Вернулся в Москву постройневшим, помолодевшим.

Чего бы еще придумать?

Девок имел, по шарику покатался, всякую еду едал…

Потом озарило, контраст нужен!

Прикупил он чмошную, замшелую хибарку в Новых Черемушках. До этого в ней какой-то оголтелый пропойца жил. Кухня с тараканами. Порыжевшие обои серпантином завились. Ванна с трещиной. Перекошенный, ржавый унитаз. Амбре такой — закачаешься! В общем, живи не хочу! То есть, ради контраста ежели.

И вот Мотя один день между лакеями в ливреях в своем особняке вертится. Черную икорку с серебряного блюда жрет Шампанское наполеоновских времен алкает. Вдруг, бац, Новые Черемушки. Предсмертно бормочущий унитаз. Оборзевшие тараканы, вид из окна на помойку.

Словно ледяной душ взбадривает.

4.

Грянуло! 45-ть! Кинул гонцов во все стороны города на Семи Холмах. Разослал приглашения с золотом тисненой датой. Стал ждать гостей и… чёрта, Тимурушку.

Пир вышел показательно образцовым. Выпито и сожрано было столько, сколько небольшой деревушке под силу. Мулаточка стриптизерша на столе канкан танцевала. Небо разламывалось фейерверком. А Тимурки всё не было.

Когда же Мотя, хмельной в дрезину, головой нырнул под стол, объявился чертяка. Вежливо за ноги Мотю из-под стола выволок и предложил прогуляться в итальянский дворик, освежиться рядком с бьющим фонтаном.

Плеснул Мотя себе в морду водой из фонтана, хлебнул её же, полегчало, вроде бы. Приветливо взглянул на запоздалого гостя:

— Чего же ты хочешь, чертушка?

— Прежде, позволь тебя поздравить, — окаяшка присел на гранитный парапет, элегантно подогнул хвост.

— Не томи! — Мотя икнул перегаром, перед глазами так и вертелась мулатка стриптизерша.

— Договор наш очень простой, — Тимурчик поскреб себя грязным ногтем меж рогов. — Выслушай меня! Хочу поплакаться тебе в жилетку.

— Всего-то! — Мотя смотался к столу и примчался с хрустальной флягой коньяку и тонко нарезанной осетринкой. — Плачься!

И Тимур стал рассказывать…

Он рассказал, как был ангелом, но за чревоугодие и излишнюю мастурбацию признан был павшим. Поведал о первых бесовских приключениях. Скольких он свел с ума! Скольких заставлял спиваться и вешаться!..

Повествовал чёрт до утра.

Надоел он Моте.

В кармане нащупал рублик, тот самый, заветный. Осторожно потер его. Чёрт вдруг замолчал. Судорожно схватил пастью воздух. А потом замерцал болотными огнями. Последними растаяли карие глаза, которые взглянули на Мотеньку с горькой укоризной. Мол, я всё для тебя, засранца, а ты что же…

Когда Тимурка окончательно исчез, Мотя из горла вылакал флягу коньяку и грохнулся наземь.

5.

Вы, верно, думаете, мол, если контракт с чёртом не выполнен, то Мотя нынче наказан? Небось опять сидит у костра из картонных коробок, печёную картошку жрёт? А всё случившееся с ним представляется лишь химерой, мороком?

Ничуть ни бывало!

Мотины дела пошли решительно в гору.

После 45-ти лет все люди к господину Пепельному прониклись безграничной симпатией. Называют его не иначе, как Матвей Львович. В дверь его кабинета входят потупясь, после робкого стука. И это понятно. Ведь Мотя стал главой гробового холдинга. Погребальным тузом!

Мотя располнел, подобрел, ходит барином.

Когда же он приезжает оттянуться на Гавайи, когда бежит по золотому песку за своей очередной любовницей, загорелой и сильной, то на его груди подпрыгивает не крестик, а тот заветный рублик.

Мотя знает, что если прижмет судьбинушка к стенке, то стоит потереть милую денежку, и приключится Тимурка. А уж тот из любой передряги вытащит, икоркой откормит, шампанским отпоит.

Кстати, историю жизни Тимурчика, точнее, её окончание, он теперь бы с наслаждением выслушал.

Чисто по-родственному.

Хороший ведь парень!..

ПЕРЕХВАТ № 2

Капсула 1. БИЛЕТ В МИЛЛИОН ДОЛЛАРОВ

1.

Одним летним вечером, после доброй баньки и доброй же чарки водки, заспорили два друга — директор плодоовощного рынка Алексей Червяков и президент сети магазинов интимных товаров Альберт Зигмайтулин о том, сколько простому человеку достаточно денег для счастья.

— Сто тысяч грин! — чуть заикаясь, настаивал Алексей Червяков. — И уже человек как птица. На взлёте!

— Сто мало! — слегка отрыгивая молодым барашком, убежденно высказывался Альберт Зигмайтулин. — Тут миллион нужен.

Как раз в это время мимо окон элитной баньки проходил городской бомж, живописец постмодернист, Митрофан Махно.

Одет он был чудовищно.

На левой ноге у него был разбитый башмак от фирмы “Sony”, а на правой разжеванная спортивная туфля от “Panasonic”.

На грязной майке у него что-то было написано о бульонных кубиках. Кажется, по-арабски.

Про штаны лучше и не упоминать. Гнусные, позорные штаны. Такие штаны только бросают тень на приличных россиян.

— Вот на этом босяке и проверим! — воскликнул воротило базарных дел Алексей Червяков.

Он достал из потайного кармана плавок 100 долларов и стремительно пририсовал еще четыре нуля.

— Вот тебе и 1.000.000! — хохотнул Червяков.

— Лёха, ты чо делаешь? — похолодел Зигмайтулин. — За подделку казначейских билетов, знаешь что? Вилы!

— Ничего, — чуть нахмурился г-н Червяков. — У нас вся страна на фуфелах держится. — И крикнул в окно. — Махно, тяпнуть хочешь?

— А то ж! — простодушно сощурился Махно.

2.

Через полчаса, покачиваясь от хмеля и счастья, из баньки вышел Митрофан Махно.

В грязной ладони у него был крепко зажат билет в 1.000.000 $.

“Ну?! Что?! Нет счастья на земле?! — внутренне пел Махно. — Есть! Вот оно! У меня в кулаке!”

Митрофан отправился в магазин красок и кисточек, выбрал самое дорогое, не китайское какое-нибудь, а бери выше, Генрихия, Гонконг!

Когда он продавцу протянул миллион зеленых, тот только мельницей замахал руками:

— Ничего, г-н Махно, как-нибудь отдадите потом.

Пошел Митрофан домой рисовать.

Рисует, рисует.

И каждая картина у него получается лучше прежней.

Лучше и лучше, лучше и лучше.

Мастерство просто на дрожжах растет.

Последние полотна живописец Махно так назвал — “Герника”, “Сикстинская мадонна” и “Мона Лиза”.

Не мешкая, решил Махно выставку организовать, да вспомнил, что у него приличного костюма нет. Рванина одна.

Отправился Махно тогда в самый дорогой бутик Москвы “Седьмой глаз”.

Выбрал себя тройку с бриллиантовой бабочкой, рубашку “а ля рюс”, красные полусапожки из кожи новозеландского кенгуру.

Протянул он продавцу свой заветный билет, а тот на него лишь руками замахал:

— Позже отдадите, г-н Махно!

3.

Через пару лет фамилия Махно гремела уже на всю страну.

Правда, от постмодернизма художник отказался, и перешел к суровому реализму.

Стал на действительность он смотреть без страха, слегка выпуча глаза, и почти не мигая.

Мишек стал рисовать.

Медведей!

Медведицу с двумя медвежатами на бревне видели?

Его картина.

“Утро в сосновом лесу” называется.

Продаваться Митрофан Махно стал замечательно.

Денег дома — куры, и те, не клюют.

В туалете — унитаз из чистого золота.

В Манеже, неподалеку от Красной площади, удачливый творец свою галерею открыл.

И попасть в оную можно только за очень большие деньги.

Банкноту же в 1.000.000 $ народный художник Махно так и не разменял, не пришлось как-то.

Все хорошо, и даже замечательно, только позавидовали ошеломительной славе Махно собратья художники, настрочили цидулю, наслали псов из налоговой полиции.

Митрофан, хоть и чист был, ан понимал, что и у него накопать можно.

Было бы желание!

Вот и решил он дать фуфел в 1.000.000 $ налоговикам в зубы.

Что это фуфел, подделка, мираж, Митрофан уж давно смекнул.

Не дурак же!

Налоговики с калашниковыми и в масках, сначала радостно выхватили полновесную банкноту.

Сопутствующей группе захвата, полковник ФСБ Анатолий Звягинцев, даже откусил кусочек оной и слегка пожевал.