Женщина сказала:

— Позаботьтесь о нем.

— О ком позаботиться?

Женщина вдруг громко рассмеялась высоким, звонким, певучим смехом; хотя смех и казался искренним, она четко артикулировала: ха-ха-ха-ха-ха. Потом, так же внезапно, она замолчала.

Пит проводил Кэт на улицу. Вдоль Питт-стрит дул северный, отдающий дымом ветер. На Уильямсбергском мосту сигналили грузовики.

— Матерь Божья, помоги, — сказал Пит.

— Не думаю, что от нее чего-нибудь добьются.

— Тебе, видимо, интересно будет узнать, что эти ребята не понимают слова «нет».

— В смысле, не думаю, чтобы она что-то знала.

— Что-то она точно знает.

— Хорошо. Она может знать о замысле, воплощение которого началось много лет назад. Она может знать несколько имен — ненастоящих, по которым никого не удастся найти.

— Ребята сумеют использовать любую информацию.

— Знаю.

— Тебе бы пойти домой и отдохнуть.

— А ты?

— Скоро тоже. Я пока, как и ты, не у дел.

— Но…

— Жутковато мне как-то. Поторчу здесь еще немножко. Просто мне, по-моему, не время еще идти домой спать.

— Понимаю. Я могла бы составить тебе здесь компанию.

— Не-а. Тебе поспать надо. Через… дай-ка посмотрю… три часа — на смену.

— Ты прав.

— Чикаго. Чертов Чикаго.

— Она сказала, что семья большая.

Он закрыл глаза, слегка покачнулся, словно теряя равновесие, и сказал:

— Об этом не хочу даже думать.

— А кто хочет?

— Действительно, — согласился он. — Кто хочет?

Они стояли вместе в тишине третьего часа ночи. Что-то происходило. Может, ничего из ряда вон выходящего; может, как сказал несколько дней назад Пит, из мухи раздували слона. Можно было даже предположить, что в Чикаго какой-нибудь психопат увидел заголовки газет и подумал: хм-м, обнять человека и подорвать его, интересная мысль, и как это я сам до этого не додумался? Или, в худшем случае, это могло быть дело рук рассеянной по стране группки безумцев — да, опасной, но не настолько многочисленной, чтобы переменить ход истории. Сколько было большевиков, когда они свергли царя? Кэт следовало бы это знать.

И все же. У нее возникло чувство, а чувствам она привыкла доверять.

— Пит?

— Да?

Она хотела сказать ему, что где-то должны существовать и иные места. Где-то должны существовать трава и деревья и маленький домик. Не было ничего героического — более того, при желании это можно было счесть за трусость — в желании сбежать, чтобы спасти сама себя и еще, быть может, одного или двух человек, чтобы попробовать провести остаток жизни в какой-нибудь деревушке, пока другие пребывают на переднем крае.

И кроме всего прочего, Пит не мог последовать за ней. У него были обязательства. Да и если бы не обязательства, он совсем не создан для деревенской жизни. Он не знал бы, чем себя в ней занять.

Тень и вода

Бормотание мира

Твоя чаша и твой сад

— Не начинай снова курить, — сказала она.

— Это я так, только сейчас.

— Хорошо. До встречи.

— До встречи.

Она оставила его одного. Воздух оживал, в стороне грохотал Уильямсбергский мост.

Мальчик проснулся вскоре после семи. Кэт сидела рядом с ним на краю кровати.

— Привет, — сказал он.

— Привет.

— Мы едем?

— Да. Одевайся.

Он выскочил из-под одеяла, надел джинсы и куртку. Кэт взяла ручку и большой, с желтыми страницами, блокнот.

— Я готов, — сказал мальчик.

— Подожди минутку, — ответила Кэт.

Она написала:

Она положила исписанный листок на кухонный стол. Бомба по-прежнему лежала у нее в сумке. Неразумно было бы оставлять ее здесь. Кэт придумает, каким образом избавиться от нее так, чтобы никто ее не подобрал.

— Ну вот, — сказала она мальчику. — Я тоже готова.

На завтрак она ничего ему предложить не могла. Не страшно, можно будет что-нибудь купить по пути на вокзал.

Поехать поездом — лучший вариант. У Кэт не было машины, а взяв ее напрокат, она оставила бы за собой след. Информация о покупке авиабилетов тоже остается в компьютере. А билет на поезд можно купить за наличные, при этом никто на спросит вашей фамилии и ничего вообще не спросит.

Она спустилась с мальчиком по лестнице, остановилась на крыльце и огляделась по сторонам. Вокруг происходило то же, что обычно происходит по утрам. Карьеристы торопились на работу, сапожник поднимал жалюзи своей мастерской. У цветочного магазина напротив старик выкрикивал что-то несуразное. На Восточной Пятой улице начинался обычный новый день.

Она замерла в нерешительности. Еще оставалась последняя возможность совершить разумный поступок. Она могла отвести ребенка в участок. Тогда бы она, конечно, потеряла работу — ни в каких инструкциях не сказано, что можно укладывать спать подозреваемого в опасном преступлении и оставлять его на ночь у себя дома. Но она нашла бы другую работу. Завела бы другого приятеля. Она могла бы сдать ребенка полиции и продолжить жизнь законопослушного гражданина. То, что она делала сейчас — еще пока не сделала, но сделать намеревалась, — означало непоправимость.

Мальчик взял ее за руку.

— Что-то не так? — спросил он.

— Нет, — сказала она. — Все в порядке.

Чувствуя себя головокружительно безрассудной, словно бросаясь с головой в пучину, она повела ребенка по улице.

Остановившись у банкомата, Кэт сняла пятьсот долларов со своего текущего счета и пятьсот со сберегательного. Снимать больше за раз не разрешалось. С деньгами еще возникнут проблемы, это ясно. Если она станет расплачиваться кредитными карточками или завтра снимет деньги через банкомат, у желающих появится возможность выйти на ее след. Но она непременно что-нибудь придумает. Ей придется придумать.

Они с ребенком зашли в корейский магазинчик и накупили там продуктов, два больших бумажных пакета, за которые Кэт расплатилась карточкой ВИЗА — пока они в Нью-Йорке, это можно. Купленной еды хватит на пару дней. Она дала ребенку бублик с яйцом, себе взяла такой же. В такси, отвозившем их на Пенсильванский вокзал, мальчик ел свой бублик осторожно, откусывая по маленькому кусочку.

— А долго до пляжа ехать? — спросил он.

Да. Правильно. Пляж. Лучше отправиться куда-нибудь поюжнее, ведь так? В теплом климате легче сводить концы с концами.

Она ответила:

— Не все сразу. Пляж довольно далеко отсюда.

Он кивнул, не переставая жевать, и сказал:

— Это хорошо.

На Пенсильванском вокзале Кэт купила два билета до Вашингтона на поезд, который отправлялся через двадцать пять минут. В Вашингтоне они сделают пересадку. Потому будут еще две-три пересадки.

В такое раннее время Пенсильванский вокзал заполняли в основном деловые люди. Мелкие воротилы (крупные летают самолетами), отправлявшиеся в Бостон или Вашингтон, прокручивая в голове проекты, анализируя цены и возможные издержки, стояли тут и там в яркой внепространственности вокзала, попивали кофе из «Старбакс», разговаривали по сотовым телефонам, оберегали свои портфели от возможных посягательств воров; мужчины в солидных, пусть неброских костюмах и сильно накрашенные женщины с безупречными прическами, также вносившие свою лепту в это деловое коловращение, договаривались о предстоящих деловых завтраках, в последний раз перед поездкой консультировались со своими боссами, оставляли супругам наставления по хозяйству, управляли счетами, заводили новый бизнес, развивали его, двигали вперед.