Фирсов отвез деньги, и Еникеева, опираясь на палочку, повела его в конец коридора, где блестел зеленым глянцем фикус.
– Ну так что, голубь, нам с тобой вокруг да около ходить. – Она закурила, разогнала ладошкой дым и ткнула спичку в цветочный горшок. – Две тысячи – и я к тебе претензий не имею. Скажу, что выпила для храбрости и решила головой в омут – к тебе, значит, под колеса. Хотела одному человеку отомстить. А уж ты после этого лепи, что хочешь… И если договоримся, то больше не светись здесь, эти курвы и так на меня косятся.
– Две тысячи? – переспросил Фирсов.
– А что ты думал? Тебе три года "химии" катит. Как минимум… Я все эти мульки знаю, у меня мужик был шоферюга.
– Подумаю… – катнул желваки Фирсов. И ушел не прощаясь.
Яков Ефимович подтвердил, что три года "химии" – нормальный срок по 211-й статье и спрашиваемая сумма – в разумных пределах.
– Но здесь есть нюансы. – Он смотрел на Фирсова чуть иронично, как на человека, который придумал вечный двигатель. – Если на схеме происшествия зафиксирован резкий поворот машины вправо, то версия с попыткой самоубийства развалится в суде на кусочки. – Вы что, специально подъехали к ней, чтобы она бросилась под колеса?..
– Можно сказать, что она руку подняла, голосовала, – задумался Игорь. – В принципе, так оно и было.
– Так, да не совсем так.
– А почему нам не доказать, как все это было на самом деле?
Яков Ефимович вздохнул и протер очки мятым платком.
– А кто сказал, что мы не будем бороться? Я вам такое говорил? Не говорил… – Он высморкался и убрал платок в карман. – Нельзя, молодой человек, ставить диагноз, не видя больного. Лучше переговорите пока с вашим приятелем – у него, как я понимаю, положение тоже не ахти какое. Если мы докажем, что он сидел на переднем сиденье и был в доску пьян, то кто поверит его показаниям?
– Его тоже могут посадить?
– А почему нет?..
Славик выслушал Фирсова угрюмо, но не перебивая. Фирсов знал, что по институту ходили слухи, будто он не захотел оставить у себя выпившего Славика, повез его к жене домой, не справился с управлением, сбил женщину, покалечил машину и теперь пытается представить Славика виновником всех своих бед. Откуда пошли такие слухи, можно было только догадываться. Последнее время Фирсов и Мохов ходили в столовую порознь.
– Старик, у меня нет таких денег… – Они стояли на лестнице лабораторного корпуса, мимо ходили люди, и Славик говорил чуть громче, чем хотелось бы Игорю. – Ты же знаешь, я еще за машину не рассчитался. Теперь ремонт предстоит… – Он пожал плечами. – Не знаю, чем тебе помочь…
– А себе помочь не хочешь? Смотри, потом будет поздно…
– Не надо брать меня на испуг…
– Значит, "нет"?
– Опять двадцать пять, – устало сказал Славик. – Ну ты даешь…
– Хорошо, Славик, спасибо тебе за все. – Он протянул руку, и Мохов машинально пожал ее. – Ты настоящий друг. Спасибо. Всего доброго!.. – И стал не спеша подниматься по лестнице, не видя и не слыша спускающихся ему навстречу людей.
Потом выписалась из больницы Еникеева, следствие закончилось, и Яков Ефимович, который, поплевывая на пальцы, пролистал все страницы дела и выписал в блокнотик каверзные места, озабоченно поцыкал зубом: "Да, второй фигурант – не промах. На листе восьмом свидетельские показания некоего Петрова, который видел из окна своей квартиры момент происшествия и утверждает, что мужчина в темной куртке выскочил из машины через заднюю дверцу и побежал к телефону-автомату. А на десятом листе показания соседки Мохова по лестнице, с которой он поднимался в лифте и которая утверждает, что Мохов, как ей показалось, был абсолютно трезв, но взволнован. С его слов она узнала, что совершен наезд на женщину и Мохов спешит домой, чтобы вызвать "скорую", так как из автомата не дозвониться…"
– А схема? – спросил Игорь, покусывая ноготь. – Что на схеме?..
– Поворот вправо по дуге длиной одиннадцать метров, тормозной путь – шесть с половиной метров до наезда. Так под колеса не бросаются…
– Н-да, – сказал Игорь и отошел к окну; к тому самому, в которое он смотрел месяц назад, когда Славик садился в машину отца. – Н-да…
Вошел следователь и с улыбкой кивнул адвокату. – Ну что, все в порядке? Протестов писать не будем? – Он улыбнулся и Игорю. – Вы обвинительное заключение прочитали? Свое мнение написали?
– Написал, что не согласен, – сказал Игорь и отвернулся. Его поразило, с какой обыденностью и легкостью решается его судьба. "Это не следователь, а шельмец какой-то, – думал он, глядя на расторопного мужчину в звании капитана. – Раз-два и готово. Свидетели, показания, обвинение… Ну ничего, еще не вечер. Впереди суд, и там разберутся…"
– Ну и отлично, – следователь взял со стола картонную папку с фиолетовым номером на обложке, полистал ее, удовлетворенно кивнул и сунул в стол. – Дня через три дело будет в суде. Звоните в канцелярию, узнавайте. Яков Ефимович остался в комнате, а Фирсов вышел. "Чепуха какая-то, – думал он, прохаживаясь вдоль серого здания милиции и поглядывая на выстроенные в ряд "Волги" и "козелки" с мигалками на крыше. В одной машине хохотали три милиционера и парень в штатском. Через приоткрытое окошко до Игоря доносилось слова: "Я ей говорю – куда же вы, гражданочка? А кто будет пол мыть? Вот и трусики ваши. Ха-ха-ха!" И адвокат какой-то мямля – другой бы написал протест прокурору и отправил дело на доследование. Чушь, собачья чушь…"
Яков Ефимович сбежал по ступенькам, нашел глазами Игоря и мотнул головой в сторону троллейбусной остановки. ''Идемте. – Он переложил портфель в другую руку и взял Игоря под локоть. – Поговорить надо…"
Разговор вышел туманный, с множеством недомолвок и оговорок, и Фирсов понял одно – вину Мохова теперь не доказать, и вся надежда только на суд, где у Якова Ефимовича есть старинный приятель, который при известных обстоятельствах, возможно, возьмется помочь ему смягчить приговор до минимального.
– Это сколько? – спросил Фирсов.
– Год-полтора, – негромко сказал Яков Ефимович.
Они уже сидели на пустой скамейке, и адвокат беспрестанно барабанил пальцами по портфелю.
– А сколько мне добавят, если на суде я двину Мохову в ухо? – Фирсов старался говорить небрежно.
– Ну что вы, ей богу, как мальчишка, – досадливо поморщился Яков Ефимович. – Запомните: никогда не следует сердить суд и следствие. Вы же солидный человек, к чему это ребячество…
– Ну все-таки?.. – весело настаивал Игорь. – Должен же я получить сатисфакцию…
– Оставьте эту дурь, – махнул рукой адвокат. – Если бы мне не рекомендовали вашего тестя как человека порядочнейшего и надежного… К чему вам эти жесты? Получите условно – стройки народного хозяйства. Будете жить в общежитии, на выходные приезжать домой… Там, глядишь, какая-нибудь амнистия подоспеет, сбросят треть от оставшегося…
Разговор напоминал Фирсову необременительную игру в шахматы или карты, где проигрыш невелик, и главное – не подать виду, что ты им огорчаешься.
– А что, оправдать меня нельзя?
– Ну что вы – исключено. Оправдательные приговоры у нас не выносятся. Может быть, раз в сто лет один и случается… К тому же криминал в ваших действиях налицо: автомобилем управляли вы и наезд совершили тоже вы. Вы же в этом сами признались. А что до помехи со стороны пассажира – Мохов в нашем случае де-юре владелец машины, но де-факто пассажир, – то помеха с его стороны не подтверждена в ходе следствия…
– Ясно, – сказал Игорь и стал подниматься, поражаясь собственной невозмутимости. – Вы на троллейбус?
– Да, мне до метро.
– Я вам позвоню.
– Нет, звонить не надо. Лучше поймайте меня в консультации. Время у нас еще есть.
Они расстались, и Фирсов зашагал по малознакомым улицам, теряя счет сигаретам и зло поддавая ногой случайные камушки, прибившиеся к поребрику тротуара. Он ругал и адвоката, и следователя, и наши детективы, в которых знатоки изобличали преступников по клочку трамвайного билета или с помощью ЭВМ выявляли расхождения в показаниях очевидцев. Где все это? "Распишитесь, что ознакомлены. Через три дня дело будет в суде". А адвокат? Настя рвалась к следователю, чтобы подтвердить пьяно-мычащее состояние Мохова в тот вечер, но Яков Ефимович уверял, что проку в этом никакого: ну пил Мохов, ну садился на переднее сиденье – но остался ли сидеть там, когда был совершен наезд?.. Алиса, которую Настя попросила выступить в суде и засвидетельствовать, что Славик был пьян до безобразия, категорически отказалась: "Да ты что! У меня муж из плавания вернется, он мне покажет вечеринки с мужиками! Нет-нет-нет! Только мне суда не хватало…" Выходило так: пьян ли был Славик или просто выпивши, садился ли он на переднее сиденье или не садился, – имело значение второстепенное. Главное заключалось в том, что показывали свидетели на конечной точке того нелепого маршрута… Мелькала мысль – найти этого лжесвидетеля Петрова, ухватить за грудки: "Попробуй только вякнуть в суде неправду!.." Или выставить контрвариант: сыскать несколько человек, которые опрокинули бы все лживые построения Славика и его команды. А что? Приходит в суд компания и заявляет: "Мы в тот вечер шли по улице и видели, как пьяный мужчина рядом с водителем вырывал у него руль…" Игорь замедлял шаг и воображал себе картину посрамления Славика: судья извиняется перед Фирсовым и строго указывает растерянно озирающемуся Мохову на загородку для подсудимых… Но где теперь сыщешь такую компанию, когда до суда остались, быть может, считанные денечки. И Яков Ефимович, боящийся сердить работников правосудия, убеждает: "Следствие не любит, когда дело направляют на доследование. В ваших обстоятельствах может быть и три года – вы сами признались, что сидели за рулем…" Фирсов тешил себя новым предположением: он подходит к Славику на суде и награждает его звонкой пощечиной… Но это лирика.
