Машина свернула уже на 1-ю линию, и Фирсов, спросив разрешения закурить, чуть приоткрыл окошко и полез за сигаретами, как около ресторана "Мишень" два парня в одинаковых капроновых куртках дружно замахали руками, останавливая такси, и водитель стал притормаживать.
– Поехали, – не поворачивая головы, сказал Фирсов.
Парни шагнули на мостовую, и одного из них качнуло изрядно.
Водитель недовольно покосился на Фирсова и прибавил газу. Раздосадованные лица выгодных клиентов пролетели мимо.
– Знал бы, что такой попадется, поехал бы обедать, – не сразу сказан парень. И зло плюнул за окошко.
Фирсов повернул к нему голову и оглядел с ног до макушки.
– Согласие надо спрашивать, герой! – он начинал злиться. – И читать по утрам "Правила обслуживания пассажиров", если забыл, за что расписывался. Где ты рубли сшибать будешь – это твои заботы, а я нанял машину и хочу ехать спокойно…
Фирсов отвернулся к окну, и больше они не разговаривали.
Пленку, кули с удобрениями и пакет с провиантом Фирсов не спеша перенес на скамейку возле своей парадной и только после этого рассчитался. Сверху вышло семь копеек, как раз на чай.
Бледно-зеленая "Волга" неистово взвыла мотором и запрыгала по обледенелым ухабам двора. Фирсов в два приема доставил вещи к своей двери и позвонил.
Развязав на кухне пакет, Настя растерянно заулыбалась.
– Ты что, ограбил смольнинскую столовую?..
– Почти. Елисеевский магазин. – Ого!.. Я и не знала, что у тебя такие связи… – Она вытащила палку колбасы и понюхала ее. – Ну ты даешь! А по какому случаю такие деликатесы?
– По случаю денег. – Фирсов глянул через плечо на содержимое пакета и убедился, что Славка не подвел: была там и рыба, и окорок был, и две баночки копченых свиных хвостиков присутствовали, и другие мелочи ухватил вездесущий приятель. – Организуй чего-нибудь на стол. – И пошел мыть руки.
Приятно, черт побери, порадовать жену… Что она видела последний год? Да ничего не видела. Вегетарианские супы да картошка с кислой капустой – "Я специально так питаюсь, хочу похудеть немного…" Спасибо тебе, Настя, за такую ложь, но куда тебе худеть, милая!..
Потом они сидели за столом, смотрели телевизор, Марат сосал ломтик сервелата, и Фирсов думал – достать ли из кладовки бутылку "Гурджаани" или нет. И не достал. "Пусть стоит, освобожусь – выпью…"
Когда стали укладываться спать, Фирсов вытащил из бумажника и положил на тумбочку тощую стопочку десяток.
– Купи себе что-нибудь. – Он стал заводить будильник. – Это остатки.
Настя в короткой ночной рубашке прошла по коврику и пересчитала деньги.
– Это хорошо, – приподнялась на носочках она. – Это очень кстати. А тебе что-нибудь надо?..
– Носки толстые купи. Больше ничего не надо.
Пятьдесят рублей Фирсов оставил на ящики и другой огородный инвентарь – никогда не знаешь, что может потребоваться…
Ящики Фирсов переправил на дачу в лучшем виде и без особых приключений. Да, ходили по вагонам милиционеры, приглядывались к пассажирам, но Фирсов сидел спокойно, держал в руках журнал "Коммунист", и стопка ящиков, обернутая чистой бумагой и обвязанная вполне домашней веревкой, не вызывала у них подозрений. Как, впрочем, и сам Фирсов – в добротной финской куртке с капюшоном, изящных очках в тонкой металлической оправе и выглядывающим из-под шарфа узлом темного галстука. Чтобы не интриговать милицию внушительными размерами своей поклажи, Фирсов чуть надрывал на верхнем ящике бумагу – под ней виднелись неструганные потемневшие доски. Ну хлам, да и все.
Несколько раз стопки ящиков доносил до платформы Генка Федоров в неизменном ватнике и с папиросой в зубах.
– Нашел чего бояться, – поучал он по дороге. – Подумаешь, десять ящиков. Да их хоть все унеси, никто и слова не скажет. У нас два мужика целую машину продали. Ну и что? Начальник развонялся, они ему стакан налили, и порядок. Ящики… Они же пустые. Если бы с чем ценным были… Да и то – меня весь поселок знает. Кто мне чего скажет?..
Свое знакомство со всем поселком и доставку ящиков к электричке Генка оценивал в кружку пива. Фирсов ссыпал ему в ладонь мелочь, и тот немедленно шел к ларьку за вокзалом. Фирсов заносил ящики в электричку, надевал очки, доставал журнал и принимал независимый вид. Поехали…
На Финляндском вокзале он спускался в тоннель, выходил на свою платформу и с двумя билетами в кармане – месячным и багажным – садился в другую электричку, на дачу. Еще сорок минут, и он уже шагал по слякотной весенней дороге к своему домику, убежавшему от забора в дальний конец участка, поближе к безымянной речушке с черной журчащей водою. Игорь складывал ящики под навес, отпирал вымерзший за зиму дом, ставил на газовую плитку чайник, закуривал и сидел несколько минут на холодной кушетке, думая о разном.
4.
В первую осень после школы, когда Игорь уже учился на заочном в институте и работал дежурным электриком на заводе, заменяя перегоревшие лампочки и поломанные выключатели, в их доме неожиданно объявилась старинная приятельница матери – бывшая маникюрша Мария Львовна, дама с кирпичными кудряшками и вкрадчивым голосом. Она предложила ускоренный вариант разрешения квартирного вопроса для семьи Фирсовых, стоявшей в городской очереди на жилье. Он заключался в том, что кто-нибудь из семьи, например, Игорь, как студент-заочник и производственник, встает в очередь на однокомнатную кооперативную квартиру, получает ее (деньги за него внесут) и, не въезжая, быстренько меняет на отличную комнату, принадлежащую состоятельному знакомцу Марии Львовны. В результате у семьи Фирсовых образуется отличная комната в двадцать квадратных метров, в которой селится либо старший сын Василий с женой, либо Зоя с мужем и ребенком, либо сам Игорь, который уже перешагнул отроческий возраст и вполне способен жить самостоятельно.
– Это не грозит вам никакими потерями! – убеждала Мария Львовна. – Одни приобретения: вы стоите в очереди, как стояли, плюс комната. Комната, заметьте, с мебелью! – поднимала она тонкий пальчик. – С хорошей мебелью! И вам ни копейки не придется платить…
– Но ведь по очереди Игорь может получить квартиру, – сомневалась мать, – а так – комната на всю жизнь…
– Да полно вам, Любовь Георгиевна! Кто ему даст квартиру! Спуститесь на землю. Что вы – не знаете, как у нас дают? Дадут комнатку в девять метров у черта на куличках, и будь доволен…
– Но он к тому времени, может, женится… А, Игорек?.. Ты как считаешь?..
Игорь пытался делать вид, что его мало интересует отдельная комната с обстановкой, и пожимал плечами: смотрите сами. После того как сестра перебралась к мужу, он занимал просторную "детскую", где еще пахло бельем племянника, а из дивана – стоило его открыть – тек густой запах старой обуви Василия, которую мать ни за что не позволяла выбросить или переложить. "Нет-нет, – говорила она. – Это его диван, это его вещи. Он должен знать, что у него есть свой угол". В "детской" жилось нормально: большое окно на улицу, письменный стол на точеных пузатых ножках, кресло-качалка, высокая люстра, которую не задеваешь, когда прыгаешь через скакалку, и платяной шкаф, в зеркало которого удобно поглядывать, когда делаешь "бой с тенью" или отрабатываешь удары… Нормально жилось. Но своя комната… Игорь боялся и думать о таком подарке – ясно, что она ему в обозримом будущем не достанется. Мать ходила несколько дней в раздумьях, вздыхала качала головой, бранилась с отцом, который опасался, что комната ускользнет, и, наконец, собрала семейный совет – в неполном, правда, составе: Василий в очередной раз разругался со своей женушкой и исчез в неизвестном направлении.
Зоя приехала с пятилетнем сыном и заметно округлившимся животиком; ее муж Степан, долговязый и нескладный, приплелся чуть позднее и, стараясь не икать сел в уголочке с газетой. Мать достала из серванта посуду, постелила скатерть, протерла супницу с отбитой ручкой.
