придется столкнуться. Так или иначе, своевременное вмешательство Алиева дало мне возможность заняться подготовкой к штурму шахматного Олимпа.
…Турнир в Бугойно собрал целое созвездие имен! Спасский, Петросян, Хюбнер, Ларсен, Полугаевский, Глигорич, Андерссон, Любоевич, Тимман, Кавалек, Найдорф, Иванович и Ивков. Ровный состав участников предвещал упорную борьбу. Но особой борьбы за первое место не получилось. Предложенный мною со старта высокий темп партнерам оказался не под силу.
Я был рад обнаружить, что ошибки и неуверенность, преследовавшие меня в Тилбурге, исчезли. Я не проиграл ни одной партии и выиграл турнир, опередив на полтора очка Любоевича и Полугаевского. Самой трудной для меня оказалась партия с Тимманом: получив проигранную позицию, я в страшных осложнениях сумел запутать соперника и избежал поражения. Боевой ничьей закончилась и моя встреча со Спасским. Зато партия с Петросяном показала, насколько возрос мой опыт по сравнению с прошлым годом. Ботвинник отозвался о ней так: «Каспарову удалось создать тонкую позиционную партию против Петросяна. Хотя Петросян славится своим позиционным пониманием, в данной партии он уже в дебюте попал в трудное положение. Простыми ходами, не прибегая ни к комбинациям, ни к позиционным жертвам, Каспаров примерно к 15-му ходу поставил своего именитого противника в безвыходное положение».
Этой партией я горжусь больше, чем многими шахматными фейерверками, которые обычно вызывают восторг болельщиков. Получив подавляющую позицию, я уже стал прикидывать форсированные продолжения, как вдруг вспомнил беседу со Спасским, состоявшуюся накануне: «Помни, Петросян — тактик с огромным пониманием позиции и сверхъестественным чутьем. Не наноси прямых ударов и постарайся ничего не жертвовать. В худших позициях без контригры Петросяну трудно защищаться. Так что жми его, жми, но ни в коем случае не торопись». Я снова взглянул на позицию. В ушах все еще стояло: «Жми его, жми». Мои следующие пять ходов были невзрачными, но едва ли не самыми трудными в жизни. Каждый из них чуть-чуть улучшал позицию, не создавая никаких видимых угроз. Четыре хода Петросян держался, но на пятом дрогнул, и я перевел партию в выигрышный эндшпиль…
В одном из интервью Ботвинник так прокомментировал результаты турнира: «Если прежде я считал, что Каспаров сможет стать соперником Карпова не ранее следующего цикла, то после турнира в Бугойно склонен допустить, что это, возможно, случится раньше».
После этого журналисты стали атаковать меня вопросом: «мой» это цикл или «не мой»? Трудный вопрос. Отвечая определенно, я рисковал показаться не совсем искренним. В первом случае меня сочли бы зазнайкой. Во втором — решили бы, что я не связываю с предстоящим трехлетием никаких надежд. «Но ведь это не так!»
Настала пора готовиться к главному для меня событию года — межзональному турниру в Москве.
Но прежде предстояло сдать сессию — я, как уже говорил, был студентом бакинского института иностранных языков, где специализировался в английском. Времени было в обрез, так что пришлось положиться на свою «шахматную» память. И она не подвела.
Кстати, хорошая память — вещь, совершенно необходимая для шахматиста. Ведь ему приходится помнить тысячи партий, многочисленные дебютные варианты и теоретические позиции.
Любопытную историю рассказывают о памяти Фишера. Он как-то позвонил исландскому гроссмейстеру Фридрику Олафссону, но в доме не оказалось никого, кроме его маленькой дочки. Фишер ни слова не понимал по-исландски, она — ни слова по-английски. Механически запомнив все услышанное, Фишер перезвонил знакомому исландцу и попросил перевести. Каково же было удивление Олафссона, когда Фишер позвонил точно в указанное девочкой время.
Однажды журнал «Spiegel» устроил мне проверку, показав пять позиций и попросив определить, из каких они взяты партий. Мне потребовалось буквально несколько секунд. До сих пор помню те партии: Карпов — Майлс (Осло, 1984), Ботвинник — Фишер (Варна, 1962), Хюбнер — Тимман (Линарес, 1985) — тут я спутал Тиммана с Любоевичем, Алехин — Капабланка (Буэнос-Айрес, 1927) и Соколов — Агзамов (Рига, 1985).
Затем меня спросили, что я думаю о феноменальной памяти, которую демонстрировал знаменитый американский чемпион Гарри Пильсбери. Один из его эффектных номеров заключался в следующем. На каждом из 50 пронумерованных листков бумаги писалось по пять слов, затем листки бросались в цилиндр. Оттуда их доставали по одному, называли номер, и Пильсбери на память произносил написанные слова. Я сказал, что не стал бы этого делать, потому что считаю вредным занятием. Много лет назад тренер Александр Асланов показывал нечто подобное мне и другим школьникам. Мы пронумеровали 30 существительных, после чего Асланов посмотрел запись. Сначала он угадывал слова по номерам, затем наоборот. Он мог запомнить 150 слов подряд из словаря и прочесть их наизусть. Правда, потом бывал несколько рассеян…
Два летних месяца перед межзональным турниром я провел, как обычно, в Загульбе — маленьком поселке на берегу Каспия, в сорока километрах к северу от Баку. Нигде мне не работается так хорошо и плодотворно, как здесь. Поэтому-то я так привязан к Загульбе, живу здесь не только летом, но и зимой, и ранней весной, когда пляж пустынен и можно побыть одному.
