Мэр Горемыков в своей секретной записке напоминал Миловидову, что следует рассказывать о деятельности мэра каждый день, а не только от случая к случаю.

Настроение Миловидова совсем уж испортилось, когда в двенадцать часов дня ему позвонил пресс-секретарь Горемыкова, которая представилась Анной.

– Да, а-а, это… директор Миловидов? – спросила Анна.

– Да, – вяло ответил Миловидов, думая, почему в последнее время и на телевидении, и даже в пресс-службе мэра не могут четко, грамотно говорить и правильно составлять фразы без всяких «а» и «э-э», не говорить косноязычно.

– Что случилось? – нервно произнес он, ожидая новой неприятности, которая, кстати, не заставила его долго ждать.

– А-а… дело в том… э-э… – протянула Анна, подбирая слова, говоря без бумажки, что было ей, как понял Миловидов, не привычно, – вас вызывают в Думу… а-а… для отчета о своей деятельности.

– Но я недавно был там, – удивился Миловидов, на что Анна только повторила прежние свои слова и положила трубку.

Через минут пять в кабинете Миловидова вновь раздался звонок.

Услышав знакомый голос депутата Подпевалова, Миловидов нервно дернул головой, а после напоминания о вызове в Думу совсем раскис, вяло ответив:

– А что случилось?

Подпевалов недовольно повторил, что Миловидову следует явиться в городскую Думу для отчета о своей деятельности.

– И побольше бы освещали нашу депутатскую деятельность! – добавил депутат.

– Но мы и так стараемся показывать думские заседания, – возразил Миловидов, только потом поняв, что нужно было промолчать.

Да-а, дорогой читатель, иногда хорошо-молчать и делать паузы, короткие или долгие, что не суть важно-важно иногда делать паузы, думая в критический момент, что сказать, вернее, как бы выкрутиться из той или иной скверной ситуации… Помните, как в театре, актеры держат паузу? Чем больше пауза, тем больше напряжение на сцене и в зрительном зале и тем интереснее, что потом скажет тот или иной актер… Но Миловидов ответил сгоряча, не подумав, что последует за этим.

– Что-о?.. Когда показывали и что показывали в эфире?.. Как наши депутаты зевают или ковыряют в носу?! Ты, кажется, член нашей партии или позабыл это?! – взревел Подпевалов, после чего Миловидов тихо отложил телефонную трубку на стол, так как гневный голос депутата слышно было даже на расстоянии.

– Алло, вы молчите? Будете снова нас показывать сонными и вялыми, да?!.. Алло! – продолжал нетерпеливо Подпевалов. – Алло, не слышно вас!

– Да, я – член… – ответил Миловидов, после чего неожиданно чихнул, делая паузу.

Однако здесь паузу делать Миловидову совсем не следовало, так как ответ получился не совсем корректный.

На другом конце трубки, как показалось бедному Миловидову, гремел гром и сверкали молнии. Подпевалов орал, стучал кулаком по столу.

– Ты чего там клоуна из себя изображаешь?!.. Член, не член!! – орал Подпевалов. – Зачем мы тебя в партию приняли?! Чтобы над нами смеялся и ничем нам не помогал?!

Короткая пауза.

Соберясь с духом, Миловидов взял в руки трубку, пытаясь ответить Подпевалову.

– Да, мы часто показываем депутатов, – пояснил он, – но кто же виноват, что ваши депутаты зевают, ковыряют в носу, спят или еще что-то там делают?

– Гм, а что значит ваша фраза «еще что-то там делают»? – гневно спросил Подпевалов.

– Можем мы ругать зеркало, если оно показывает нам наше лицо? – в свою очередь спросил Миловидов, собирая руки в кулаки. – И можно ли винить или ругать видеокамеру корреспондента, если он снимает депутатское заседание?

– Слушай, думаешь, ты не понимаешь, кто с тобой разговаривает?!

– Знаю, кто со мной говорит и кто мне тыкает…

– А если ты знаешь, то ответь: если даже депутаты зевают, кто-то от усталости просто зевнул, можно этот эпизод не показывать в эфире?

– Как?

– А просто вырезать!

После непродолжительной паузы Подпевалов попрощался и повесил трубку.

Надо сказать, мой дорогой читатель, что претензии в адрес телекомпании «Наше зрение» высказывались не в первый раз. Очень часто мэр или его замы звонили непосредственно Миловидову, сообщая о своем недовольстве после просмотра той или иной телепрограммы или после очередных теленовостей, на что Миловидов старался вежливо и спокойно отвечать, что учтет все замечания.

Неделю ранее по местному телеканалу был показан один сюжет, взбесивший мэра Горемыкова, о чем мы постараемся рассказать сейчас. Итак, двое корреспондентов телекомпании «Наше зрение» вышли на улицы Новопотемкино с целью опроса жителей города. Опрос этот был традиционным, очень часто корреспонденты спрашивали жителей города, задавая им различные вопросы по быту, политике, экономике, социальной жизни, не думая, что жители подчас не смогут отвечать на все вопросы. Причем, вопросы задавались разные, ответы жителей были невпопад, вялые или нечеткие, что, как ни странно, не беспокоило наших корреспондентов – они с чувством выполненного долга благодарили жителей, записывали их ответы или снимали все происходящее на камеру.

Ольга и Семен, молодые корреспонденты телекомпании вышли на улицу с видеокамерой. Оба они вступили недавно в молодежное движение «Свои», посещали часто собрания этого движения. Попросту говоря, члены движения «Свои» надеялись на будущую работу в мэрии, так как секретариат мэрии сулил им многие подобные перспективы, в том числе и будущую работу в мэрии, помощь в поступлении в институт, возможность обучения в институте бесплатно, а посему были всем довольны в Новопотемкино, особенно, его властью.

Корреспонденты остановили первого встречного, который оказался на беду их тем самым единственным жителем, который выписывал и читал разные газеты, – Ксенофонтом Моисеевичем, восьмидесятилетнем стариком.

Ксенофонт Моисеевич слыл в кругу друзей демократом, был членом партии «Правый фланг», несмотря на свои года, посещал все заседания этой партии.

Это был среднего роста старик с бледным лицом и редкими седыми волосами. В детстве он остался один, так как отца и мать расстреляли якобы вследствие их шпионской деятельности на ряд стран мира, а именно: США, Канаду, Англию, Францию, Испанию, Австралию, Новую Зеландию, Ирак и Иран, Сирию и остров Зеленого Мыса. Как рассказывала Кенофонту Моисеевичу его бабушка шепотом, боясь, что ее услышат соседи, отец на суде громко выкрикнул, что он нигде не был, никуда не выезжал ни в какие страны мира. А мать Ксенофонта еще тогда добавила, что их никуда не пускают, только можно путешествовать по нашей стране. Естественно, что отца и мать расстреляли в тот же день по приказу судебной тройки за шпионскую деятельность и прибавили еще к судебном протоколе фразу «за контрреволюционную деятельность». Один судья громко на суде выкрикнул, не сдержавшись:

– Расстрелять всех этих собак!

Бабушка, конечно, рассказала и об этом судье Ксенофонту, на что тот наивно спросил:

– Да какие же мои родители собаки?..

Поминая трагическую гибель родителей, бабушка Ксенофонта часто приговаривала тихим голосом, сидя рядом с ним:

– Да, Ксенофонт, иметь длинный язык сейчас очень опасно…

– Почему? – не понял наивный мальчик.

– А потому…

– Но ты мне не ответила! – возразил Ксенофонт, требовательно смотря на бабушку и ожидая четкого ответа.

Бабушка вздохнула и коротко ответила:

– Иметь длинный язык опасно; он хорошо смотрится лишь на обеденном столе…

Ксенофонт запомнил ироничные слова своей бабушки, только через несколько лет поняв их смысл. Он рано столкнулся в своей жизни с бойцами невидимого фронта, которые часто вызывали его на допросы, требуя сознаться в шпионской деятельности. Однако Ксенофонт был тверд в своих коротких ответах, утверждая, что сын за отца и мать не в ответе и он ничего не нарушал. Он рано познакомился с зарубежными голосами, стал читать правду между строк в советских газетах. Перестройку и последующие демократические годы он встретил восторженно, хотя понимал, что жить осталось совсем мало… Конечно, ему не нравилось, что снова сейчас считают некоторые демократические партии друзьями не нашего народа. Вот такого человека остановили молодые корреспонденты.